Сбежал. И чего он испугался? Да он и сам не знал. Просто уехал, куда глаза глядят на своей машине, и ехал на скорости 180, пока бензин не закончился. А потом шагал по пыльной дороге до ближайшей заправки и обдумывал свою жизнь. Он не знал, почему сбежал. Просто что-то внутри прокричало «беги» и он послушал. Что случилось?
Его просто пугала привязанность к чему-либо. Всё что он любил, к чему успел привязаться, уплывало из его рук. Это было проклятием Пабло Бустаманте.
Он любил мать, но она «с помощью» отца исчезла из его жизни на несколько лет. Он думал, что отец любит его. Но тот использовал его и предал, в конце концов. А Пабло успел поверить ему... Хотя как же не верить отцу?
Ещё была Палома, которая стала первой во всей этой череде разочарований... И Марисса, которую он сам бросил, а потом вернулся просить прощения. Но Спирито была горда и страшно обижена.... Хотя на самом деле, его к ней не пустила Соня, поскольку, Марисса находилась в ужасной депрессии, дважды пыталась резать вены, пыталась топиться в ванной и даже вешаться на форменном галстуке. Это прошло через пару недель, но особая привязанность к чёрному юмору и ненависть к форменным галстукам, плотно переплетенная в памяти с Пабло Бустаманте, осталась навсегда.
А что до Пабло... После депрессивной речи Сони, блистательной актрисы, о Мариссе и её состоянии, он пустился во все тяжкие... Он стал прикладываться к бутылке, курил пачка за пачкой красные Мальборо и пару раз баловался Экстази. Не стоит вспоминать ту цепочку девушек, которые вешались ему на шею. Пабло когда-то думал, что они рядом с ним только потому, что он такой особенный. Да, конечно особенный... не у каждого парня карманные расходы измеряются тысячами долларов, а папа работает мэром... И конечно на месте каждой из них он представлял Мариссу, которая объявила ему негласную войну. И воевали они уже полтора года.
В общем, всё просто. Он испугался, получив то, чего так давно и страстно хотел – он испугался получить, наконец, Мариссу.
Что потом?
Потом было время. Секунды перетекали в минуты, минуты в часы, а часы в дни... И дни плелись походкой вальяжной дворянки...
Ещё был телефон, на который каждый бросал бессмысленные взгляды. Но телефон не звонил. Она позвонить не могла – не знала где он, а он не хотел.
А время всё шло. Медленно, но верно. Пока вдруг не замерло от неожиданности на перекрёстке, где они пересеклись. Они и сами замерли, вместе со временем, стоя на разных сторонах дороги. Двое в целом мире.
Светофор понимающе улыбнулся и переключил красный свет на зелёный.
Но они стояли неподвижно, как два манекена. Оба ждали, пока кто-то шагнёт на дорогу первым. Время, столь увлечённое шоу, пошатнулось и поставило занесенную ногу впереди себя, отчего, как в ускоренной перемотке, загорелся красный свет... Никто не шагнул, кроме времени.
Пабло дождался бы следующего зелёного света, что бы всё-таки сделать пресловутый шаг, но Марисса сделала этот шаг первой. Она шагнула назад.
В ту же секунду время рассыпалось хрустальными осколками по дороге под напором серебристого Бентли.
И когда опять загорелся зелёный свет, её уже не было, а ему ничего не осталось, как развернуться и уйти, изредка оглядываясь назад. Но там по-прежнему никого не было, кроме осколков времени на мокром асфальте.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг