- Спасибо большое, Мия за такой замечательный праздник. Ты не представляешь, как для меня важна ваша поддержка. Мне иногда бывает очень тяжело, даже жить не хочется…
- Пабло, даже говорить так не смей, если.. Если вдруг…
- Ми, ты серьезно думаешь, что я дурак? Пока я нужен своему сыну, я не уйду. А вот когда почувствую, что Я ему больше не нужен. Тогда…
- Пабло, даже думать не смей!
- Да что с тобой сегодня?! Я хотел сказать. Что когда он вырастет, и я буду ему не нужен, я отдам ему эту квартиру и переселюсь к вам. Будем пить на веранде чай , а наши дети будут развлекаться. А жить мы будем в вашем старом поместье на берегу моря. Мия, да что с тобой такое? Ты так побледнела
- Дорогой, я просто устала, не суди строго будущую маму. -и она улыбнулась ему такой светлой улыбкой, какой улыбаются только беременные женщины и Мадонны на картинах эпохи Возрождения. С необыкновенной теплотой, мудростью, словно весь мир и все люди для них маленькие, несмышленые, но любимые дети. Мия подошла к нему и убрав прядь непослушных волос, поцеловала его в лоб. До этого его ТАК целовала только мама.
- Еще раз с днем рождения, Пабло.
Она вышла на улицу, где ее ждал Ману.
- Как он?
- Ману, я не знаю. Вроде выглядит счастливым и довольным, а глаза. Они у него какие-то потерянные. Как будто он ждал от этого дня многого, а этого не произошло..
- Он ждал ее, Мия. У него в глазах светилась такая надежда.
- Ману, но ведь ты же понимаешь, что если бы она была здесь, это было бы катастрофой.
- Да. Жаль, что она уехала. Теперь уже, наверное, навсегда..
- Э-э.. Ну в общем да.-Мие вдруг стало стыдно.
- Родная, ты мне что-то не договариваешь.
- Нет, любимый, с чего ты взял - сказала Мия и вдруг поняла, что только что наврала мужу. Вот так взяла и обманула самого своего любимого человека просто так. Без всяких причин. А ведь могла бы сказать, хуже бы не стало. Но, как это всегда бывает, ложь накладывается на ложь. Она уже хотела сказать ему правду о Мариссе, но Мануэль смотрел на нее с такой заботой и нежностью, что с губ слетели совсем другие слова:
- Мануэль.. Спасибо, что ты у меня есть.
Он посмотрел на нее сначала с непониманием, потом улыбнулся и сказал:
- Мия, ты самое дорогое, что у меня есть, я тебя очень люблю.
- А я тебя..
- А я тебя больше.э. И они засмеялись, радуясь своему счастью и любви. Потом последовал короткий, но такой сладкий поцелуй, и чета Агирре села в машину, торопясь домой.
Тяжелая штора, занавешивающая окно квартиры на 3 этаже упала, погружая комнату во мрак. Он с тоской смотрел на черный "Лексус" растворяющийся в предрассветном мареве летнего Буэнос-Айреса. Потом глубоко вздохнул, зажмурил глаза, как будто плотно сжатые веки могли сдержать горячие слезы, готовые покатится по щекам. А за окном начинался новый день.

Проснулась она поздно, когда солнце уже перевалило через свой зенит и лениво катилось на запад. Она сладко потянулась и открыла глаза. Реальность ударила ее резко, жестоко, больно и видимо прямо в солнечное сплетение, потому что воздуха неожиданно стало очень мало. Только в своих снах она была с ним. Они гуляли, целовались, были безумно счастливы. Она держала за руку своего сына. Их сына. И в целом мире нет людей счастливее их. Стоило ей открыть глаза, она поняла, что она одна в большом доме, он далеко. Хотя кажется рукой подать, взять такси и поехать к нему. Ну их разделяют годы разлуки и бездна непонимания. Интересно, он так же одинок, как она? Наверное, нет. У него есть сын, друзья. Они любят его и заботятся о нем. Ей стало вдруг ужасно больно. Она лежит сейчас в пыльном кресле, в каком-то всеми забытом доме и разводит тут сопли! Это не она! Когда она успела стать такой? Сентиментальной дурой, которая только и делает, что жалеет себя. С этим надо заканчивать! Она порывисто вскочила и выбежала на улицу. Июльский день обдал ее своим жаром. Прояснения мыслей не наступило. Она зашагала к тяжелым железным воротам, плохо представляя себя, что она собирается делать. Подальше отсюда. Навстречу свежему ветру, любви, счастью. Вдруг кто-то включил в голове свет. "Куда ты пойдешь? Кто тебя там ждет? Мало ты ему горя принесла, еще добавить хочешь? Ты можешь посмотреть на мир не через призму собственного мученичества? Ты о нем подумала тогда? О них? Почему ты думаешь, что они тебя простят?" Марисса прислонилась к забору и глотала беззвучные слезы. А к воротам подъезжала дорогая черная машина. Мари внутренне напряглась и приготовилась к самообороне. Но из машины выскочила Мия. Такая взволнованная и такая родная. Марисса расслабилась и наконец дала волю слезам. Горячие струйки перемешались с несмытой перед сном тушью. Мия подошла к ней и без слов обняла. Так они и стояли, молча, но понимая друг друга лучше, чем кто-либо.

Противный будильник пропиликал 7 часов утра. Пабло традиционно подавил в зародыше желание кинуть надоедливым домашним любимце (читай- будильником) в стену и продолжать спать. Мечты, мечты. Томми уже ушел в школу. Хорошо, что он такой самостоятельный. Можно спокойно собраться на работу. Зазвонил телефон. Подходить очень не хотелось, но его мнения никто не спрашивал.
- Да, я слушая- ответил заспанным и угрюмым голосом.
- Сеньор Бустаманте? Ой, как я рада, что дозвонилась вам! Мы решили сегодня устроить вам запоздалый подарок на день рождения. Я поговорила с нашим Злобным Карликом и он... Ни за что не угадаете! Он разрешил вам взять выходной! Так что сегодня отдыхайте!- смысл звонкого тарахтения его секретарши Беллы доходил до неразбуженного мозга с большим трудом, но все же доходил. Его радости не было конца. Наконец-то можно будет отоспаться!
- Спасибо, большое, Белли! Я вам очень благодарен.
- Не за что, сеньор Бустаманте...- наивная дурочка давно была в него влюблена.
Но Пабло уже не слушал ее. Он плюхнулся на постель и стал досматривать прекрасный сон. О ней...

Ей стало как-то неудобно. Мия смотрела на нее такими все понимающими и всепрощающими глазами, что она казалась самой себе самой страшной грешницей.
- Ми, мне надо исправлять свои ошибки, пока еще можно что-то исправить. Что бы не получилось как с папой.
- Ты знаешь?...- в ее глазах было столько сочувствия, что это уже порядком начало раздражать Мари. Он ненавидела жалость. Исключением была разве что жалость к самой себе. Когда она могла часами сидеть в темной комнате и предаваться самой черной депрессии.
- Знаю. Теперь мне надо поговорить с Соней. Потому что если. Если вдруг.. И последнее, что я ей скажу... -в голосе начали проскальзывать истеричные нотки.
- Этого не случится, ты прямо сейчас пойдешь и объяснишь ей все. Она будет на твоей стороне. Она все это время была на твоей стороне. Ты ведь ее дочь. Если хочешь, я тебя довезу
- Мия, почему ты такая добрая?
- Что?
- Почему ты так добра ко мне? Ты все время была слишком доброй! Я по сравнению с тобой всегда казалась маленькой эгоистичной дрянью. А ты была несравненной Мией Колуччи! Мать Тереза! Не нужна мне твоя жалость, не нужна! Мне никто не нужен! - а вот это уже была полноценная истерика. В глазах Мари плясали сумасшедшие огоньки. Мия действительно испугалась. Она начала медленно пятится к выходу, интуитивно закрывая живот. Вдруг ненормальное пламя в глазах сестры погасло так же внезапно, как и появилось. На Колуччи снова смотрели бесконечно печальные глаза молодой девушки в свои 25 так уставшей от жизни.
- Ты боишься меня? Зря. Хотя я иногда сама себя боюсь. Уходи Мия. Дай мне побыть одной. До города я сама как-нибудь доберусь. - она говорила еще немного хриплым, но уже абсолютно спокойным голосом. Правда голос был какой-то чужой, как будто говорила не она, а кто-то кто сидел внутри нее. Кто-то чужой и опасный. Повторять дважды Мие не пришлось. Она преувеличенно бодро и беззаботно подошла к машине и, неуверенно помахав Мари рукой, села за руль. Марисса смотрела вслед черной машине, которая слишком быстро отъезжала от огромного дома в сторону Буэнос-Айреса и на ее губах играла печальная и какая-то обреченная ухмылка. Такая, как у грустных клоунов в цирке, которой так боятся маленькие дети. Что же она с собой сделала?...

Она уже час ходила по берегу моря, до боли в глазах всматриваясь в голубую даль. Там, где море почти сливалось с небом, а линия горизонта была размыта белесой дымкой. Но даже среди этого покоя и умиротворения ее измученная душа не могла отдохнуть. Воспоминания с новой силой накатывали на нее. "Надо что-то делать. Так я просто сойду с ума. Или сопьюсь. Или сяду на иглу. А я не хочу такой жизни, не хочу! Он должен меня понять. Он очень меня любит. Любил. Такие чувства так легко не проходят. Хватит размышлять! Действовать пора!" И она быстро зашагала туда, где недавно скрылась Миина машина.
Вот она и в городе. Знакомый театр. Соня наверняка на репетиции. Надо просто найти ее и все ей рассказать. Вот только где взять сил на то, чтобы просто переступить через порог здания. Может все же в аэропорт. Душу опять начали разъедать сомнения. Девушка начала медленно пятится вниз по ступенькам. Она хотела уже развернуться, побежать со всех ног прочь из этого города, этой страны, как вдруг нос к носу столкнулась с кем-то.
- Милочка, нельзя ли поосторожнее? - Длинные светлые волосы. Черные очки в пол-лица. Не узнать было невозможно.
- Мама. Женщина сняла очки. Мари ужаснулась. Насколько же она постарела.

Мариссита, девочка моя, я не в чем тебя не виню! Деточка! Как я скучала! Ты могла бы позвонить. Радость моя.
- Мама… ты так изменилась.
- Да ладно уж, что там, так и говори, стала старая и страшная. Не надо, не возражай, я все и так знаю. Тонна грима перед выступлением и все дела. Просто… Ты ведь уехала так неожиданно.
- Прости меня
- Ничего, родная
- Мама, я пойду?
- Конечно. Деточка. Иди. Марисса встала из-за столика недорогого летнего кафе и пошла прочь, стараясь не оглядываться. Но потом все же не выдержала и обернулась. Соня все еще сидела в той неестественной для нее позе, низко опустив голову. У Мари разрывалось сердце. Стареющая, отчаявшаяся, полностью подавленная и уставшая женщина с заплаканными выцветшими глазами. Во все, что осталось, от некогда блистательной Сони Рей. Мариссе стало безумно больно. Сколько же страданий она принесла близким и дорогим ей людям. Тот ее поступок даже эгоистичным нельзя было назвать. Она в первую очередь сделала больно себе. Вдруг что-то толкнуло ее под локоть. Сумочка опрокинулась, и все ее содержимое посыпалось на мостовую.
- Ой, тетенька, простите, я нечаянно, я вам помогу. Я просто домой торопился, и ..
Марисса подняла глаза и без особого интереса глянула на стоявшего перед ней паренька. И тут ее как будто ударили пыльным мешком по голове. Ошибиться она не могла.
- Вам не больно? Тетенька, а как вас зовут?
- Марисса
- Очень приятно. А меня Томми.

Пабло метался по квартире, не обращая внимания на сшибленные в результате недавнего погрома предметы. Где он? С кем? Жив ли еще? Томми должен был прийти домой 3 часа назад. Он уже обзвонил всех его друзей, приятелей, знакомых. Всю школу вплоть до старших курсов. Все свидетельские показания сводились к тому, что после уроков мальчик сразу побежал домой. Что же можно делать столько времени. В больном сознание обезумевшего отца рождалась только одна мысль. Что-то случилось. Что-то непредвиденное, и безусловно страшное. В конце концов, он просто обессилено упал в кресло и молил Бога о сне. Разум отказывался бить официальную тревогу, хотя чувства были обострены до предела уже давно. Сознание против воли рисовало страшные картины, а он всеми силами заставлял себя думать о хорошем.
"Если бы с ним действительно случилось что-нибудь серьезное, я бы почувствовал. Вроде ни разу не проверял. Но говорят, между родителями и детьми существует какая-то особая связь. Хотя может это не мой случай. Но, Господи, если он придет живой и невредимый, я не знаю, что буду делать. Зацелую и буду всю жизнь баловать, за то. что он все таки живой, или посажу под домашний арест, за то, что мне за это время пришлось пережить. Он хотел хоть немного отдохнуть, решить, что ему делать, но веки отказывались закрываться. Какой там сон! Что может быть ужаснее, чем пропажа ребенка!? Это удар в спину, по самому дорогому, что есть в жизни. Что делать? Куда звонить? В скорую, полицию, морг? Даже мысли об этом отдавались в мозгу болью, словно сознание рассыпалось на мелкие осколки, даже в стеклянную пыль. Не было смысла собирать эти осколки по углам подсознания - все равно не соберешь. Он никогда не думал, ч то когда-нибудь будет в таком паническом состоянии. Наверное, надо позвонить Мие. Она всегда была для него как сестра. Помогала советом и делом. Но рука, потянувшаяся было к телефону. отдернулась. Мия будет страшно волноваться, а в ее положении это очень опасно.
Удивительно, как в том состоянии он умудрялся думать о чем-нибудь, кроме сына. Он оглядел свою квартиру, как будто в первый раз увидел. Что значит его жизнь без его мальчика? Единственный светлый и наивный лучик в его проклятой жизни. Если его не будет.
Преодолевая внезапно одолевшее его презрение к жизни, он непослушными руками взял трубку. Гудки. Долгие гудки минут на 15. Да о чем они думают?! Когда нужна их помощь. Тут телефон отозвался противным шелестящим звуком.
- Алло- закричал он, уже не думая ни о чем. -Алло, полиция

- Марисса, мне нравится с тобой гулять. Спасибо, что взяла меня с собой. Ты не спешишь?
- Мне не к кому спешить.
- Что, у тебя разве никого нет? Ни мужа, ни детей?
- Нет-Мари страшно смутилась. Как же это оказывается здорово иметь ребенка. Какое счастье. "У тебя было это счастье, ты его упустила. Сейчас ты мучаешься, и абсолютно заслуженно!" Она шла, не поднимая на него глаза. Томми был по-детски счастлив, что взрослая незнакомая женщина гуляет с ним и разговаривает, как с "большим". Он не видел в глазах Мари смертельную тоску. А может и видел, но не уделял особого внимания. Его папа всегда был такой грустный.
- Ты красивая. Странно, что у тебя нет мужа.- серьезно сказал мальчик. - хочешь. Я тебя с моим папой познакомлю? Он у меня тоже красивый. Весь в меня.
- Нет, детка, наверное лучше не стоит.- тихо сказала она. Слезы сдавили горло. Держаться, не сорватьсяэ - у твоего папы, наверное, есть любимая женщина, раз он такой красивыйэ
- Нет, он все маму никак не забудет. Она у нас тоже красивая была.
- Она умерла? - "Идиотка, что ты делаешь, зачем ты его обманываешь?!!"
- Нет. Хотя лучше бы, наверное и так
Марисса почувствовала, что ее сердце провалилось в пятки, поднялось вверх, застряло в горле и упало обратно, гулко стукнувшись об ребра. Захотелось просто испариться, подняться в облака, где не будет этой боли. А эти слова маленького ребенка.. Ее сына. Который хотел бы ее смерти. Вот уж воистину, все воздается по заслугам. Вся та, боль, разочарование и горечь, которую она тогда принесла своим любимым, сейчас вернулись к ней одной, внезапно оброненной фразой. А Томми между тем, обрадованный, такой реакцией, и считая, что молчание - признак усиленного внимания, продолжал:
- Папа такой грустный все время. Я бы хотел, чтобы у него была подружка. Лучше бы конечно жить с мамой, но она нас предала. Она не любила нас с папой.
- Почему ты так думаешь? Может она до сих пор любит вас всем сердцем, ночей не спит, тоскует по вам
- А разве когда любишь, можешь предать?- Томми обезоруживающе заглянул ей в глаза. Ответа не было.

Пабло лихорадочно смотрел на часы. Полиции не было уже сорок минут. За это время он уже успел пережить несколько состояний от абсолютно шокового, до какого-то странного безразличия ко всему происходящему. Сейчас он сидел все в том же кресле с закрытыми глазами и молил Господа о смерти. Звонок. Телефон. Это все уже не имеет значения. Он немного скривился от навязчивых трелей "Лунной сонаты". Сейчас ему все было омерзительно. Он сам не заметил, как его окутал спасительный сон.

- Марисса, а ты знаешь, я тебя приглашаю домой. Зайдешь, чаю попьешь. Папа обрадуется.
- Нет, Томми, я пойду..
- Куда? Ты же сама сказала, что иностранка, что у тебя здесь никого нет. Поживешь у нас! Я сказал, и точка!
- Но… А в прочем ладно. - сопротивляться было уже бесполезно. Будь, что будет и пропади все пропадом! Томми был страшно доволен, что уговорил взрослую тетю. Да что там уговорил, он сказал - она сделал! Настоящий мужчина. Как отец.
- Ты здесь подожди, я его подготовлю, что у нас гости
Марисса осталась стоять на пороге. Вот он. Шанс убежать. Никто не заметит. Ребенок очень скоро забудет случайную знакомую. Но она словно окаменела. Теперь уже все равно.
- Паап. Ты спишь?- Мальчик неуверенно вошел в квартиру. Похоже, что-то случилось. Легкий и несвоевременный укол совести, и снова хорошее настроение. Дети…
Пабло между тем открыл глаза. Его чувства не поддавались описанию. Живой! Здоровый! Улыбается! Паразит…
- Томас Сантьяго Бустаманте! Что вы себе позволяете! - начал было он, но суровый тон неуловимо быстро сменился на какой-то жалобный. - Ты хоть понимаешь, как я волновался? Он обнял сына.
- Пап, ну не надо, ну я уже большой! Я мужчина!
- Ах ты мужчина! Тогда умей отвечать за свои поступки! Тебя не учили звонить, когда задерживаешься? Ты хотя бы представляешь, что мне пришлось пережить? Я уже полицию вызвал!
Марисса стояла за дверью и не могла поверить, что это ее Пабло. Заботливый любящий отец. Снова проклятые слезы. Никогда! Она не будет перед ним плакать!
А Пабло разбушевался не на шутку.
- Неделя домашнего ареста! И без компьютера.
И тут она не выдержала.
- Не ругайте мальчика, это я во всем виновата.
Пабло резко развернулся к двери. Его лицо выразило такую гамму чувств, что казалось, человек не может столько всего чувствовать одновременно.
- Ты???!!!
Томми естественно побежал в свою комнату, обрадованный возможностью спихнуть всю ответственность и тяжесть папиного гнева на взрослую незнакомую тетю. А они так и остались стоять в тех немного неестественных позах, в которых застала их эта встреча. Он все еще сидя на корточках, с огромными, широко распахнутыми глазами. Она, похожая на статую, сжимавшая в руках гитару, из-за которой ей порядком надоел Томми просьбами что-нибудь сыграть. Не так они представляли свою встречу после долгой разлуки. Он смотрел на нее и не мог понять, изменилась она или нет. Конечно, она уже не была похожа на ту рыжую, смешную и бесшабашную девчонку, которая смотрела на него со школьных фотографий. Она изменилась, похорошела, но огромные глаза, которые он так любил, погасли. В них больше не горел тот мятежный, живой огонек, который освещал даже самый хмурый и скучный день. Он смотрел на нее и не узнавал. Не узнавал, но… Господи, а он-то дурак думал, что сердце можно обмануть. Пустить по неверному следу, подчинить со временем разуму. А ведь самое обидное то, что он уже почти убедил себя в способности жить без нее. И вот в одну секунду сердце, долгие годы не имеющее право голоса, решило отыграться. Его стук заглушал все оставшиеся в голове мысли. "Зачем она пришла, что хочет? А может быть, она пришла потому что…"Нет.
Ему самому эта мысль вдруг показалась настолько дикой, что на мгновение к нему вернулась способность соображать. Сколько раз он представлял себе их встречу…Придумывал меткие, остроумные фразы, которые он должен был ей сказать при встрече. В его фантазиях он был горд, весел и самолюбив. А что сейчас? Наверное, он сейчас похож на потерявшегося щенка, которого жестоко наказала любимая хозяйка.
Ему было больно, он пережил это и снова смотрит на хозяйку немного затравленным, но все таким же влюбленным взглядом, ожидая сурового приговора любимых глаз. Что скажет, как посмотрит, сможет ли сдержать дрожь в голосе? Лицо Пабло оставалось неподвижным, но в глазах отражалась Неравная борьба разума с сердцем. "Соберись, ты же мужчина! Забыл, сколько боли она нам принесла в прошлый раз? Ты думаешь, что-нибудь изменится? Думаешь, она тебя на этот раз пожалеет? Да никогда! Хватит изображать 16 летнего романтика с засохшей розой и томиком стихов в руках! Просто выкинь ее из своей жизни, как она когда-то выкинула тебя! Это же так просто!"... "Но она нужна ему."- парировало сердце, одной фразой одерживая безоговорочную победу. К сожалению(или к счастью), Марисса не догадывалась о мыслях Пабло. Ей хотелось одного - провалиться сквозь землю. Убежать, уехать, снова жить так, как она жила все эти годы. Без любви, без счастья, но это все же лучше, чем смотреть в его глаза, которые вечно будут служить ей немым укором. Такие наивные и детские. Точно такие же, какими смотрел минуту назад ее сын. Их сын. Сколько она должна была им сказать. Объяснить… Но помимо ее воли в ней опять проснулся инстинкт самосохранения. Она боялась этого. Боялась даже глаза на него поднять. Весь словарный запас подошел к нулю и теперь стремился к минус бесконечности. Надо, в конце концов, что-то сказать!
-Я…Ну вот…- голос был какой-то чужой и хриплый. Ага, очень умно! Сказала! Вот дура, лучше бы молчала. Теперь он насторожился, ждет, что ты дальше скажешь. А сказать тебе нечего! Мысли неслись с такой скоростью, что собрать их воедино было просто невозможно. Как только она старалась сосредоточиться на одной из них, мысль в панике убегала. Нервы были натянуты гитарной струной. Он ожидающе смотрел на нее. Одна струна с неприятным звоном лопнула. "Ничего, я же актриса, смогу доиграть и на одной струне" Видимо, она переценила себя. Тишина все нарастала, выдавливала барабанные перепонки. Напряжение ощущалось уже физически. И как только она набрала побольше воздуха в легкие, чтобы продолжать свой "монолог", звенящую пыльную тишину прорезал телефонный звонок.
Никогда еще звуки незабвенного произведения Бетховена не казались ей настолько противными. Чудом собранные в кучку мысли радостно разлетелись, радуясь своей неожиданной свободе. Собрать их заново казалось ей абсолютно непосильной задачей. И вдруг она страшно разозлилась. На телефон, не прекращающий издавать пронзительно-неприятные звуки. На Пабло, который с тем же ожиданием на лице и надеждой в глазах смотрел на нее. На себя, дуру, приехавшую сюда со слепой детской надеждой на чудо. На эту трижды проклятую жизнь, которая не уставала ставить ей подножки и с интересом юного натуралиста смотреть, поднимется она на этот раз, или останется лежать, отчаявшись получить что-то кроме бесконечных ударов судьбы. А ведь в душе она все еще ребенок. Который предпочитает делать больно другим для того, чтобы не сделали больно ему. Почему она не может просто жить? Почему вся ее жизнь - лишь доказательство всем того, что она еще не умерла? Ведь если задуматься, ее жизнь никого по-настоящему не интересовала. Ее в особенности. А сейчас он смотрит на нее. Она бы все отдала за то, что бы он сейчас отвернулся или просто отвел глаза. Потому что его глаза снова ее притягивали. Снова куда-то звали. Как много лет назад. Очень много. Она просто чувствовала, что не может не смотреть в эти лучистые глаза, от которых ей всегда становилось теплее. Которые всегда давали ей чувство полной защищенности, как будто она была маленькой девочкой под уютным шерстяным одеялом… Как она могла это разрушить? Своими руками разбить все, что так долго собирала. Как много у них на пути было испытаний. Они все прошли, чтобы потом она все в один миг разрушила. Ненависть к себе опять горячей волной поднялась по всему телу, в горле появился комок, а глаза сильно защипало. Дышать вдруг стало очень трудно. "Отвернись же, отвернись. Пожалуйста!" Но он смотрел на нее. Смотрел и пытался понять свои чувства. В сердце, словно что-то проснулось. А ведь он почти забыл… Забыл блеск ее глаз, ее запах, какое-то необыкновенное тепло, исходившее от нее. Память хранила только образ. Оболочку. А сейчас… Она опять притягивала его.
Он опять чувствовал себя мальчишкой. Ему вдруг захотелось вычеркнуть из жизни эти 9 лет одиночества. Забыть. Простить ее. Он опять понял, что без нее не мог быть полностью счастливым. Она могла подарить ему счастье. Любовь. Но тогда почему в ее глазах только страх?
Он вдруг неожиданно для себя шагнул к ней. Ее глаза расширились от ужаса. "Боже, не приближайся, Пабло, не надо!". "Она меня боится. Почему?"он приблизился еще на один шаг. Совсем близко. Глаза в глаза. Из ее глаз вдруг пропал ужас, они потеплели, засияли таким знакомым светом…Момент и…
- Ау, вы заснули? К телефону никто не хочет подойти?! Пап!
Они отскочили друг от друга, чувствуя себя нашкодившими подростками. Посмотрели друг на друга. Но очарование моментом пропало. Суровая реальность ворвалась в сердце каждого, превращая душу в пустыню. Он вздохнул и поднял трубку:
- Пабло Бустаманте слушает. Марисса смотрела, как меняется лицо Пабло по мере того, как продолжался разговор. Оно из непонимающего и растерянного превратилось в лицо безмерно уставшего человека. Она ничего не говорила, только смотрела на него и искала в любимых глазах привычное для нее "я - супермен!". Ничего. Усталость, да. Печаль, да. А вот ничего похожего на прежнего Пабло в них не осталось. Но Мари показалось, что такого непривычного, но бесконечно родного она его любит еще больше. Он сильно повзрослел в отличие от нее. Мари в душе все равно была маленьким немного капризным ребенком. Она боялась расстаться с детством. Единственным светлым пятнышком в ее жизни. Когда она была юной бесшабашной бунтаркой, верила в вечную дружбу, любила и была любима. Возможно, все это жило в ее сердце до сих пор. Но многочисленные холодные вихри, опустошающие душу, вытеснили все самое лучшее в ней куда-то в самый уголок, прижали к стенке. Она всегда ненавидела ложь и фальшь. Но теперь она уже не могла без нее. Она захлебывалась, задыхалась в постоянном обмане. Она обманывала друзей, она обманывала себя. Каждый день, в бессильном плаче пытаясь вырваться из окружающего ее кольца. Все давило на нее. Сильнее всего - осознание того, что во всех своих мучениях виновата она. Она боялась реальности. Боялась остаться с ней один на один. А ведь она всегда ненавидела страх. Но и он стал частью ее жизни. Вечным ее спутником. В ее сердце, казалось, осталась одна только мечта, самая несбыточная в мире. Никогда не взрослеть. И не узнать той боли, проблем и ужасов, которые готовит взрослая жизнь. А он не побоялся. Он повзрослел. Ему было ради кого. А ей нет. Или есть?...
Наконец Пабло положил трубку. Посмотрел на Мари оценивающем взглядом.
- Останешься здесь. Если приедет полиция, скажи, что ложная тревога. Если надо будет - заплати, деньги в тумбочке. А я пошел. - его голос был таким холодным, что она даже удивилась. И этот человек, который 5 минут назад ТАК смотрел на нее, теперь Так с ней разговаривает? Что-то было не так.
- А ты куда? - спросила она и даже удивилась своему вопросу. Даже не вопросу, а тому, что она смогла хоть что-то сказать. Он тоже посмотрел на нее с непониманием. Она почему-то смутилась, потом испугалась и сразу захотела стать маленькой - маленькой. А лучше невидимой. Но взгляд Пабло вдруг сверкнул знакомым озорным огоньком. Подумать только! Андраде его боится!
- Мне звонили из тюрьмы. Спрашивали, буду ли я забирать тело отца.
- И ты сказал, что будешь?
- Конечно. Ты бы сделала на моем месте иначе? - Пабло удивленно поднял бровь.
Но Марисса не отвечала. Она вообще его не слышала. В ее голове была только одна мысль. Мертв. Серхио Бустаманте мертв. Вот когда она почувствовала себя счастливой. Горячая волна ненависти прилила к сердцу. Это была не та бурная ненависть эмоциональной девчонки. Абсолютно трезвая ненависть хладнокровной опытной стервы. Она была уверена, что если бы она с бывшим мэром встретились, она бы его вполне осмысленно могла убить. Отмазка у Серхио была только одна. Он и так был мертв. " Марисса, о чем ты так спокойно рассуждаешь! Об убийстве! Подумай о Пабло, ему сейчас тяжело, Бустаманте ведь его отец. Подумай об этом." - Навязчиво шептал внутренний голосок.
- Этот человек поломал мою жизнь. Он заслуживает от меня только ненависть. - спокойно возразила совести Мари. Совесть грустно вздохнула и снова спряталась со словами: " А ты так ничего и не поняла...".

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

- Я тебя люблю!
- Не верю!
- Но это правда!
- Пабло, не разоряйся. Мне абсолютно плевать на твои чувства, если тебя не интересуют мои. Давай будем честными если не друг с другом, то хотя бы с собой. Я ничего не прощаю, Пабло. Тем более такое. Забудь меня.
- Я верну твою любовь!
- Не сможешь! Свой шанс ты уже упустил. Я никогда к тебе не вернусь.

Как давно это было. Десять лет назад. Она тогда не думала, что ей придется просить у него прощения. Что будет плакать по ночам, забудет про свою чертову гордость. Она это заслужила. Тысячу раз заслужила. Но внутренний голос продолжал обвинять во всех смертных грехах Серхио Бустаманте. Она ненавидела этого человека. Ненавидела даже сейчас. За то, что он умер, что ему уже все равно, а она живет и страдает, только мечтая о покое. Если бы не он, кто знает, как бы все сложилось. Она сидела в темной гостиной, уткнувшись в какую-то книгу. Она "читала" ее уже два часа на одной странице, время от времени теребя обложку. Перед глазами прыгали и расплывались строчки. Она уже устала сидеть без движения на одном месте. Тем более она толком не понимала, чего же она ждет. Мари вздохнула и прикрыла глаза. Но перед внутренним взором тут же забегали яркие, но немного смазанные картинки из прошлого. Счастье, которое у них было. За которое надо бороться. Которое надо вернуть.
- Марисса, что ты здесь делаешь? - усталый, немного ироничный голос вывел ее из эйфории. В душе снова поселилось сомнение.
- Книжку читаю. - как можно беззаботнее ответила она.
- С закрытыми глазами?
- Да
- С конца?
- Да
- Перевернуть не хочешь?
- Нет
- Вопросов больше не имею. - Он усмехнулся про себя. Все-таки что-то в ней осталось такого родного, любимого. Неописуемо дорогого и близкого когда-то. Его Марисса. В этот момент она действительно была его. Не та непонятная, холодная и спокойная девушка, которую он увидел вчера на пороге своей квартиры. Это была та самая Марисса, которая превращала жизнь элитного колледжа в ад. Сердце кольнуло еле заметной иголочкой. Уже не так больно. Не разъедает легкие от невозможности вздохнуть, не струится по венам чистый яд.
- Пабло, я тебе подарить хотела. Извини, что с опозданием.
Он сфокусировал зрение и с удивлением понял, что она уже не сидит с бесцельно блуждающим взглядом в кресле. Она стояла на другом конце гостиной и держала в руках. Гитару. У него защемило сердце. Призраки прошлой, канувшей, казалось, в небытие жизни преследовали его. Господи, она же даже не знает, что за эти годы он ни разу не играл. Безумно хотелось отказаться, просто чтобы она поняла, что значит отвергнутый подарок. Когда-то она отвергла его любовь. Самое ценное, что он мог ей подарить. Но глядя в ее такие чистые, лучащиеся глаза он не мог ничего с собой сделать. Пальцы пробежались по прохладным струнам. Сердце запрыгало от внезапно обуявшей его радости. Он абсолютно по-детски радостно посмотрел на нее. Шестнадцатилетний подросток в нем проснулся от долгой спячки. Пусть ненадолго, пусть.
- Спасибо тебе. - он абсолютно без всякой задней мысли подошел к ней и поцеловал в щеку. Она подняла на него искрящиеся глаза. Сколько времени они потеряли. Его уже не наверстать. Нельзя вырвать из своего прошлого страницы жизни, пусть даже такой пустой и холодной.
- Не за что, Пабло.

Она не понимала многого. Почему он терпит ее в своей квартире, когда уже столько раз мог выкинуть за дверь? Мучается, страдает, но упорно продолжает делать вид, что все так и должно быть. Почему поддерживает ее ложь и ни единым словом ее не выдал? Конечно, он ее любит. Все еще, не смотря на года, расстояние, обиду, непонимание. Любит. От одной этой мысли становилось теплее. Одно это слово грело ей душу. Сколько раз, лежа на горячей подушке, она до полубезумного состояния повторяла это в уме, как мантру. Сколько раз она до крови закусывала губу, когда видела улыбающиеся, счастливые пары, хотя в их глазах не было и сотой доли тех чувств, которые были у них с Пабло. Но они были вместе. Могли быть рядом, часами говорить, а возможно им хватало легкого соприкосновения взглядами, чтобы понять друг друга. Ей всегда было этого достаточно. Просто смотреть в два ярко-голубых кусочка вселенной и быть уверенной, что этот день пройдет хорошо. И следующий. Что ее ждет сказка длинною в жизнь. Безоблачно и легко. Она сама тогда верила в это. Действительно верила. И, возможно, даже сейчас эта вера не покинула до конца ее сердце. Человеку нужно на что-то надеяться...
- Марисса, я ухожу на работу, если что-то будет нужно - звони.
- Пабло.
- Что? - ее передернуло. Спокойный, внимательный тон. Вежливая заинтересованность.
- Пабло… Ты меня еще любишь? - она прикусила до крови язык, во рту появился солоноватый знакомый привкус. Но отступать было уже поздно и не в ее правилах.
- Да.
Во и все… Короткий ответ. Всего две буквы и ураган эмоций, зародившийся в сердце и закруживший ее в бешеном танце.
- А… Ты кого-нибудь любил эти годы? Пока мы… Мы с тобой
- Нет.
Кровь бешеным напором застучала в висках. Его показное спокойствие, взволнованный взгляд. Вот оно твое счастье, просто протяни руку…
- А я любила…
Она сама испугалась своих слов. Тем более, что не знала, правду она говорит или нет. У нее был жених. Иногда ей даже казалось, что она его любила. Просыпаясь по утрам в его объятьях, она чувствовала себя счастливой. Но не до конца, на половину. Все чувства были какими-то искусственными, даже счастье пластиком скрипело на зубах. Это была не любовь. Но почему-то Мари промолчала. Ей стоило просто переступить через гордость, отречься от своих слов. После них правда показалась бы самым высшим счастьем, дарованным человеку. Но она молчала. Смотрела в его глаза. Он не поверил. Он слишком хорошо ее знал. В глубине двух ледяных осколков мелькнула живая, горячая искорка боли. Она обманывала его. Всегда честная, открытая Марисса Андраде, которая всегда говорила даже самую горькую правду в лицо, не опускаясь до лживого сочувствия… Обманывала.
- Отстаивать свои принципы всегда легче, чем жить по ним, да, Марисса? - и он все с той же горькой улыбкой захлопнул за собой дверь. Она сползла по стене, пряча лицо между коленями. Слез не было. Хотелось кричать до хрипоты от осознания отчаяния и собственной глупости. Кричать. Но, наверное, надо что-то совсем другое. " Просто помолчим"
Пабло шел, не разбирая дороги. Обида, зарождавшаяся глубоко в сердце горячей волной захлестывала все его тело, подкатывала комком к горлу, мешала дышать. Уши словно залепили ватой, глаза различали только силуэты. Изредка его цепкий взгляд выхватывал из толпы точеные женские фигурки, идеальность которых угнетала его. Ему нужна была только одна девушка. Всегда. Даже тогда, когда от одного звука ее имени бросало в жар. Даже когда врачи уверенно констатировали нервное переутомление и советовали ни о чем не думать. Он все равно думал о ней. О единственной девушке, которая любила его не за его деньги, авторитет или смазливую мордашку. Просто любила. Просто принимала таким, какой он есть. Единственная, которая могла заставить его так страдать. Дать ему смысл жизни или повод умереть. Почему она так сказала? Ведь он даже на расстоянии чувствовал, слышал биение ее сердца. В каждом звуке любовь. Актриса. Может это лишь игра его больного воображения? Счастлива, любит и любима. Тогда он сейчас выглядел очень нелепо. Плевать! Он столько пережил, столько иллюзий и надежд похоронил, что его душа уже давно превратилась в кладбище. Просто скучные серые надгробия на том месте, где когда-то цвели мечты, радость. А дальше пустота. Удивительно, как человек, постоянно находящийся рядом с людьми, которых любит и которые любят его, может быть таким одиноким. Но он был одинок. Даже со своим сыном, своими лучшими друзьями он чувствовал себя ненужным. Лишним. Понимал, что это не так, много раз слушал увещевания Мии, дружеские беседы Ману. Но ощущение собственной никчемности не покидало его. Он был не нужен ей. Тяжело. Тяжело от того, как она сегодня с ним говорила. Все в ее тоне казалось Пабло жестоким, каждое слово ранило. Ее голос был похож на медленный яд, проникающий в кровь, парализующий тело и волю. Отнимающий разум. Убивающий чувства. Душа, рвущаяся в надрывном беззвучном крике "за что?!" Любовь… Не с ним… Не в этой жизни…

Тихий скрип двери. Еле слышные неуверенные шаги. Пыльный воздух ставшей такой чужой квартиры. Веселый смех из гостиной. Здоровое раздражение и какой-то неестественный панический страх. Страшно зайти, увидеть ее. Чувствовать себя идиотом. Мальчишкой перед гордой королевой. Она всегда умела управлять им. Но в тоже время только с ней он чувствовал себя по-настоящему свободным и независимым.
- Марисса, конь так не ходит! Как можно в твоем возрасте не уметь играть в шахматы?.. Ой, папа! Ты вернулся! А мы тут…
- Я вижу…
От внезапного столкновения взглядов по телу пробежали мурашки. Потом бросило в жар. Мысли в панике разбегались. Единственным желанием было выбежать из комнаты и больше никогда не возвращаться, не видеть манящих глаз. Держало только одно. Гордость. Неотъемлемая часть их отношений. Без нее все было бы намного сложнее. Или намного проще. Кто знает. "Это глупо просто так стоять и молчать. Скажи что-нибудь!"
- Я.
- Ты.
"Что-нибудь умное! Ладно, теперь уже поздно, выпутывайся без меня." И здравый смысл, обиженно хлопнув дверью, покинул обоих. "Надо что-то делать.."
- Хочешь чаю?
- Томми, иди спать.
Не лучший выход. Руки дрожат. В горле пересохло. Снова нечеткие силуэты, размытые грани+
- Пап, я с вами хочу посидеть..
- Я не спрашиваю. Я просто говорю, что ты сейчас пойдешь спать.
Какой тон. Даже удивительно. Откуда-то взялась сила, появились стальные нотки. Ушел. Просто послушно пожал плечами и ушел. Значит завтра сделает какую-то гадость. Не важно. Не сейчас.
Тревога, нараставшая в душе Пабло, приобрела какие-то вселенские масштабы. Тяжело говорить. Тогда, наверное, лучше молчать.
- Пабло, нам надо поговорить.
Какая-то волна разочарования. Когда она опустилось до таких пошлых, банальных фраз, одной из тех, которые сразу убивают не успевший даже начаться разговор.
- О чем? - главное - ровный, уверенный голос. Не выдать страх и отчаяние, поселившиеся в душе..
- О том, что я не знаю, почему все время лгу. Просто на автомате выдаю заученный когда-то для кого-то текст. Уже не задумываясь. Я научилась филигранно врать, Пабло. Это было очень сложно, но я справилась. Один раз мне уже пришлось изменить себе, дальше все пошло намного легче. Не знаю, когда конкретно это стало частью моей жизни. Я просто чувствовала, что слабею. Потому что ложь никогда не приходит одна. Только вместе со страхом. Страхом, что обман раскроется, что замки из песка, так старательно возводимые воображением, в один миг смоет прибрежная волна. Я не знаю, как я научилась так жить. Просто со временем перестала чувствовать страх. Мне было уже все равно. Любую внезапно всплывшую правду я могла изысканно скрыть тонкими кружевами лжи. Я стала так чувствовать. Я верила в то, что придумала для себя. Жила в этом мире. А потом, в один момент все рухнуло. Я не знаю, я ли была тому причиной, или просто судьба вмешалась. Не знаю. Просто проснулась однажды утром и почувствовала себя нужной. Через огромное расстояние, преграды... я почувствовала, что я нужна тебе. Это чувство вернуло меня к жизни. Я так по-детски радовалась ему. Даже на время забыла, как много боли я тебе причинила. Я была уверена, что ты меня простишь. Я ошиблась. Не спорь. Пабло, я теперь прекрасно понимаю, что такое нельзя простить. Хотя, возможно, ты и можешь… ты всегда меня прощал, а я тебя. Я не знаю. Я тебя не чувствую. Мне уже не достаточно твоего взгляда, чтобы все понять. Ты очень изменился. Впрочем, я тоже… А вчера я сделала ужасную вещь, Пабло, просто ужасную. Обманула человека, которого люблю больше жизни. Спокойной ночи, и… Забудь… Забудь то, что я сейчас тебя говорила, это полный бред… Пьяный бред.
Она подошла к нему и легко коснулась губами его губ. Он почувствовал легкий запах виски. Она ушла, не оборачиваясь, и долго рыдала у себя в комнате. А Пабло до рассвета сидел в кресле, не в силах пошевелиться, рассеивал, сортировал, перебирал каждое ее слово, ища скрытый смысл. Мучительно пытался вспомнить интонацию, взгляд, движения. Да, она была пьяна… Не знала, что она говорит, не могла себя контролировать, но… Лед, сковывавший его все это время медленно таял, как при заморозке, открывая живую, все еще кровоточащую рану. Но он был безумно рад этому чувству. И еще долго прислушивался к боли, ковыряя рану тупым ножом воспоминаний. И был безумно рад тому, что ее слова все еще вызывают у него такие эмоции. А главное… Она его любит… Впервые за долгое время Пабло Бустаманте заснул счастливым.
Стонущие порывы ветра за окном, хмурые тучи, только и ждущие удобного момента разразиться сильнейшим дождем. Пабло сидел у открытого окна, вдыхая предрассветный воздух, наполненный гнетущим ожиданием грозы. Ветер трепал отросшие волосы, хлестал первыми холодными каплями по лицу. Он сидел в тонкой рубашке, абсолютно не боясь замерзнуть. Все тело горело, кровь жидким огнем текла по венам. Похороны. Скоро, уже через два часа... Боль. Бесконечная боль из-за глупости и банальности его жизни. Усталость, навалившаяся тяжелым камнем. Состояние какое-то болезненное, нервное. Все тело бросает то в холод, то в жар, в груди словно зажгли тысячу костров.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

- Хотел бы я знать, кто это сделал.
- Пабло, успокойся. Что ни делается, все к лучшему.
- Мари, как ты можешь так говорить! Из-за этого труса я потерял отца. А этот человек именно трус. Не мог в лицо обвинить.
- Пабло, но ведь твой отец это заслужил! Он столько жизней покалечил!
- Это не его дело! Как он может решать чужие судьбы! Я бы так никогда не сделал.
Она промолчал.

Она ничего не ответила. Просто вывернулась из его объятий и отошла к окну. Она не понимала, зачем обязательно должен вспыхнуть этот чертов рассвет. Почему? Они так хорошо понимали друг друга ночью. Слов не надо было никаких. А сейчас. От мысли, что их опять ждет разлука, возможно, навсегда, ее бросало в дрожь.
- Пабло, я…
- Подожди. Сначала ты меня выслушай. Не буду врать, что полюбил тебя с первого взгляда. Сначала ты мне казалась просто сумасшедшей вульгарной дурой. Но потом я заметил в тебе что-то такое, чего не было ни у одной девушки в нашем колледже. Ты была настоящей. Со всеми твоими глупостями, дурацкими выходками. В этом было что-то. То, что первый раз толкнуло меня навстречу тебе. Я знаю, что ты уже тогда меня любила. Это было видно по одному твоему взгляду, даже брошенному искоса, когда ты думала, что я тебя не вижу. Не буду тебя пересказывать нашу историю. Ты ее помнишь не хуже меня. Сначала я не прислушивался к себе. Мне было хорошо с тобой и больше меня ничего не волновало. Я мог быть самим собой, ты понимала и принимала меня таким, какой я есть. И еще.. Тебе было плевать на мои деньги. Очень нескоро я начал чувствовать, что это не простая привязанность. Я действительно тебя полюбил. Сначала даже не понимал, насколько сильно. И как это всегда бывает в дешевых мелодрамах, понял только когда потерял. Глупо и совсем не смешно. Ты не обращала на меня внимания, я дико злился и безумно ревновал. Но потом это детское чувство прошло. Уступая место новому. Я действительно был готов для тебя на все. И наша любовь вспыхнула с новой силой. Но мне все равно казалось, что серьезно к нашим чувствам отношусь только я, что для тебя это так и осталось детской игрой. И я начал бояться. Того, что не смогу без тебя, что ты меня оставишь. Этот страх прочно поселился у меня в сердце. Потом посадили моего отца. Ты мне очень помогала, поддерживала, но я был уверен, что ты что-то от меня скрываешь. Ты стала замкнутой, раздражительной. Потом ты попала в больницу. Я безумно переживал, постоянно срывался на друзей, порывался куда-то бежать, что-то делать, лишь бы не сидеть на месте, когда тебе плохо. Но когда я приехал, тебя там не было. Не буду врать, у меня остановилось сердце. На мгновение показалось, что оно больше не оживет. Было дико больно. Но у меня появился стимул жить. Мой сын. Ради него я готов на все. Больше, чем на все. Ты меня бросила. Исчезла из моей жизни. Я не знаю, почему. Мне было тяжело, ты сама это знаешь. Но я научился жить без тебя... Тебе тоже было плохо. Я тебе рассказал все. Это чистая правда. Теперь твоя очередь. Расскажи мне то, чего я не знаю, Марисса.
Она растерянно смотрела на него. В горле запершило, на глаза наворачивались слезы. Она облизала пересохшие губы и начала рассказ.

- Пабло, я знала, что нам надо поговорить, но у меня не хватало смелости. Как бы странно это не звучало, но Марисса Андраде боялась. Я до сих пор боюсь. Больше всего на свете я всегда боялась потерять тебя. Пока не поняла, что потерять себя намного страшнее. Впрочем для меня это одно и тоже. Без тебя я сразу становлюсь другой. Чужой и ненастоящей. Нам всегда хватало глупости, чтобы разрушить наши чувства, но не хватало смелости признать, что друг без друга нас не существует. В наши отношения постоянно кто-то вмешивался, пытался нас поссорить, сеял непонимание. А мы как будто были этому только рады и с завидным упорством верили не друг другу и нашим сердцам, а советам и слухам "добрых друзей". Можно было по пальцам пересчитать людей, которые действительно желали нам счастья. Зато было много таких, кто готов был разрушить наши отношения любой ценой. Твой отец был таким. Подожди, дай мне закончить. Он никогда не любил меня.
Между нами все время разгорались скандалы. Два лидера не могут ужиться вместе. Это было постоянное противостояние. За право быть первым, за право диктовать свои условия. За тебя. Я ненавидела то, как Серхио пытался сделать тебя своим клоном. Я же знала, что ты не такой и никогда таким не будешь. Но ему это было не объяснить. Мы постоянно общались сквозь зубы, мысленно желая друг другу не самой легкой и счастливой жизни. Когда я поняла, что беременна, я сначала обрадовалась. Да что там, я была на седьмом небе от счастья! Но твой отец быстро спустил меня на эту грешную землю.
Не помню, что он тогда говорил, но общий смысл был примерно таким: "Если мы с тобой вдруг наделаем ему внуков, то я могу попрощаться с правами на ребенка, потому что такой матери он никому не пожелает". Я поверила сразу. Что-то в его глазах меня предупредило, что он не шутит. Он не раз прозрачно намекнул, что меня ждет, в случае моего отказа от его правил. Он просто играл со мной. Он сказал, что если я буду продолжать делать глупости, я тебя никогда не увижу. Пабло, что мне оставалось делать? Ты понимаешь, что значит в шестнадцать лет, когда сама еще совсем ребенок, в одиночку воспитывать малыша? К Соне я не обратилась бы никогда - она меня предала. Променяла ребенка на мужа. Мне было тогда очень обидно, одиноко и страшно. У меня никого не было. Подруги радовались своему счастью, у них была своя жизнь. Маме не было до меня дела. Ты стал прохладнее ко мне относиться. И тогда я поняла, что причина всех моих неприятностей Серхио Бустаманте. Он как будто улыбался из-за спины каждой моей неудачи. И я поняла, что все очень просто.
Твой отец был нечистоплотным человеком. Я знала про него достаточно. Мне не потребовалось много усилий. Только один анонимный телефонный звонок. Волнения или ощущения того, что я что-то делаю неправильно не было. Всего один звонок. И у полиции уже было достаточно компромата, чтобы посадить мэра города в тюрьму. Казалось бы дело сделано. Я легла в больницу под предлогом обострения аппендицита. Правды не знал никто. Но ты ни разу не позвонил мне за это время. Когда я сама тебя звонила, твой голос был грубым и раздраженным. И тогда я действительно испугалась. И тогда я бросила самое дорогое, что было у меня в жизни. Я бросила тебя. И нашего новорожденного сына. И мне не было тогда дела до того, что это жестоко или неправильно. Мне было все равно.
Просто дикий, безумный порыв обреченного человека. Женщины. Страх услышать от тебя "Все было неправильно"+ мне почему-то казалось, что именно эти слова ты мне скажешь при нашем расставании. Наверное потому, что я сама иногда так думала. Все было неправильно. Кругом был обман. И я сбежала. Глупо, по-детски, даже не оставив записки. Как воровка. Хотя я тогда украла. У себя самой. Свою жизнь. Вот и все. А девять лет спустя в международном аэропорте Буэнос-Айреса высадилась девушка с огненно-рыжими волосами и испанской гитарой за плечами.

- Пабло, не молчи, скажи что-нибудь!
- Ну и дура же ты.
- Что?
- Какая же ты дура! Ты хоть понимаешь, что ты сделала. Да, я в отличие от тебя понимаю, что такое остаться в 16 лет с маленьким ребенком на руках. А ты этого не понимаешь! Ты предполагаешь. Ты не знаешь реальной жизни, ты только о ней догадываешься. Ты стольким людям испортила жизнь своими догадками. Да, ты дура! Единственное, что тебе надо было тогда сделать, это сказать все мне. Ты, наверное, очень удивишься, но мой отец тебя не ненавидел. Самое забавное, что ты ему нравилась. Он уважал тебя и гордился тобой. За то, что ты лидер. За то, что у тебя на все было свое мнение. За то, что ты его не боялась. Серхио Бустаманте ненавидел трусов. Он очень хотел, чтобы мы с тобой были вместе. Где была твоя проницательность, Андраде? Ты не прошла элементарную проверку. Ты так ничего и не поняла. Мой отец до конца жизни жалел о своем поступке. Когда я приходил к нему в тюрьму, он отказывался от моих передач, зная, что мы с Томми бедно живем. Он отказывался от всего и только говорил мне все время: "Сын, найди ее, объясни ей". Врачи констатировали психическое расстройство. Отец долго лежал в специализированной клинике. Я много раз приходил к нему. И много раз оставался там на длительное время с очередным нервным срывом. Ты плачешь, Марисса, я вижу слезы на твоем лице. Но кому от них сейчас легче? Мне, после всей той боли, всего того страдания, через которое мне пришлось пройти? Томми, за то, что у него было детство без матери? Или, может быть, тебе? После того, как ты поломала столько жизней. Кому легче? Зачем ты плачешь, Андраде? Почему не смеешься? Или тебе не смешно?
Марисса стояла и молилась. В первый раз молилась. Молилась о смерти. Она просто не хотела жить, зная, сколько боли она принесла близким людям. Из-за ее глупости, все из-за ее глупости. "Господи. Дай мне просто испариться, не видеть, не слышать, не чувствовать. Не помнить и не понимать..." Крупные слезы катились по ее щекам, а она даже не пыталась их сдерживать. Невероятно сильная, раскаленная волна стыда горячей лавой выжигала в ее душе все живое. Сердце барабанило в груди, как птица в слишком тесной клетке. Слезы обжигали лицо. Они не были солеными. Они были горькими. Слезами раскаяния, стыда, отчаяния. В горле першило, мозг просто отказался функционировать. Она просто стояла и слушала его, низко опустив голову, уперевшись взглядом в пол.
- Марисса, ты действительно поступила как последняя…
- Не смей меня оскорблять! Не смей говорить мне такое! Ты думаешь, я мало страдала? Ты думаешь, я не просыпалась по ночам от кошмаров? Не смей так со мной говорить!
Пощечина обожгла ей руку. Ладонь загорелась от сильной боли. На его щеке остался яркий красный след. Она попятилась, прижимаясь спиной к стене. Потом развернулась и рванулась к двери. Она бежала так, как будто от этого зависела ее жизнь. Впрочем, так оно и было. Ее жизнь заключалась сейчас только в одном. Сбежать куда-нибудь от этих непонимающих, горящих обидой голубых глаз.
Хлопнула входная дверь. Она убежала, даже не забрав свои вещи. Пабло еще какое-то время стоял, прижимая руку к щеке. Странно, но ему ее поступок показался единственным выходом из той ситуации. Если бы она стала оправдываться или отрекаться от своего поступка, он, наверное, просто бы выгнал ее за порог, больше не заботясь о ее судьбе и стараясь больше никогда ее не вспоминать. Но вместо этого в голове рождались совсем другие мысли. Он медленно взял телефон, набрал давно выученный наизусть номер. Голос подрагивал, но звучал достаточно уверенно. Поняв, что на большее рассчитывать не приходится, Пабло откашлялся и, дождавшись ответа на другом конце провода, сказал:
- Ману.. Это я. Ты мне нужен, друг.

Она бежала и не понимала, как могут так обжигать слезы. Они все лились и лились. Останавливать их было бесполезно. Просто лед, так долго сковывавший ее сердце, таял. Внутри все горело. Было больно, страшно. Как-то одиноко. Одиноко плакать, когда знаешь заранее, что тебя некому утешать. Что никто не поверит, что ты можешь плакать. Она тоже уже начала забывать, как это, плакать от стыда. Сердце разрывается от невозможной любви. Когда хочется кричать, но знаешь, что ничего, кроме тишины не услышишь. Хотя Мари всегда дружила с тишиной. Полное отсутствие звуков, вакуум в душе, жестокий озноб. Привкус крови, что-то липкое, обволакивающее, проникающее под кожу.
Страх? Возможно. Она уже давно не пыталась разобраться в своих чувствах. Они были как будто на одно лицо. Все равно каждая эмоция отражалась в сердце болью. Не важно, что это было: страх, ненависть, обид.+ Любовь. Почему-то было даже приятно, что она снова плачет от любви. Как маленькая, обиженная девочка. Как в детстве. Когда у нее было все, но она не умела это ценить. А теперь поздно. Но, черт возьми, как же приятно хоть на мгновение ощутить себя нужной. Понять, что для кого-то ты до сих пор целый мир. Понять, найти. И сразу потерять. Зачем она рассказала? Так, конечно честнее, правильнее. Но почему тогда сердце бьется, словно пойманная птица? Почему пульс гулкими ударами отдается в ушах, и голова раскалывается от тупой пульсирующей боли? А сознание просто отказывалось функционировать. Ей казалось, что даже ее чувства отреклись от нее. Что они были против нее, против лжи, фальши. Она уже не чувствовала, где она бежала. И уж тем более не видела. Глаза застилала мутная пелена. Изредка мелькали силуэты знакомых зданий, но ведь это, в сущности, не важно.
Куда она бежит? Все вещи, все документы остались у него. Ей не куда идти. Нечего делать. Но она не сбавляла шаг. Все звуки, чувства, мысли доносились до нее в каком-то искаженном варианте. Как если бы это было кино. Качественная, слезливая мелодрама, с трогательными героями и возвышенными и нереальными чувствами. Всего лишь чужая игра. Она бы, наверное, с видом знатока, с потаенной, хорошо скрытой завистью, смотрела бы на актеров и думала бы, что в жизни такого быть не может. Нереально. Невозможно. А потом утерев непрошенную слезу в конце подумает, что такой сильной любви на самом деле не бывает. И что в трагическом конце есть своя прелесть.
Кто-то отключил объемный звук. Слова людей, звуки ночного, только начинавшего просыпаться города, были какими-то чужими. Не из этого мира. Из их. А у нее всегда был свой мир, в котором была только она и Тишина. Люди кричали ей что-то вслед, она несколько раз падала, расшибая в кровь колени, и снова поднималась. Она не заметила, как началась гроза. Наверное, дождь будет преследовать ее до конца жизни. Во все самые тяжелые моменты жизни он ей мешает. А может, помогает? Помогает смыть с лица горячие, горьковатые потоки и черные дорожки, проложенные смешанной с тушью водой. Но он не мог смыть с ее души всю грязь и фальшь, что там накопилась. Просто уже было слишком поздно. Она промокла до нитки, влажные волосы хлестали по плечам. Тяжелые капли заставляли вздрагивать. Ее колотил жестокий озноб. Куда теперь? К Мие? Ты сможешь ей посмотреть в глаза? Не лги хотя бы себе. Просто куда-нибудь, где им никто не сможет помешать. Ей и Тишине. Вдруг она почувствовала, что теряет силы. Последнее, что она увидела за непрекращающейся стеной дождя прежде, чем потерять сознание, был черный "Лексус", на бешенной скорости мчавшийся по мокрому шоссе.

Они ездили по городу уже больше часа. За все это время ничего. Пабло прислонился щекой к холодному стеклу, пытаясь привести в порядок свои мысли. Странное чувство. Какой-то ненормальный коктейль из отчаяния и полного безразличия. Еще один квартал. Последний. Больше нет сил тратить время на бессмысленные поиски. Отпустить Мануэля к его любимой Миите, плюнуть на все. И снова жизнь, растянувшаяся нескончаемой серой полосой. Снова жизнь от привычки к привычке. Единственное, что изменится, так это воспоминания. Наверное, он все же смог ее понять. Просто понял слишком поздно.
- Ману, поворачивай. Подвезешь меня до дома? Прости, не хотел тебя отвлекать, но ты же понимаешь.
- Черт! - вместо ответа крикнул Ману, резко разворачивая руль. На мокром полотне шоссе лежала хрупкая фигурка. Девушка. Как долго она там лежала, жива ли…
- Мари. - Пабло неведомой силой вынесло из машины, и через секунду он уже сидел рядом с ней. Сколько же им пришлось пережить вместе. Даже и не вспомнить. Она подняла на него дрожащие ресницы. Ее глаза опухли от слез, кожа на виске была содрана, на лбу - большая шишка от удара. Абсолютно промокшая, дрожащая от холода. У Пабло на глаза навернулись слезы. Только не сейчас.Сейчас надо быть сильнее.
- Уходи, Пабло. Я не хочу тебя видеть. Ты мне не нужен, уходи!
Марисса всегда оставалась Мариссой. Уверенный голос, железный тон, если бы не ее глаза. В них только одна просьба: "Останься". Конечно. Он останется. Глупо было думать иначе. Его очередь. Побольше напускного равнодушия, больше цинизма в голосе, чтобы скрыть подступающие слезы.
- Сама встать сможешь? - Идиот, конечно не сможет! Зачем спросил?
- Пабло, я же сказала, уйди. Не нужна мне твоя жалость!
- Так, Пабло, быстро хватай свою ненаглядную, грузи в машину и поехали! У меня жена рожает! - Из Лексуса выглянул бледный Мануэль с мобильным в руке. Всего несколько секунд, и машина сорвалась с места.
Мари сидела в чужой машине, в которой витал аромат любимых Мииных духов и дорогих кожаных сидений. Ее всегда тошнило от этого запаха, но почему-то именно сейчас ее это совсем не раздражало. Кто-то сидел рядом и тихо поглаживал ее по волосам. Хотя, конечно, она знала кто. Снова помог ей. Снова. А она. Она приносит ему только страдания. Она всем приносит только страдания, особенно тем, кого любит. Она не хотела пускать в свое сердце какие-то чувства. Без них гораздо проще. Она сама не заметила, как заснула.
Проснулась Мари в уже знакомой комнате. От нежного прикосновения прохладной руки к своему лбу. Она прикрыла глаза. Слишком хорошо, чтобы быть реальностью. Обязательно что-то помешает. Ее счастье всегда было тяжелой борьбой. Не на жизнь, а на смерть. Она не могла быть просто счастливой. Просто позволить другим себя любить и самой полюбить в ответ. Висок защипало. Она почувствовала холодный компресс на лбу и провалилась в темноту.
Когда она проснулась, небо на востоке уже начинало светлеть. Но дождь все равно лил не переставая. Она еще раз с тоской подумала, что все в ее жизни неправильно. Слишком все глупо. Ненатурально и смешно. Настоящая ее жизнь осталась где-то далеко за гранью. Она с некоторым удивлением поняла, что, несмотря на слабость, может встать. Он был рядом. Уставший, абсолютно подавленный, с глазами, полными непонимания. Плевать. Главное, что рядом. Он всегда был рядом, когда ей было по-настоящему плохо. Ее половинка. Она мечтательно улыбнулась. Так было давно, очень давно. Теперь они уже совсем другие. От них прежних остались только обгоревшие воспоминания.

- Ты меня еще хоть немного любишь?
- Люблю.
- Тогда почему мы не вместе?
- Потому что не судьба

Грустно. Почти физически больно. Она подошла к окну. Шел дождь. Де жавю. Странное, почти мистическое чувство. Повторение судеб.
- Проснулась? Тебе нельзя вставать. - Знакомый, такой родной и любимый голос. Как электрическим разрядом по мокрой коже. Отвечать не хотелось. Все равно он знает каждое ее слово заранее, до того, как оно сорвалось с ее губ. Слова это вообще глупость, им они уже давно не нужны. Слова только путают, сбивают. Все равно истинных чувств они никогда не передадут. Она молча подошла к нему. Он же понимает. Все понимает. Даже объяснять ничего не надо.
- Мари, почему мы не вместе?
Де жавю. Повторение судеб. Скажи ему, не будь дурой, скажи.
- Потому что… Потому что мы с тобой два идиота.
Она стремительно развернулась и подошла к окну. Рассвет уже набирался сил и скоро должен был привести в Буэнос-Айрес новый день. Тишина. Ее лучшая подруга. Они с ней научились друг друга понимать.
Тишина. Его преданная спутница. Он уже научился во всем с ней соглашаться. Мари даже не услышала, почувствовала тихие шаги за спиной. Бережные объятья. Кто сказал, что не судьба?

Тишина. Она почувствовала, что из ее глаз одна за одной падают чистые-чистые слезы. Не горькие. Обычные, соленые. Такие, какими и положено быть слезам. Она давно так не плакала. Так по-детски. Взрослые плачут мыслями, разумом. А дети плачут сердцем и душой. Если взрослый плачет как ребенок, значит только тогда он плачет по-настоящему. Он тоже их поймет. Их сын. И будет так же вместе с ними плакать. И он их простит. Просто не может быть иначе. А гроза уносилась куда-то на юг от большого города, с его проблемами и счастьем, разочарованиями и потерями. Свежий ветерок заглянул в одно из окон. Парень с девушкой стояли, обнявшись, не замечая ничего вокруг. Они любили друг друга. Ветерок с жалостью пролетел мимо этого окна и вырвал у какой-то маленькой девочки воздушный шарик. Но девочка не заплакала, а помахала шарику вслед, радостно смеясь. Ветерок улетел куда-то в одному ему известные края, а влюбленные просто не обратили на него внимания.

By Саня.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг