|
|
 |
|
Where I end you begin
|
|
| Aliz | Дата: Понедельник, 01.02.2010, 17:57 | Сообщение # 1 |
~ • ● ★ ● • ~
Группа: Админы
Сообщений: 3640
Статус: Offline
| ...
(много плохих слов в начале и конце фика... но зато середина - ммм -- прим. админа)
   
|
| |
| |
| Aliz | Дата: Понедельник, 01.02.2010, 17:58 | Сообщение # 2 |
~ • ● ★ ● • ~
Группа: Админы
Сообщений: 3640
Статус: Offline
| Холодный вечер. Десяток противоположных мыслей стайкой вращается в его голове, и, как обычно, он не в состоянии привести их в порядок. Его это мало смущало – раньше. А сейчас почему-то вдруг хочется, чтобы всё было просто, ясно и понятно.
Он щелкает пультом, лениво ища что-то интересное по телеку. За спиной раздается привычное издевательское:
- Включи дискавери. Там как раз обещали показать адаптированный для имбецилов алфавит. Называется «Прощай, безграмотность».
Ему не нужно оборачиваться, он и так в мыслях видит её насмешливую улыбку, хитрые блестящие глаза и эти безумные волосы. Он даже знает, в какой позе она стоит. Руки в боки, голова чуть наклонена в сторону, вес тела на одной ноге, от чего джинсы на бедрах натягиваются (блин, зачем он вспоминает о ТАКОМ?). Но привычный дьяволенок уже уселся на кончике его языка и принялся дергать. Пабло, не оборачиваясь, произносит:
- Сладенькая, ты всё путаешь. Это был специальный тренинг для буйных припадочных, «Живем тихо», и он полчаса назад закончился. Видно, тебе уже не поможет никто.
- Ничего страшного, ты же его смотрел, так что всё расскажешь Мии. У вас приблизительно поровну шансов, что госпитализация и трансплантация мозга пройдут успешно.
Сказал бы это кто-то другой… но вместо возмущения Пабло чувствует только адреналин в крови. Завод. Возбуждение.
- А ты, должно быть, уже предложила себя в доноры? – спрашивает он, наконец-то оборачиваясь.
- Да, по доброте душевной, - кривится Спирито, - Забесплатно.
- Это не доброта, это всё от большой любви, - широко улыбается он, - Давай, признавайся, Спирито.
- Я? Влюблена?! - она задыхается от возмущения, - Да ты бредишь.
- Я не брежу, я точно знаю, - его улыбка становится ещё шире, ещё лукавей, - Да не волнуйся ты, вся школа уже в курсе вашего бурного романа с Колуччи.
- Наглый лжец! – но Марисса чувствует явное облегчение, - Грязный извращенец! Что, упился до последних стадий алкогольного психоза?
Пабло чувствует, как кровь течет всё быстрее, как постепенно закипает в жилах, как начинает кружиться голова. У этой задачи-то и условия были просты: он и она в пределах слышимости, а желательно и видимости друг друга и больше пяти секунд времени. Иногда ему хочется прекратить эту войну с Мариссой… иногда. Не дольше, чем на минуту. Да, жизнь бледна и скучна без этих ежедневных (-утренних, -вечерних, -ночных) перепалок.
- Успокойся, Спирито, морщины появятся. И так не красавица, а это вообще на мастиффа станешь похожа.
- Боже, какой ты добрый, заботливый… даже страшно.
Он ухмыляется. Марисса узнает эту фирменную улыбочку «я-властелин-мира» и чувствует дикое, неконтролируемое бешенство. Или ей так только кажется? Но неважно, её несет дальше, привычно она бросает одно за другим оскорбления, колкие реплики и взгляды, полные иронии.
Он отвечает ей не менее колко и язвительно, всё быстрее и резче, атмосфера накаляется, они уже стоят в полуметре друг от друга и привычно играют в пинг-понг оскорблениями, упражняясь в злословии. Им всё равно, они не замечают, что собрали вокруг себя целую толпу зрителей самого увлекательного из последних реалити-шоу. Гидо выкрикивает ставки, Томас собирает деньги, Лухан порывается избить любого из них или даже обоих, Луна, Вико и Фэли утешают Мию, Мануэль про себя считает, скоро ли придется перенимать эстафету.
- Ещё бы не заботливый! Меня с детства учили, что инвалидам сочувствовать надо, - подача.
- То-то ты со своею драной кошкой носишься, как Фродо с кольцом. І їсти гидко, і кинуть шкода, - крученый.
Это как вихрь, как секрет электричества, прыгает между ними, проникая внутрь, словно наркотик, и угар этих перепалок остается в эндокринной системе. И это простота? – спрашивает себя Пабло, - Это ясность? Брось.
- Ты вся просто исходишь завистью. Что, бойфренд не удовлетворяет? Говорят, вибраторы помогают.
- Кто говорит? – Мари злорадно ухмыляется, - Твоя Паола? – она выплюнула это имя сквозь зубы, - Уж ей ли не знать, бедняжечке…
- Что тебе моя сексуальная жизнь всё покоя не дает? Вправду, что ли, влюбилась? – он демонстрирует зубы, - Тогда осторожней, Спирито, у тебя один шанс из миллиарда.
Мари открывает рот, но секунду колеблется, и ему даже кажется, что он заметил, какой бесенок тянет за кончик языка эту рыжую… дрянь.
- Что ж, придется ехать в Китай, искать там свой шанс. Сочувствую тебе, Бустаманте, тебе ведь и это не светит. Тебя разве что медсестра полюбит, которая будет за тобою в дурке присматривать…
- Да тебя и в дурку не возьмут, таких, как ты, у ветеринаров усыпляют сразу. Чтоб не мучались.
- Ну мне хотя бы мама проституток не покупает, как твой отец.
- Да это потому, что с тобой даже за все деньги твоей матери никто спать не соглашается, боятся бешенство подхватить.
- Слышала, тебе отец машину подарил. Небось надеется, что она тебе мозги заменит.
- Скорее рассчитывает, что я невзначай тебя на ней перееду, на благо общества.
- Ублюдок.
- Стерва.
- Уебок.
- Пиздоватая.
- Припиздыш.
- Сучка.
Публика разочарованно вздыхает, когда Марисса и Пабло, за полшага друг от друга, вдруг замолкают, зло хмурясь. Глаза-щелочки сверкают гневными пульсарами… или то не гнев? Но неважно, они тяжело дышат, приглядываясь, с какой стороны бы наброситься друг на друга. Он жадно рассматривает её тонкую шею, представляя, как легко она хрустнет в его руках, и он мог бы выдернуть её острый, как бритва, язык. Она мечтает расцарапать до мяса его ненавистное лицо, преследующее её, вырвать из него эти колючие глаза.
- Сейчас же прекратите, - раздается шипение Ману, - Хотите наказание схлопотать?
Они молчат, так же убийственно рассматривая друг друга. Или не убийственно? Но неважно.
- У нас завтра концерт, идиоты, репетировать надо, а вы корриду устроили, - Агирре не расстается с надеждой образумить эту парочку, но слепая, дикая ярость между ними только нарастает.
И тут… и тут ничего. Цепная реакция себя исчерпала и оба синхронно, как проколотые воздушные шары, выдыхают.
- Да, я погорячился. Не следует обращать внимание на закидоны сумасшедших.
- Извини, Паблито, всё время забываю, что не стоит связываться с папенькиными сынками.
- Ладно, пойдем в вагончик, и чтоб больше от вас ни слова не про концерт, ясно? – Мануэль предусмотрительно тянет за руку Мари, добровольно взвалив на себя роль буферной зоны.
На входе их встречает Серхио. С разбегу, не поздоровавшись ни с кем, он хватает за горло девушку, и дышать она может только балансируя на цыпочках.
- Что ты сделала с машиной моего сына?
Пабло пытается оттянуть момент чьей-то неизбежной гибели, оттягивая за руки отца, впрочем, безуспешно.
- Отвечай, маленькое чудовище, - злобно рычит он.
- Я… бы…с радостью, - хрипит Мари, - Если… бы… могла.
Серхио ослабляет хватку, Спирито, коротко замахнувшись, ударяет носком ботинка под коленку, затем ребром ладони по переносице. Пабло приходится держать за руки уже другого персонажа, активно брыкающегося.
- Да я… тебя за… это посажу, - шипит мэр.
- Рискните, вас тут же отстранят, - плюется ядом Марисса.
Риск тяжелых телесных повреждений миновал, и Пабло, резко отпустив девушку, строго спрашивает.
- Так что с моей машиной?
- Ну, - легкая краска заливает её щеки, - Я так… немного покаталась.
- Она её разбила, - поддакивает оправившийся Бустаманте-старший.
- Ну, поцеловала столб, с кем не бывает, - оправдывается рыжая.
- Оплатишь ремонт, слышишь? – продолжает буянить отец, на что блондин согласно кивает.
Серхио вручает девушке чек, и её глаза медленно ползут на лоб, а, добравшись до волос, вспархивают с лица и оседают где-то у карниза.
- Да, Бустаманте, я и не подозревала, как ты мне дорог.
Пабло не понимает, где же обещанная ясность, простота, понятность. Он не знает, какой смысл в свои слова вкладывает, но всё равно говорит.
- А я, Спирито, даже не представлял, как ты мне дорога.
Условия:
Пабло напивается на вечеринке
Мари приходится тащить его в комнату на себе
Мия посылает куда подальше Гуччи
Мануэль опять страдает из-за Мии
+ один поцелуй между любой парой
ночь, проведенная вместе, пара на выбор: Мари - Пабло, Мия – Ману
ссора.
Угораздило же тебя так напиться.
Не умеешь пить, не пей.
За что мне это наказание!! Он сидит, забившись в самый дальний, самый темный угол спортзала, мысленно молясь, что никаким лухан не придет в голову позаниматься перед сном. Ему холодно, глаза предательски щиплет, туда словно бы цемент залили. А перед ними проигрывается одно и то же, раз за разом, веки словно стали экраном с этой картинкой. Но он не ограничивался воспоминаниями – как будто их недостаточно, или они не являются слишком болезненными сами по себе – его воображение услужливо демонстрирует ему сцену за сценой во всех ужасающе детализированных подробностях.
- За что мне это наказание! – вырывается из него, и сиплое эхо разносится по пустому помещению, порхает по комнате, отражаясь от зеркал.
Голос дрожит и хрипит, он сам себя не узнает. Секунду назад всё было как обычно, и вдруг что-то как скальпелем открыло старую, почти зажившую рану. Дыхание рвет на части грудную клетку, раздирая когтями ребра, опаляя гортань. А жестокое воображение подкидывает дров: его глаза скользят по её лицу, его руки поверх её рук, его губы ласкают её кожу… Он с силой бьется затылком о стену, но эта боль не идет ни в какое сравнение с тем, что бурлит в его душе. Катастрофа с лицом ангела, Мия. И он не может затормозить, не может прекратить, не может не ревновать её, не понимая, что же толкает его в заговоренный круг нездорово сильных чувств к глупой барби.
Марисса открывает рот, но, не в силах что-либо сказать, закрывает его. Снова и снова. Пабло это невероятно забавляет, и широта и сверкание его ухмылки просто поразительны.
- Что с тобой, Спирито, мне вызвать-таки бригаду санитаров? Я, как только с тобою познакомился, сразу узнал их телефоны. Знал, что этот день рано или поздно настанет.
Но она молчит, руки мелко дрожат, глаза в неверии следят за его мимикой. Это кажется немыслимым, но он ухмыляется ещё шире, ещё довольней.
- Не хочешь – не надо, я же только предложил. По доброте душевной, - он складывает руки на груди.
Марисса пытается прожечь в нем дырку взглядом, но сказать что-либо до сих пор не в состоянии.
- Ну, как скажешь. Тебе видней.
Он плавно, жидким движением разворачивается, в уме считая 5… 4… 3… 2…
- Ладно-я-согласна, - выговаривает она еле слышно, одним словом, проглотив все пробелы.
Блин, мелькает мысль, не успел досчитать до одного. Хорошо её зацепило.
- Что ты сказала? – он не оборачивается, ему для полного торжества хочется ещё немного её подтолкнуть. К тому же выражение её лица он видит и так. Четко. Ясно. Сколько раз он себе его представлял, этот момент своего триумфа.
- Я согласна, - говорит она сухо и чеканно.
- Вот видишь, ничего в этом сложного, - он повернулся-таки к ней лицом, - К тому же не придется просить денег у матери.
По её лицу скользит страдальческое выражение, горло конвульсивно вздрагивает, пока она сглатывает слюну. Она должна так много денег, а мать только говорит «сама виновата». Да, она хотела быть взрослой и самостоятельной, но не такой же ценою. Марисса часто-часто моргает, легко прикусив нижнюю губу, а потом тихо и сипло выговаривает свой ответ.
- Я просила…
- И? – Пабло распахивает и без того большие глаза ещё шире.
- И стала бы я тут перед тобою унижаться, если бы ответ был положительным? – она возвращается в обычное для себя состояние, вспоминая в момент все защитные реакции.
Ему не верится. Соня? Соня Мисс-Лучшая-Наседка-Планеты Рей не дала дочери денег? А рефлексы, выработанные за полгода общения с этой… но неважно, они срабатывают быстрее, чем он осознает, что же такое произносит.
- Унижения все впереди. Я же достаточно четко изложил условия, но тебе, естественно, необходимо всё повторять, - он предвкушает, радостно катая каждое слово по языку, как шоколадную конфету, - Попытайся с этого раза запомнить. «Я. Оплачиваю. Чек. Со. Своего. Счёта. Если. Ты. Добровольно. И. С радостью. Станешь. Моей. Рабыней. На. Месяц» Всё просто, Спирито. Только не забудь о добровольно и с радостью. Никаких кислых физиономий, колких замечаний, только настроение мне испортишь.
Её глаза нехорошо блестят, обещая всевозможные пытки, превосходящие отвратительной изощренностью Торквемаду, пытки, которые она лично изобретет для него, на нем же и испытает, а затем с превеликим удовольствием его убьет. О, он в совершенстве изучил все вариации блеска этой пары глаз. Пабло знал о них всё, ведь… но неважно. Марисса ещё секунду колеблется, затем решительно протягивает ему свою белую ладонь. Он с силой её пожимает.
- Спирито, на пятницу мне нужен реферат по истории, я хочу, чтобы ты делала всю мою домашку… о, да, и к утру я хочу свежевыглаженную рубашку, - он задумчиво взъерошил и без того лохматые золотистые волосы, - Ежедневно. И, конечно же, завтрак. Готовить будешь сама. Я люблю свежевыжатые соки. Когда появятся ещё инструкции, я дам тебе знать, - он легким издевательским движением треплет её волосы, и с наслаждением замечает оттенок её щек.
Пабло и не подозревал, что рыжие могут так краснеть… то есть розоветь. До кончиков ушей всю кожу Мариссы покрывает гневный румянец, в каждом глазу сидит по Зевсу-громовержцу. Он мысленно делает пометку – составить список разнообразных утонченных мучений. Чем хуже, тем лучше. Он посоветуется даже с Гидо и Томми, когда собственная фантазия пойдет на убыль. Фантазия послушно рисует для его сознания сотни… но неважно. О да, это будет презабавнейший месяц, думает Пабло. Просто незабываемый.
|
| |
| |
| Aliz | Дата: Понедельник, 01.02.2010, 17:59 | Сообщение # 3 |
~ • ● ★ ● • ~
Группа: Админы
Сообщений: 3640
Статус: Offline
| - Донна Каран… Версаче… О, Валетино? Как интересно, - Мия перебирает вещи, купленные в прошлом сезоне, по ходу решая их судьбу.
С самого утра она только этим и может заниматься, и ей всё равно, что через пятнадцать минут начинаются уроки. Она устраивает ежегодный благотворительный аукцион своих старых шмоток, а потом большую вечеринку. Вико и Фэли, помогавшие ей последние несколько часов, ушли завтракать, но Мия не могла прекратить своего занятия. И сейчас не может. Ей кажется, что стоит хоть на секунду опустить руки и прерваться, как на глаза тут же набегут слёзы. По ночам она просыпается, вся в поту, волосы слипшиеся, дыхание сбито, и шепчет про себя.
- Будь ты проклят, ацтек. Чтоб тебя твои макаки съели.
Её тело предательски бросает вызов мозгу, то пылая в огне, то покрываясь ледяной коркой, а чаще всё одновременно, от одного его взгляда или прикосновения.
Она зло вытирает глаза, проклиная тот ужаснейший день своей бестолковой жизни, когда согласилась встречаться с этим гребаным мексиканцем. Как, почему её угораздило в него влюбиться? И как ей теперь стереть с себя, отмыть воспоминания о его ласках?
- Почему ты не пришла в кафетерий завтракать? – раздается над её головой, и она вздрагивает.
- Блас, ты меня напугал… Что ты тут делаешь? Кроме, естественно, очевидного, - она оборачивается, спокойно встречая его изучающий взгляд.
- Очевидного? – он рассеянно оглядывается.
- Ну да. Попыток свести меня в могилу раньше срока.
- Ты была бы великолепно прекрасной покойницей, - отвечает он в неловкой попытке пошутить.
- Не знаю, кто учил тебя делать комплименты, но тебе придется постараться. Как мой парень ты должен быть способен на большее, чем «прекрасная покойница», - Мия неловко отворачивается, но он перехватывает её локоть и не дает ей отвертеться.
Его лицо приближается к ней, приоткрытый рот рядом с её собственным, но Мия уклоняется, и его губы проезжаются по её щеке, оставляя влажный след.
- Ты боишься меня? – он спрашивает чуть резче, чем собирался, но девушка вздрагивает уже от такого звука.
- Я просто… Нет, конечно не боюсь, просто, - её охватило с ног до головы безмерное косноязычие, да она и сама не ориентировалась до конца в своих чувствах.
- Это из-за Агирре? – спрашивает Блас, но она не замечает металлических ноток в озвучке этого вопроса.
- Нет, - она не умеет врать, и чтобы скрыть лихорадочный румянец, она хватает в кулаки волосы на его затылке и притягивает к своим губам его губы. Пока он целует её, она убеждается, что его глаза закрыты, и только после этого позволяет себе немного расслабиться – на секунду, пока его рука не проникает под её блузку и не начинает шарить по спине в поисках застежки. Мия отталкивает его со всей силой, на которую способно её хрупкое на вид тельце.
- Не надо… - она просит жалобно, и Блас понимает, хоть и превратно, её нежелание заниматься сексом.
Он поднимает руку и приглаживает её волосы.
- Хорошо, дорогая, если ты не готова, я могу тебя подождать, - и выходит из комнаты.
Ни фига себе не готова, - шепчет про себя Колуччи, её тело дрожит в лихорадке, колени подгибаются и она съезжает вниз по стенке, оседая на пол. Ацтек, что ты со мною творишь? Ей срочно нужно чем-то занять руки, и она возвращается к собиранию вещей, швыряя одежду по коробкам.
- Опять Версаче, так, а это Джон Харди, Миссони, - её руки скользят по гладкой материи, - Вивьен Вествуд, Лолита Лемпика, Прада, Миу Миу, Натори, Стела МакКартни, Шанель, Роберто Кавалли, Дольче и Габанна, Луис Вердад, Ральф Лорен, Том Форд для Гуччи.… Ах, да пошел он куда подальше, этот Гуччи! Следом за этим гребаным мексиканцем.
Она уронила голову на скрещенные руки, она опять осела рядом с коробками, плечи затряслись в беззвучном плаче. Как же ей теперь его разлюбить?
Это худший день в её жизни. Марисса в бессильной ярости бьет ногой стену, словно бы это она, желтая гипсокартоновая сущность, превращает её жизнь в ад. О, с каким бы удовольствием она выбила все зубы и выдрала все волосы этому ублюдку! Полночи она просидела над рефератом о национально-освободительном движении во второй половине девятнадцатого столетия, затем списывала из конспектов Лауры задачки по химии – у неё до сих пор слезились глаза. Ну а поспать она смогла только три часа – потом пришлось подниматься, в прачечной стараться не прожечь эту его уродскую белую форменную рубашку, вымаливать у Анны горячих круасанов, давить апельсины (о, эта часть ей понравилась, стоило только представить, что сок она делает из частей его тела), надевать на лицо сладкую улыбочку «чтоб-ты-подавился-этим-завтраком-гребаный-ублюдок» и нести всё в его комнату.
И вот теперь она балансирует на одной руке поднос, пытаясь открыть его дверь, умоляя богов, чтобы Блас не вздумал пройти по коридору и засечь её на половине мальчиков. Это только на месяц, успокаивает себя Марисса, а потом я смогу его убить. Она даже заведет календарик, и пометит этот день красным. Она ещё расстарается и позвонит Море, проинформирует её о роли ритуальных услуг в жизни современного общества и значении вовремя снятых мерок и заказанного гроба.
Она заходит в комнату и не верит своим глазам. Его соседи давно разошлись, а этот лентяй мирно спит, обнимая подушку, уткнувшись в неё носом, словно это не по его вине она провела очередную бессонную ночь. Спирито про себя думает, насколько реально его сейчас задушить. Подушкой, вон валяется. Но нет, с него станется домицилировать вексель только завтра… через неделю… никогда? Нетушки. Надо его заставить сделать это сегодня же. Только вначале разбудить. Надо же, когда спит, он… но неважно, Марисса толкает его в бок, Пабло невнятно мычит, и она толкает чуть сильнее.
- Доброе утро, - чтоб ты сдох, - Я принесла тебе завтрак, как ты просил, - надеюсь, ты им подавишься.
Пабло самодовольно окидывает её взглядом, с хитрым прищуром рассматривая её вежливую невыразительную улыбку.
- И тебе доброе, - отвечает он немного сиплым утренним голосом, переполняясь до ушей чувством собственной значимости, - Где моя домашка? Надеюсь, там нет ошибок?
- Конечно нет, - ублюдок хренов.
Пабло легко прочитывает в её взгляде десяток новых способов казни, и привычный заряд энергии затекает в тело. Он это сделал. Он заставил Мариссу Пиа Спирито ходить перед ним на задних лапках. И даже приятней оттого, что её это бесит. Выводит из себя, как она выводит из себя его. Расплачивается за… но неважно. Зато он, по крайней мере, добивается от неё хоть какой-то реакции, хоть какой-то эмоции, раз… но неважно. Пабло думает, как бы ещё её унизить, и высокомерно размахивает рукой, указывая на дверь.
- Можешь идти, - он даже видит, как из её ушей, ноздрей и даже глаз валит густой пар ярости, - Хотя нет, подожди… отнеси мои вещи, положишь их на мою парту, и предупреди Карлоса, что я опоздаю на десять минут. Проследи, чтобы мне не поставили пропуск.
Как я тебя ненавижу, Бустаманте, долбаный придурок, - повторяет про себя, как мантру, Марисса. Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Из её горла вырывается злобный, беспомощный рык, пальцы автоматически сплетаются в кулаки. Пабло улыбается ещё шире, откровенно наслаждаясь каждым мгновением.
- О, да, постой. На перемене заберешь поднос, заодно уберешь постель, и отнеси вон то в прачечную. А в свободное время после обеда пойдешь в библиотеку, напишешь сочинение по литературе, и я хочу получить за него 10 баллов. Как минимум 9. Если успеешь, то так и быть, можешь прийти на вечеринку Мии. И не кипи так, детка, взорвешься ведь.
Марисса поднимается, медленно, спокойным шагом выходит из комнаты, тихо прикрывает дверь и, зарычав, ещё раз наносит несколько ударов о многострадальную желтую стену. Вслед ей доносится довольное хихиканье. Теперь дым валит, кажется, даже от кончиков её красных волос.
Мия уверенно рассматривает своих одноклассников, вполуха слушая треп Фэли и вспоминая день. Распродажа, по всему, удалась на славу. Чего, к сожалению, не скажешь о вечеринке. Какие-то парни протащили выпивку и теперь методично и целенаправленно накачиваются пивом.
Она рассматривает группу у импровизированного бара. Гидо, двое с четвертого, Диего… стоп. Она настраивает фокус, моргая. Мануэль? Грязный примат напивается до чертиков? Странно, с чего бы это он. Самый отвратительный, самый неприятный ацтек в мире. И самый желанный, услужливо подсказывает внутренний голос.
- Ой, да заткнись ты, - советует она ему по хорошему, и Фэли обижено смотрит на неё щенячьими глазами, - Я не тебе, прости.
- А кому тогда? – резонно спрашивает та.
Мия оглядывается. И правда, рядом с нею никого больше нет. Как это она, королева всех вечеринок, очутилась в темном углу с кислой миной на лице? А вот это надо срочно менять.
- Пойдем, - она тащит за шкирки Фэли в центр танцпола, - Нужно развлекаться, это же праздник.
- Праздник чего? – не менее резонно вопрошает подруга, но Мия её уже не слушает.
Она, расстегнув несколько верхних пуговиц блузки от Хосе & Марии Баррера и встряхнув головою, очутилась в самом центре танцующих, отчаянно зажигая. Ритм и полумрак, да и жадные взгляды по телу, делают своё дело – тело Мии опять предательски бросает в жар, под кожу словно бы запускают стайку нежных рыбок. Ей тяжело дышать, и внезапно ей безумно хочется бокал пива. И вернуться к танцам. Ещё и ещё раз, подставлять кожу обжигающим взглядам, чувствовать себя на своем пьедестале, такой прекрасной, близкой и недоступной. Вечеринка удалась на славу. И это пиво… тоже ничего.
Что её нет, он замечает сразу. Внутри сразу же лопается какой-то мыльный пузырь, и он поражается, откуда тот взялся. Но встряхивает головой и направляется к Гидо. Пабло берет стакан пива, смотрит на него внимательно, так долго и изучающее, что такой же импровизированный, как и стойка, бармен удивленно вскидывает правую бровь.
- Дай мне бутылку виски, Мигель, - решает наконец блондин, - Пойду пройдусь, воздухом подышу.
- Хочешь сказать дымом? – вворачивает Гидо, не одобряющий его последнее пристрастие к никотину и алкоголю.
- Хочу, - вызывающе бросает тот и, отворачиваясь, выходит в длинный, запутанный лабиринт-коридор. Да, жизнь вообще такая.
Ну, и где она может быть, спрашивает он себя, лихо отвинчивая крышку и щедро вливая себя янтарную жидкость, обжигающую рот, но приятно растекающуюся теплом по венам. Там, куда ты её отправил, - отвечает он сам себе, и тут же одергивает. Чтобы Спирито – и делала то, что он сказал? Он принюхался, проверяя, не сдохло ли что в лесу, и ноги сами понесли его в её комнату. Только чтобы сообщить, какие новые «поручения» он за те три часа, что её не видел, придумал. А если и не только, то всё это неважно.
Пабло делает новый жадный глоток, чтобы перебить мысли, с ноги открывает её дверь с наглым выражением на лице. И ошеломленно замечает, что у его театральных эффектов публики нет. Ну-ну, говорит внутренний голос, пока Пабло, воровато оглянувшись, заходит внутрь. Через два шага он замирает, но любопытство берет верх, и он проходит ещё два, опять замерев под всё тот же умиленный шепоток внутреннего голоса. Ещё шаг, быстрый взгляд на дверь. Он проводит ладонью по столу, чтобы ощутить шершавую деревянную поверхность, окидывает взглядом постеры на стенах и думает, был ли он когда-то здесь раньше. Хотя – зачем ему тут бывать? Неважно. Мысли опять вращаются борющейся стайкой у него в голове, и он сосредоточенно пытается их рассортировать.
И вдруг обнаруживает себя на кресле в самом центре вотчины Спирито, вращающим в руках мягкую игрушку, подобранную с её кровати. Он тут же отбрасывает медвежонка от себя, вскакивает и спешно выходит (как же, как же, вылетает), хлопнув за собою дверью.
Да что со мною такое? Неважно. Пабло продолжает мерить шагами коридоры, заглядывая в наиболее вероятные места пребывания одной рыжей… девицы. И нигде её не находит. Забытая бутылка пляшет в его правой руке. Через двадцать минут, когда он уже определенно потерял не только надежду, но и способность удивляться, оказалось, что Спирито в библиотеке.
- Ну, и как дела с моим сочинением? – спрашивает он издевательским тоном.
Но девушка отвечает только легким сопением, не сдвинувшись ни на миллиметр, даже не попытавшись поменять позу. Пабло, совершая ловкий маневр, огибает по дуге стол и оказывается с нею, спящей, лицом к лицу. Это так, словно ему врезали с размаху чем-то металлическим в солнечное сплетение. Способность дышать вдруг кажется ему наивысшим из дарованных человеку благ, Пабло даже не пытается сдвинуться с места, подозревая, что даже на клеточном уровне он замер.
Hold your breath then count to ten then fall apart then start again. А он ведь забыл… почти забыл, и от этого ощущения казались только сильней, на них словно бы набросили негативы воспоминаний. Дьявол, он резко вдыхает и заливает в себя одномоментно треть бутылки. Огонь растекается внутри, обволакивая нервы, опустошая, оставляя только тот самый тихий, слабый голосок в голове, гудящий сейчас, как реактивный двигатель. И даже не остается сил вовремя самому себе сказать «но неважно». Он ухитрялся не помнить, как она болезненно прекрасна, но сейчас он видит, и иначе уже не получается.
Опять и снова, по замкнутому циклу… зачем ему это? Он силится понять, что его заставляет раз за разом подставлять себя. И Па… он не будет вспоминать её имя, не стоит она того. Привычная боль спазмом прокатывает по телу. Не поэтому ли тебе так хочется постоянно хамить этой девочке? Заставлять её гореть, чтобы самому бросить всё полыхать и сворачиваться в угольки в этом пламени? Потому, что именно она первой запустила этот круговорот яда в его крови, в теле, в мыслях. Хочется кричать, сжав руки в кулаки, от собственного бессилия перед нею. Всё, что исчезло вдруг вокруг, только звук упавших век, двери стук, снег, разбег, лёд уйдет, я войду из пустоты, это ты, просто ты, ты была всегда… Фак, но как же она прекрасна…
Пабло, покрепче перехватив бутыль виски, садится на стул напротив, не отрывая от неё взгляда, и начинает мерно, уверенно опустошать тару и голову.
Она чувствует себя легкой и воздушной. Переполненной воздухом. Она может прямо сейчас улететь, если бы только её не держала чья-то рука. Держала, и утягивала куда-то, прочь от веселья, от шума, от музыки и пива, от липких взглядов и горячих поглаживаний. Рука? Мексиканца?
- Отпусти, что ты делаешь? – она пытается разозлиться, но голос её не слушается.
- Даю тебе возможность не жалеть на утро хотя бы свою поруганную девичью честь, - тихо ворчит тот, старательно храня равновесие.
- Ты выпил… ик… гораздо больше, чем я, - отвечает в неуверенности Мия, слегка пошатываясь из стороны в сторону.
- А ты до этого пила? – резонно, хотя и не слишком уверенно, вопрошает парень.
Мия отчаянно машет головой, и перед глазами всё плывет. Она хватает виски, пытаясь настроить картинку-изображение.
- Ребенок, не умеешь пить – не пей.
Мия корчит рожу за рожей, показывая ему язык, и Ману начинает мелко хихикать, держась рукою за стенку коридора.
- Не будь дитем… - говорит парень.
- Ты же сам сказал, что я ребенок, - улыбается совсем не по-детски Мия, - Ты же не считаешь меня женщиной.
- Не играй в эти игры, не доросла ещё, - отрезает он, гораздо реже и грубей, чем намеревался.
Мия слегка трезвеет, но остатки розового тумана в голове выдавливают из неё слова:
- Ты просто боишься меня, вот и говоришь так, - она кончиком пальца оттягивает золотую серьгу в форме кольца, - Боишься, потому что хочешь меня. Слишком сильно.
Мануэль вздрагивает. Его тело, уже не поддающееся контролю со стороны его изрядно занятого алкоголем мозга, рвется обнять эту хрупкую фарфоровую игрушку, и его вдруг охватывает злость. Почему он должен так сильно её желать? За какие такие прегрешения? Он, грубо дернув её за руку, прижимает её тело к своему, с силой кусает мочку её уха.
- Ты пьян, - он отмахивается от этого замечания, слыша в её срывающемся голосе хрип, знакомый до боли.
Одной рукой всё так же тесно охватывая её талию, вторую он пускает в путешествие вдоль её хрупких позвонков, гладит горячую от желанья кожу, обдает неровным дыханием щеку и ухо.
- Ты тоже. Какая теперь-то разница? – и Мия с трудом ухитряется покачать головой – никакой.
Она вся в ощущении его ладони на её спине, на лопатках. По её венам течет словно бы расплавленный свинец, по артериям – жидкий азот, а эта дикая химическая реакция, что происходит в её сердце, отнимает остатки разумных инстинктов. Они оба тяжело, прерывисто вздыхают, и эти вздохи, как и стук сердец, кажутся чаще и громче, чем завывания пароходной сирены. Мия удивляется, как на этот оглушающий звук ещё не сбежалось полшколы.
Где-то минуту они стоят, тесно сплетя свои тела, как в гипнотическом трансе, только его рука механическими поглаживаниями продолжает накачивать их кровь химией. Ману запутывает руки в её волосах, накручивает на указательные пальцы светлые пряди и, притянув её лицо к своему, запускает язык в её приоткрытый рот. Её руки лихорадочно быстро справляются с рядом мелких пуговиц своей шелковой блузки, она запускает ладони под ткань, руки скользят по его плечам, и его футболка сбивается у шеи. Они на секунду прерываются, чтобы избавиться от явно лишней одежды.
Её спина впечатывается в стену, губы, язык болят от этого жесткого поцелуя, она обвивает ногу вокруг его бедра, его руки прижимают к той же стене её собственные… и навязчивые трели мобильного врываются к ней в мозг, останавливая их. Она не меняет позы, в отчаянной попытке словить украденное дыхание. Он протягивает ей телефон, жадно ловя воздух.
- Да, папочка, - в глазах Мануэля она видит только ужас – точное отображение её собственного.
Она слушает гул, в который превратился голос её отца, принимает из рук парня свою одежду, смотрит, как он натягивает футболку и выходит, и только тогда понимает, отчего телефон такой скользкий. По её щекам щедрым потоком струятся слезы.
Она просыпается от ощущения боли. Что именно болит, она так и не может определить. Наверное, всё – руки, служившие подушкой, спина, щеки, затекшие ноги. Наверное, не мешало бы открыть хоть один глаз. Она, постанывая, вытягивается и в густой темноте включает подсветку на часах. Половина третьего.
- Который час? – спрашивает кто-то сиплым, грубым голосом.
Она, слегка подпрыгнув от удивления, обнаруживает перед собой развалившегося на стуле Пабло. У его ног валяется пустая бутылка и не менее пустая пачка сигарет. Только тут она понимает, что густа не темнота, а тот дымовой занавес, который он организовал.
- Полтретьего. Что ты тут делаешь? – она выжидающе стоит, не до конца осознавая ситуацию.
- Пью… пил, - почему-то совершенно трезвым голосом отвечает тот.
- Это я вижу, а почему именно в библиотеке?
- Ты удивительно хорошая компания, когда спишь, Спирито, - язвительно отвечает он.
- Я польщена. Вечеринка, наверное, закончилась? - спросила она.
- Наверное, - он невыразительно пожимает плечами.
- Как бы мне ни приятно было тут с тобою болтать, я хочу пойти и выспаться, - Мари не уверена, что получится, но попытаться стоит.
- Я тоже, - отвечает Пабло.
- Так что же ты сидишь? – задает она вполне разумный вопрос, и Пабло усмехается.
- Стоять не могу. Можешь начинать смеяться… хотя нет, не можешь, ты же на меня работаешь, ты должна быть милой и услужливой.
- Меня от тебя тошнит, - тихо бормочет она себе под нос.
- Меня самого от себя тошнит, - неожиданно отвечает он.
Марисса секунду вглядывается сквозь дым в его лицо, и что-то внутри сворачивается, но только чтобы развернуться. Она подходит ближе и протягивает ему руку. Тот с удивлением рассматривает её.
- Я же даже ещё не попросил…
- Не нарывайся, Бустаманте!
Он медленно встает и обхватывает её плечо, перенеся добрую часть веса на неё.
- Какой же ты тяжелый, - ворчит она, плавно переставляя ноги, - Черт, почему ты не маленький, как пупс?
- Если бы я был пупсом, ты бы меня так не любила, - вполне резонно, с оговоркой о его прошлых размышлениях, шепчет Пабло.
Марисса минуту молчит, в изумлении переваривая его заявление.
- Угораздило же тебя так напиться, Паблито.
Они преодолели уже треть пути до его комнаты, когда он вдруг резко останавливается.
- Подожди минутку…
- Я не собираюсь терпеть…
- Подожди, я сказал, если не хочешь, чтобы меня вырвало прямо тебе на ноги.
Марисса послушно закрывает рот и прислоняет его к стене.
- Подыши тут, а я сбегаю уберу остатки былой роскоши, - шепчет она.
- У?
- Твои бутылки и пачки сигарет, дурак, - беззлобно отвечает та.
Оставшуюся дорогу до его комнаты они преодолевают в молчании. Марисса не собиралась этого делать, но почему-то заходит в его приоткрытые двери и помогает стащить ботинки. Присаживается на край кровати и оглядывает его безмятежное лицо. Да, это, безусловно, талант – так быстро отключаться. Она с изумляющей её саму нежностью укрывает его одеялом, и проводит рукой по волосам. Она чувствует, что если и была ему должна за те деньги… это он ей должен. За все её слёзы, за Италию, за то, что заставил её поверить в невероятное. Хотя, вполне возможно, он и не виноват, но от этого боль не становится менее мучительной.
Она порывается уйти в свою комнату, встаёт с кровати и вдруг слышит его тихий шепот.
- Останься.
Это поднимает в ней просто бурю злости.
- Мой повелитель ещё чего-то желает? – сарказм в её голосе мог бы убить.
- Пожалуйста… ты мне нужна.
Марисса резко выдыхает и опять садится на самый край кровати. Он с неожиданной для в доску пьяного силой опрокидывает её на кровать рядом с собой и обхватывает руками её талию. Его дыхание щекочет ей затылок, но Мари и не думает протестовать.
- Ещё раз повторю – угораздило же тебя так напиться, Бустаманте.
|
| |
| |
| Aliz | Дата: Понедельник, 01.02.2010, 18:00 | Сообщение # 4 |
~ • ● ★ ● • ~
Группа: Админы
Сообщений: 3640
Статус: Offline
| Условия:
-пощечина
-лесть
-страх
-обида
-страсть
Он просыпается, удивленный, что все же уснул.
Ноет все тело – от неудачно выбранной позы не меньше, чем от памяти, на уровне рефлексов, о её теле. Мануэль слабо, беспомощно стонет и поднимается. Он ненавидит себя в этот момент больше, чем когда-либо за всю свою сознательную жизнь. Свои глупые, не поддающиеся контролю желания, разум, так замутненный страстью, что решился вручить в подарочной обертке своё свежевырванное сердце жестокой кукле как игрушку, как мимолетное развлечение. Но больше всего он себя ненавидит потому, что понимает – он будет счастлив, если игра с ним развлечет Мию даже на день.
Даже в жалком – на несколько рваных часов – сне он не может избавиться от мыслей о ней. Она выжжена на обратной стороне его век, его кожа испещрена шрамами её прикосновений, таких редких, таких скудных, таких случайных. Он вряд ли дождется от неё ласки – полноценной, осознанной, трезвой к тому же. Такие, как она, не раздаривают свою нежность направо и налево, каждому ацтеку сомнительно-плебейского происхождения, с мексиканским выговором и дешевой одеждой. Её душа насквозь выжжена снобизмом. И что с того, что её тело слушается малейшего движения его собственного, с того, что они так подходят друг другу, что даже зубы сводит от резонанса? Она проклинает своё тело за это так же, как и он – своё.
Парень переворачивается – в сотый, в тысячный раз за эту ночь – на другой бок, не избавляясь от дискомфорта, мысли продолжают лихое танго в черепной коробке. Стыдно признаться, даже самому себе, что, вернее, как он боится. До колик, до дрожи, до мыслей о самоубийстве… нет, последние он поспешно изгоняет из головы. Он обязан быть сильным. Но Боже, как это утомляет.
Ману встает, медленно выпутывается из покрывала и направляется в сторону душа, шлепая босыми ногами по неприятному холодному полу. Да, именно холодного душа ему и не хватает, пробирающего до кости душа, способного хотя бы на обманчиво длинное мгновения изгнать её из его мыслей. Нико задумчиво глядит вслед лучшему другу, но молчит.
Ману ищет, не находя, натыкаясь на одни и те же слова, причину. Почему, ради всех богов, он влюбился в дочь человека, убившего его отца? Неужели кто-то там решил, что это забавно? А ну его сейчас сюда, вниз. Дайте ему пережить хоть на мгновение всю ту кашу, что в нем сейчас варится, и посмотрим, кто посмеется. И его осеняет идея… добавив теплой воды, Ману старательно переплавляет своё желание, вызывающее всю эту тупую боль, в ненависть. Он уничтожит Франко (совесть ощутимо проколола кожу). И тогда только сможет, проснувшись, не думать о ней. Может быть.
Марисса, немного потеряв ориентацию в пространстве и времени, просыпается от теплого дыхания Пабло на своем затылке. Его тяжелые, глубокие вдохи-выдохи подтверждают, что он ещё спит. Она бросает очередной взгляд на часы (в его компании это становится необходимой привычкой), и успокаивается, увидев значение циферок 6:22. Она исследует взглядом комнату на наличие бодрствующих соседей, и поздравляет себя с утешительным результатом. Она пытается встать с кровати, но попытка только демонстрирует, что что-то её держит. Она чувствует на себе непривычный вес, и обнаруживает руку Пабло, небрежно переброшенную через её талию. Марисса слегка отодвигается, поражаясь, когда он бессознательно усиливает хватку, - её такое неловкое движение тут же прекращается его собственническим объятием. Она жидко разворачивается к нему лицом, почти сталкиваясь с ним носами.
Марисса лежит, опасаясь малейшего вздоха, вглядываясь в его лицо. Сон убрал следы напряжения из-под глаз, резкость из уголков губ. В почти неосвещенной комнате, она способна только, затаившись, восхищаться. Она усмехается, издеваясь над собственным положением. К табличке с его именем можно приписать «Султан», а на её двери повесить карточку «Любимая одалиска», даже если слово любимая в данном контексте будет стоять в кавычках. Почему-то во сне он кажется совершенно безобидным, неспособным разодрать всё внутри в клочья, которые до сих пор кровят. Но она понимает, что стоит ему только проснуться и выдать фирменную улыбку или произнести её имя, и она растает. Он никогда не называет её по имени. Как угодно – Спирито, детка, сумасшедшая, сладкая, саркастично-ласкательные имена вперемешку с матом, но не по имени. И она не может больше с собою бороться – не в двух сантиметрах от его губ, не в его объятиях под аккомпанемент его горячего дыхания, на его простыни и под его одеялом… что она делает в его вотчине? Да и хочет ли она в конце концов отсюда убраться? Ну и что, будь он хоть последним подонком планеты, коим и является.
Она поднимает ладонь, расчесывая его спутанные волосы. И он начинает сопеть, так что она резко руку одергивает, как при ожоге, инстинктивно отшатнувшись всем телом. Он опять делает хватку крепче, удерживая её тело рядом со своим, даже придвигая ещё ближе. Она ещё раз проверяет, - но нет, он спит. Ещё бы – столько выпить. Аромат виски - не лучший способ пробуждения. Её руки оказываются прижатыми к его груди, и сердце пропускает несколько ударов, замирая. Её пронизывает волна ужаса, замешанного на любопытстве, и она плавно сдвигает руку в сторону, расстегивая ряд верхних пуговиц, наблюдая, как под её ладонью сокращаются мышцы. Марисса, даже понимая, что нужно убираться из комнаты, возвращает ему долг, обняв его талию, и опять замирает, просто воспринимая нахлынувшие на неё чувства, вызывающие гусиную кожу.
Она так долго старалась себя убедить, что ничего не чувствует, но стоило ей очутиться в его руках – и всё самоубеждение пошло насмарку. Она опять ухмыляется, и в этой улыбке ещё больше горечи, чем в предыдущей. Вот это – это настоящий гипноз, настоящий транс. Его ритмичное дыхание опять вводит её в состояние дремы, сонливости, её веки падают, и она погружается, споткнувшись с подводного уступа, в сон.
Просыпается опять она через часа полтора от того, что протягивает руку и находит сквозь сон пустоту оглушающе странной. Она продолжает тянуть руку, не понимая, что ищет, но осознавая, что чего-то рядом не хватает. И тут резко открывает глаза, в ужасе от того, что, вернее, кого именно она ищет. Она переворачивается на живот, балансируя на локтях и роняя в подушку широкий зевок. Очередной взгляд на часы под саркастическое хмыканье внутреннего голоса сообщает ей, что уже половина девятого утра. Адреналин страха заставляет сесть в постели, только чтобы отнять у неё все её смутные надежды. Комната пуста. А это значит не только то, что мерзкий-мэрский сынок смылся в неизвестном направлении, а и то, что о присутствии Мариссы Пиа Спирито в его постели осведомлены главные сплетники школы, которые по совместительству, из некоего жестокого чувства юмора небожителей, являются его соседями по комнате. Верить, что её посчитали просто «девушкой» не получалось – её красные волосы, оттененные белоснежной подушкой (его подушкой) не опознать было невозможно. Марисса с несчастным стоном падает назад на кровать.
Закрыв глаза, она начинает наивно уверять себя – как в детстве – что сейчас проснется. Как раз посреди этого увлекательного процесса она улавливает божественный аромат, и тут же поднимается. Матэ.
- Матэ? – она спрашивает с пиететом, глядя на пропажу с двумя пластиковыми стаканчиками в руках. Резким движением акробатки – или Нео – Мари перекатывается через всю кровать, одновременно выпутываясь из одеяла и выхватывая стаканчик из его рук. Она аккуратно делает глоток, опасаясь обжечь язык кипятком.
- Спирито, что ты кривишь нос? – привычным тоном спрашивает он, не отрывая взгляда от её лица. Ему кажется, он вообще больше не сможет этого сделать.
- Фу, ужасное матэ из ужасных пластиковых стаканов.
- Ну прости, Анна предлагала только ещё более отвратительный кофе.
- А как же твои свежевыжатые соки? – Мари поднимает одну бровь.
- Ты и так из меня все соки выжала, - тихо пошлит Пабло, и она только хмыкает.
- Из нас двоих это ты напился, а я прекрасно помню всё, что было ночью.
- Жаль, Спирито, - улыбается парень, - Было бы весело.
Он захлопывает дверь ногой, и начинает мелко хихикать над её гримасой отвращения.
- Знаешь, в некоторых странах за такой матэ тебя бы повесили, - он больше не смеется, но улыбка на лице остается. Он не был уверен, что после этой ночи она не расчленит его и не вышлет семье в двух десятках посылок.
- Вот и славно, что мы живем не в одной из них.
- А смех над девушкой, которая благородно его поглощает, приводит на гильотину.
- Интересно… если меня уже повесили, значит, я уже и так мертв. Зачем же опускаться до членовредительства трупа?
- Они вначале отрежут тебе голову, а потом только повесят. За ногти на пальцах ног.
- Самая подходящая из всевозможных приятных мыслей, которые могли посетить меня в восемь утра.
- Учитывая как у тебя, по моим подозрениям, болит голова, ты должен быть рад гильотине.
- Я просто счастлив.
Он пересек комнату и сел на кресло у кровати. Пабло оглянул остальные, пустующие.
- Когда я проснулся, их уже не было…
- Как твоя машина? – спросила она, аккуратно меняя тему.
- Не очень. Мы почти потеряли её несколько раз, но чудеса современной медицины позволяют надеяться на воплощение божественного провидения.
- Её выпишут в обозримом будущем, или терапевт будет наблюдать её ещё какое-то время?
Пабло трудно не обшаривать её взглядом время от времени с ног до головы, особенно когда кажется, что она смотрит куда-то в сторону. Даже только что проснувшись она может и вытворяет с его сознанием черте что.
- Хирурги поработали над радиатором, и утверждают, что завтра я смогу вывести её на прогулку.
- Мне правда жаль, что так вышло, - проговорила она впервые в жизни что-то, близкое к извинению.
- Оставь, Спирито, я даже рад пожертвовать парой тысяч в обмен на такое развлечение – смотреть, как ты изображаешь из себя горничную целый месяц, - он говорит это и тут же сам кусает себя за язык, но поздно.
Спазм, подобный льду, катиться по венам, сводя мышцы. Марисса, с кем ты тут флиртуешь?
- Прости, тебе следовало пораньше меня разбудить. Я не успела приготовить завтрак и выгладить твою рубашку, сейчас этим займусь, - веселая ухмылка сменяется ровно-вежливым холодом, и Бустаманте тихо про себя матерится. Надо же было испоганить такой момент.
- Всё будет готово через двадцать минут, - она говорит, не оборачиваясь, но даже от её прямой спины тянет морозом.
Пабло смотрит, как она выходит, оглушающее хлопнув дверью, послав вибрирующую волну гнева и обиды в стены, и опрокидывается на кровать. Он закрывает глаза, и остатки запаха и тепла в постельном белье затапливают его разум воспоминаниями о ночи. Он проснулся рано утром, Марисса спала в его руках, ещё прекрасней, чем вчера вечером в библиотеке – потому, наверное, что ближе. Каждая его клеточка до сих пор хранила ощущение её тела, её дыхания на его шее. Он знает теперь, как хочет просыпаться каждое утро до конца своей жизни. И понимание, что он может так думать обо всей своей жизни, пугает его без меры.
- Мия, просыпайся, - хрипит голос над её ухом, и на какое-то мгновение она верит… но нет, это Блас, - Твои подруги не могли тебя разбудить, ты заболела?
- Нет, всё хорошо, - ворчит она, - Всё замечательно, - если не считать того, что ей опять снилось.
Мия начинает понимать, что чем упорней она отказывает своему телу, тем подлей и настырней оно заявляет о своих потребностях.
- Как вечеринка? – его глаза шарят по ней, она не может не замечать.
- Как вечеринка. Правда, жаль, что ты не смог прийти. Конечно, запугал бы бармена, - на этом месте она окатывает его целенаправленной волной очарования, - Зато потанцевал бы со мною.
- Я уверен, что ты была непревзойденной.
- Спасибо, - она ловко покрывается румянцем. Лесть действовала на неё когда-то, как солнце на цветы, но в последнее время её всё чаще одолевает желание растрепать волосы, скинуть тяжелую корону, сделать что-то безумное… Пройтись колесом, например, или одеть розовое платье с зеленым поясом. Послать кого-то куда подальше. К черту. Ко всем чертям. Или даже…
- Ты очень красива, у меня даже дух перехватывает, - продолжает мужчина, и Мия удивляется.
- Спасибо, Блас, но к чему ты ведешь?
- Ты же говорила учиться делать тебе комплименты. И как у меня получается?
- Здорово. Великолепно, - Мия сидит на кровати, прикрываясь одеялом, взглядом обыскивая комнату в поисках одежды. Хотя бы халата.
- К тебе никто не приставал? – ревниво вопрошает Блас, и девушка улыбается.
- Если ты спрашиваешь не о Фэли и её просьбах о внимании, то танцевала я вполне спокойно, - с правдой нужно уметь жонглировать, и у неё вроде бы получается.
Блас, склонившись, быстро целует её губы. Мия не в силах ничего поделать со своим телом – они начинают мелко, часто дрожать, ресницы выплясывают чечетку, она из последних сил разума сдерживает свои порывы. Он опрокидывает её назад на кровать, удерживая голову, собрав в кулак её длинные волосы. И, оторвавшись от неё, зло говорит:
- Вкус другого мужчины на губах.
- Что?
- Вкус другого на твоих губах. Думаешь, я не узнал бы? – Мию пугает его резкий тон, колкий, как нож для льда, взгляд, - Что ты делала на этой вечеринке?
- Ничего, - её шепот еле слышен, страх плавно ползет по телу вверх, добираясь до мозга.
- Мия не ври мне! – она съеживается пропорционально увеличению силы его голоса и краски гнева на его лице, - Это был Агирре?
Её уже колотит дрожь, осознание собственной слабости перед ним добавляет новых приправ в и без того кипящий суп. Как же её угораздило связаться с ним? Как она раньше не видела, что разница не только в возрасте? Мия слабо кивает.
- Да, Мануэль
Блас с размаху отвешивает ей полноценную затрещину. По комнате расползается тишина. На её щеке медленно расплывается красноватое пятно в форме ладони, и слышен только шелест – шелестят эмоции, которыми они сейчас меняются. Блас сдувается и съеживается, получая только что владевший девушкой ужас, она, в свою очередь, вооружается слепым, лихорадочным гневом.
- Вон! – от силы и пронзительности её голоса мелко дрожат стекла, - Вон из моей комнаты!
- Мия, прости…
- Убирайся! И чтобы я тебя никогда, слышишь, ни-ког-да не видела. Ни здесь, ни рядом со мною или моими подругами.
- Но Мия…
- Не смей подходить ко мне даже на метр, или загремишь в тюрьму! Мой отец тебя просто уничтожит. ВОН!
Она выталкивает его с откуда только взявшейся силой прочь из комнаты, захлопывает дверь и испускает что-то близкое к рычанию. Если они старались вывести её из себя, достать её окончательно, то у них получилось.
Условия:
Тишину прорезает дикий вопль;
Режется пальчик, чтоб боль из сердца переместилась туда;
Поцелуй на виду у теперешних пассий;
Забинтованное запястье;
Туфли на каблуках;
Прорыв бессознательного у одного из второстепенных героев;
Воплощение одной из фантазий (позвони, я тебе выдам на выбор);
Фраза: "моральный императив Канта безнадежно устарел"
Странные лица за окном;
разговор далеко за полночь;
Невыносимая легкость бытия.
Пятничные сумерки застали Мию в такси. Она едет домой, уставшая и довольная собой. Последние две недели она смело может назвать самыми счастливыми в своей жизни. Благодаря Бласу… с какой-то извращенной точки зрения, наверное. Она улыбается, и таксист оборачивается, ослепленный блеском в зеркале заднего вида. Мия даже усиливает иллюминацию помещения, добавив в улыбку ещё больше дружелюбия и искреннего расположения к миру. Ей радостно стать наконец-то сильной. О, это был хороший заряд, хорошая встряска, которая позволила ей забить, в буквальном смысле слова, последний гвоздик в гроб своих когда-то безмерных фобий.
Кто бы подумал, что она решится послать Бласа куда подальше, высказать отцу всё, что думает об этой адвокатше-змее Мерседес Легисамон (ну и что, что ничего не вышло), пригласить Соню на ужин, когда ей пожелается, и даже решительно заявить, что она будет петь в группе, покуда подписан контракт, и если продюсер решит его продлить – она не откажется. Она рявкнула на Фэли, чтобы та прекратила ныть, и та послушалась. Она отказалась прислушиваться к отцу и Питеру, когда считает, что сама способна принять решение. Любовь должна иногда быть жестокой. И её торжество не может омрачить даже младшая гадина ползучая Луз, по совместительству начинающая модель (видимо, сниматься она должна в рекламе прокладок, «до» их использования) и новоиспеченная девушка Мануэля Агирре, чтобы под ним стул развалился, чтобы его компьютер вирус подхватил, чтобы он сейчас не пришел… но она прекрасно знает, что встреча с ним неизбежна. Он сейчас наверняка развалился на диване (на её диване) и, если не зажимает Легисамон, то гоняет туда-сюда Инесс (её домоправительницу). И почему только из всех людей её отец нанял этого поганого ацтека в ассистенты (бейбиситтить её, как будто ей это нужно)? Её настроение не портит даже он – хотя бы потому, что сегодня состоится репетиция. Группа всегда так на неё действует.
- Спасибо большое, сколько с меня, - Мия продолжает улыбаться, расплачивается с водителем и покидает машину, стоя на крыльце отчего дома. Она одергивает костюм от Louis Verdad, поправляет сумку David Charles и направляется к двери.
Папа со своею змеей в Нью-Йорке, а, значит, группа может собраться. Мия не желает отвлекать и без того замотанную Инесс, и открывает дверь своим ключом. Вопреки всем её ожиданиям мексиканец сидит на диване не в обнимку с Луз, а бок о бок с Нико, с бутылкой слабоалкогольного пива в руке и включив (между прочим, по платному кабельному) трансляцию футбольного матча.
- Какая милая, почти семейная сцена… - тянет она свою речь, как ириску, зависнув в дверном проеме, - Знаешь, ацтек, несмотря ни на что, помни, что это МОЙ дом. МОЯ гостиная. МОЙ диван. МОЁ кабельное. И не нужно тут свои императорские замашки демонстрировать каждому, кто не отказывается наблюдать. Убери ноги с журнального столика. Будь добр воспроизвести знание хоть каких-то базисных правил этикета, когда в гостях находишься.
Агирре кривится, благодарный за отнюдь не лишнее напоминание о её снобизме и черствости.
- Мия, будь проще, и, глядишь, кто-то к тебе и потянется. Хотя лично я равнодушен к пустоголовым и эгоистичным пластиковым куклам, в какую бы обольстительную упаковку их не заворачивали.
- Прааавда? Что же ты с Луз делаешь? А, понимаю, она не пластиковая, она резиновая, вот и правила эксплуатации понятны такой обезьяне, как ты. Выгулять, вставить, вынуть, попрощаться. Первый и последний пункты по желанию.
- А тебе завидно, что и того не перепало? – резко оборачивается Ману, но тут в диалог вмешивается Нико.
- Мия, Мануэль, прекратите, мы тут собрались не на показательный бой без правил, а обсудить выступления в клубе, и ещё некоторые вопросы, включая новый репертуар.
- С кем обсудить? Мариссы и Пабло ещё нет, - отзывается Мануэль.
- Вот и замечательно, что нет, иначе и эту пару усмирять бы пришлось. Мия, ты говорила мне, что написала новую лирику, она с тобой? – спрашивает их рассудительный менеджер.
- За кого вы меня держите? Конечно, со мною, - Мия открывает свою сумку David Charles, и, порывшись в ней, достает несколько копий текста, - Я отдала её Пабло, и он обещал подумать над музыкой.
- Я тоже мог бы посмотреть, - обиженно проворчал Мануэль.
- Конечно, мог бы, - ласково, как младенцу, улыбается Мия, теребя застежку сумки, - Но я почему-то предпочитаю, чтобы это сделал Пабло. Может, ты в курсе, по какой причине?
- Хватит, я сказал. Вы можете хоть на мгновение не думать, кто кого больше обидел, и рассуждать здраво, как и положено взрослым, воспитанным людям? – поднимается с дивана и начинает расхаживать Нико, во весь голос возмущаясь, - Я уже устал носиться с вашими проблемами. Вы думаете, только вам необходимо сублимировать избыточную сексуальную энергию, или только вы подвержены повышенной лабильности от гормонального перестроения организма? Или только у вас в личной жизни словно котенок с нитками поиграл? Сейчас же сядьте оба и притворитесь, что вы не те эгоцентричные истерики, которыми кажетесь, а двое незнакомцев, вынужденных – я подчеркиваю это слово – сотрудничать. Вот и будьте добры, ведите себя соответствующе.
Мия пристыжено опускается в кресло напротив Ману и ровным голосом просит просмотреть написанный ею текст. Быть сильной означает иногда подчиняться голосу разума. Особенно если последний исходит от ещё более сильного.
Марисса лежит на кровати, обнимая и прижимая к сердцу подушку. Она вынуждена, как бы ей это не претило, признать, что последние две недели могли быть и хуже.
Она должна отметить этот день в календаре – она действительно хорошо думает о Пабло Бустаманте. Может, это временное помешательство? Но факт остается фактом, он ухитрился (как только, интересно?) не дать Гидо и Томми разболтать на всю школу, кто провел в их комнате ночь. Да и издевательства его носят вполне безобидный характер. Постирать что-то, что-то погладить, приготовить ужин, завтрак, почесать спинку, сделать домашку, сгонять за пивом, заткнуться, выйти из комнаты… неприятно, конечно, но она быстро привыкла. Стоило только подавиться своей гордостью. И ещё, и ещё раз подавиться. И ещё… и ещё она ему нужна. От этой мысли – от самого направления своих размышлений – Марисса заливается яркой малиновой краской с пяток и до макушки. Она ни за что не признается в этом ему, или кому бы то ни было ещё, но она чувствует что-то вроде благодарности. Если бы не его предложение (и он наверняка об этом знал), Мариссе пришлось бы просить денег у Спирито, а она с большей радостью бы удавилась или сделала операцию по смене пола и ушла бы в буддистские монахи. Но её отношения (если их так можно назвать) с отцом, да и с Соней, его не касаются. И он вовсе не обязан был вытаскивать её, она ведь сама, по собственной глупости на деньги попала. Louie, it’s a beginning of a wonderful friendship.
Вся эта благодарность, не успев зацвести пышным пенициллиновым цветом, завяла, когда она подумала, что за выходные её ожидают. Семейный пикник с Бустаманте на полновесные двое суток фактически убивает Мариссу, - выносить с улыбкой не только перепады настроения Пабло (а у того их больше, чем у дамочки в период климакса, словно он эстроген принимает), но и немотивированную агрессию мэра, и молчаливую, всё понимающую жалость Моры… последнее кажется ей самым неприятным. Неловкость затапливает её, и она ещё крепче прижимает к себе подушку, кляня себя последними словами за эту злосчастную поездку в Росарио во спасение и сохранность шкуры этого… этого, и его проститутки. Неужели ему было так тяжело подождать, пока она приедет из Италии? Не месяц даже, две недели, и он уже спутался с первой юбкой, упавшей ему на руки (Марисса не догадывается, насколько буквален смысл её слов).
Она подхватывает с пола сумку и спускается в холл. Отмазываться от сего времяпровождения поздно, а откровенно шизофренические размышления только утомляют. Вон до чего додумалась – благодарить мэрского сынка за то, что он её гоняет туда-сюда, как последнюю девочку.
- Должна заметить, они не торопятся, - ворчит Мия, поглядывая на часы, только бы не замечать восхищенного взгляда Нико и почему-то злого – Мануэля.
Очевидно, что первому песня понравилась, а второй отчего-то преисполнился ненависти к ней, прочтя эти жалкие два десятка строчек.
- Пабло говорил, что они приедут около семи. Сейчас всего четверть восьмого, а ты сама знаешь, какие в пятницу вечером пробки, Мия, - подчеркнуто вежливый тон слов, который оба взяли на вечер, уничтожается злостью, с которой он их произносит.
Нико строго оглядывает друга и девушку, но придраться не к чему. Обсуждать, как оказывается, без четверки в полном составе тоже нечего, и они опять погружаются в тишину. Мануэль поглощает тако с гуакамоле, которые по доброте душевной приготовила для него Инесс (а для Мии она почему-то не приготовила баклажаны, фаршированные сыром и шампиньонами, или хотя бы ветчину в медовой глазури), Нико допивает пиво с чипсами (мене острыми, чем ацтекские), оба глазеют на двадцать двух потных мужчин в трусах, преследующих маленький кожаный мячик. Когда эти садисты его нагоняют, они с силой избивают его ногами в шипастых бутсах, иногда долбая его в специальную сетку, а то и по металлическим перекладинам. Были там и мужчины в черном белье, с флагами, которые, как поняла Мия, прекращают избиение мяча, если его кожаная жизнь оказывается в непосредственной близости от своей грани. Совершенно бессмысленная игра. Раздается звонок в дверь, и открывать идет Нико. На пороге объявляются Пабло и Марисса – первый, как обычно, в чем-то безумно претенциозном от Abercrombie & Fitch, вторая, на удивление, в приличном сарафане от Николь Миллер (и где только достала?), джинсах Валентино и… и тут тишину прорезает дикий, нечеловеческий вопль, от которого у парней стынет кровь.
Мия начинает задыхаться и терять сознание.
- Ты… ты… да как… Где? Откуда? Нет, боже, я не верю… Это неправда, это кошмарный сон, - причитает она, неловко и беспорядочно размахивая руками, - на тебе МОИ ТУФЛИ Джимми Шу… МОИ НОВЫЕ ТУФЛИ! Сейчас же отдай! – она бешено кричит и бросается на рыжую, но Мануэль успевает схватить её за талию и усадить на место.
- Вот припадочная… Это мои туфли, мне их Соня купила ещё недели две назад, - пожимает плечами Марисса, усаживаясь в другое кресло, лишь бы не рядом с Бустаманте.
Мия подрывается и летит в спальню. Через минуту она показывается в дверях с траурным выражением на хорошеньком личике и с парой обуви в руках. Колуччи часто-часто моргает, пытаясь сдержать непрошенные слезы.
- Это же новая коллекция… - она всхлипывает, - Их же только во вторник привезли, и я тут же купила, - Она медленно, но бесформенно опускается в кресло, - Мне же клятвенно пообещали, что это единственная в Буэнос-Айресе пара.
- Соня с Пэпой ездили на шоппинг в Нью-Йорк недели две назад – как раз когда ты распродажу устроила – и привезли мне подарок.
- Не смей их носить! – в истерике кричит Мия.
- Мия, не переживай, - попробовал вмешаться Нико.
- Да пошла ты, Колуччи. Это моя пара, я её первой заполучила, и вообще мне она нравится, - она вытягивает на весу ногу и рассматривает туфлю, словно бы впервые, со всех сторон, не замечая шарящего по ней (ноге) взгляда Пабло.
- Но… но, - она захлебывается, - Я их хотеееела!
- Мия, - в один голос стонут Нико и Мануэль, третий парень полностью поглощен созерцанием, и суть спора до него ещё не доходит, топчась где-то на пороге.
- А я тут при чем? Носи себе на здоровье, - резонно замечает Спирито.
- Но я не могу носить то же, что и ты! Все знают, что у тебя нет вкуса, - она тут же смущенно умолкает, но уже поздно. Спирито завелась.
- Если у меня нет вкуса, что ж ты косишь под меня? Купила такую же обувь? – Марисса одергивает сарафан, и Пабло отрывает взгляд от её стройных бедер, откидывается на диван, с трудом удерживаясь от разочарованного вздоха, - И вообще, если я не ношу розовый и не одеваюсь, как будто сошла с конвейера фирмы Mattel, то автоматически вульгарной становлюсь? Да, и…
- Марисса, помолчи, - вмешался очнувшийся Бустаманте, и рот девушки, к изумлению остальных присутствующих, звучно захлопывается, - Мия, прекрати истерику, у нас репетиция. Или поднимись к себе и успокойся. А Мануэль тебе поможет – окунет тебя в ледяную ванную. Всё? Замечательно. Вот проигрыш песни, что мне приносила Мия, но кое-где в куплете не помешало бы сменить ритм и длину строфы, сможешь, Колуччи?
Густой румянец Спирито постепенно сходит с её щек, Колуччи утирает слезы и выравнивает дыхание, и все пятеро возвращаются к обсуждению новой песни, разбивая текст и весело размахивая руками. И неважно, что Мануэлю предстоит все выходные провести в особняке Колуччи, стараясь удержать свои руки при себе, а не пустить их гулять по столь желанному и столь близкому телу, а Мариссе – в особняке Бустаманте, к тому же в окружении его великолепной семейки, примеряющейся, как бы растереть остальных в пыль. Первый чувствует себя агнцем на заклание желаний собственного тела, вопящих с требованием сделать своей одну барби, а вторая всё больше убеждается, что займет почетное место в паноптикуме трофеев Паблито, созданном специально с целью похвастать перед отцом, и что-то ему доказать, и будет выставлена ему же на показ.
|
| |
| |
| Aliz | Дата: Понедельник, 01.02.2010, 18:00 | Сообщение # 5 |
~ • ● ★ ● • ~
Группа: Админы
Сообщений: 3640
Статус: Offline
| Мануэль лихо щелкает каналами, не задерживаясь ни на одном дольше минуты. Репетиция давно закончилась, дом почти опустел (Питер уехал с Франко), Мия уже плавно удалилась в свою спальню, но злость до сих пор застилает ему глаза. Почему, как только он окончательно убеждает себя, что ненавидит её – жестокую, эгоистичную, избалованную, - как она тут же выкидывает что-то вроде этой песни.
Он стоит у окна, не желая учиться курить, не стремясь напиться до чертиков, не зная, как избавиться от болезненного осознания её присутствия в соседней комнате.
- Как ты это делаешь?
- Что? – раздается за его спиной шепот.
- Мысли вслух, Колуччи, - ну, хоть не кукла, - Что ты так поздно тут делаешь?
- Могу задать тебе тот же вопрос.
- Ты можешь хоть раз прямо ответить на простой вопрос? Или нам не суждено ни одного пристойного разговора? – он выключает телевизор и опирается о подоконник, вдыхая ароматный ночной воздух, не желая оборачиваться и видеть её, прекрасно зная, что за этим последует. Проходили, выучили, достаточно.
- Удивительно теплая ночь. Даже душная. Наверное, завтра будет дождь, - отзывается она, и по звуку можно судить, что она не подошла ни на шаг, оставаясь где-то у двери.
- Что?
- Воспитанные люди, когда не о чем больше говорить, говорят о погоде. А нам с тобою говорить не о чем, не так ли? Ты сам этого хотел, - безжизненно отвечает Мия, страстно желая, чтобы он опровергнул её слова, обернулся, сделал хоть что-то.
- А по-моему как раз ты этого хотела, - так же вяло говорит Мануэль, - Заметь, это не я заключал гребанные пари с Вико.
- Но я при этом, заметь, не путалась с Хулиэттой за твоей спиной, - в её голосе добавляется эмоций, время субъективное откатывается вдруг назад, на недели, месяцы… неважно, вплоть до событий, толкнувших их когда-то друг к другу и тут же друг от друга. Чертов молекулярный закон.
- Не знаю, Колуччи, что ты себе нафантазировала, но это и неважно. Бессмысленно опять к этому возвращаться, - Ману все усилия направляет исключительно на удержание позы, костяшки пальцев белеют от напряжения, зубы скрипят.
- Отчего же? Мне очень интересно, за что ты тогда так хотел мне отомстить, что даже, какой ужас, преодолевая отвращение, был со мною? – справедливая, как ей кажется, обида выползает из закромов, заполняет все органы чувств каким-то кислым, металлическим ощущением, - С пластиковой куклой? – целовал меня, ласкал…
- Да? Мне тоже интересно, почему ты так меня ненавидела. Решила, что богатенькой принцессе из её розового пластикового королевства позволено поиграть с оборвышем из Мексики, посмотреть, что там, внутри, и выкинуть, чтобы обивку автомобиля не запачкал? Розовый так берется…
Мия закрывает глаза, повторяя про себя: «Не плач, только не плач, ты же стала сильной, правда? Не смей плакать, только не сейчас».
- Что молчишь? Совесть замучила? – он чувствует, как элементарная кинетика в его организме поддала в скорости, стимулированная адреналином или что там ещё водится в его эндокринной системе, и из последних сил пытается устоять на месте.
- Мосовстьчистпердтобй, - невнятно бормочет она.
- Даже говорить разучилась?
- Моя советь перед тобою чиста, - её голос повышается, в нем сквозят истеричные нотки, - Если ты так хочешь знать, не было никакого пари! Я его придумала!
- Что? – слова обрушиваются на него обухом прямо в грудную клетку, - Зачем? Хотела сделать мне побольнее?
- Да! Хотя бы в десятую часть так больно, как мне! Ты думаешь, я не знала? Про эту твою дурацкую месть, неясно за что? Про этих твоих шлюшек-подружек? Мне всё рассказала Луна! – вопрос, как не заплакать, самоуничтожается при появлении щедрых солёных потоков, - Как ты мог? Я же дала тебе всё, о чем ты просил, всё! Как же ты мог так со мною? – её слова истощились, и горло может выдавать только сдавленные всхлипы и стоны, она способна только выдавить, - Скажи, что я сделала не так?
Он разворачивается, желая раз и навсегда покончить с этой пыткой.
- Ты убила моего отца!
- Что? – она в ошеломлении поднимает лицо, и оказывается в нескольких сантиметрах от его лица. Их глаза сталкиваются.
- Твоя семья, твой отец довел моего до самоубийства, ясно? Я ради этого и приехал в эту чертову страну, чтобы вернуть вам долг. Отчего только я так тебя хочу, что у меня всё внутри болит? – он говорит еле слышно, но в оглушающей тишине его голос раздается настоящим грохотом.
Последний раз, говорит он себе, и, отрывая её от дивана, впивается ей в губы поцелуем, языком находит её язык. Она судорожно пытается его оттолкнуть – и не может. Её руки, как заведенные, совершенно ей не принадлежащие, охватывают его плечи, он целует её шею, так яростно, что остаются синяки от его прикосновений. Синяки и шрамы. Стигма, которой они обмениваются. Она забывает все его слова, готовая прямо здесь и сейчас отказаться, если он попросит, от отца, от друзей, от самой себя… но он только отталкивает её от себя, и девушка падает на диван.
- Я ненавижу Франко, но тебя, Колуччи, я ненавижу за это ещё больше.
Его слова производят больший эффект, чем пощечина Бласа. Она содрогается и подбирает под себя колени.
- Я не верю… - повторяет она, как заведенная.
- А ты поверь, куколка. Беги, проси у папеньки помощи – он трясется над тобою, как над собственной чековой книжкой, - расскажи ему всё! Только помни, что на его совести чужая жизнь. И не одна.
Он хватает рюкзак, куртку и уходит, сам не зная, куда, лишь бы подальше от этого дома. Мия остается на диване, словно бы в кататонии, обнимая колени, не в силах даже вытереть не прекращающийся поток слёз, повторяя про себя.
- Это не правда… не правда.
- О Господи, за что ты послал мне эту топографическую кретинку? – Пабло закатывает глаза к крыше машины.
- Твой дом, между прочим. Мог бы знать, куда ехать, - резонно замечает Марисса.
- Я знаю, куда ехать. Просто не знаю, как туда доехать. К тому же это загородный дом моего отца. Я и был-то там ещё ребенком в последний раз.
- Ты имеешь в виду вчера? Не похоже, что ты уже не ребенок, - забавляется она.
- Заткнись и дай мне карту, - Мари заливается краской, в который раз за последнее время, но быстро успокаивается, - Вот, видишь, этот поворот налево? Я же просил мне на него указать! Мы проехали его час назад!
- Это поворот? – удивленно хихикает она над его рассерженной миной, - Я думала, это кто-то комара придушил…
Пабло с полминуты пытается размазать её по сиденью взглядом.
- Честное слово, я так думала, - она хихикает, - Ну, извини, поищем другую дорогу?
- Нет уж спасибо, обойдусь как-то без твоей помощи, - бормочет он, изучая в грязном свете машины хитрое переплетение ниточек.
- Как скажешь, - немного надувшись, она отворачивается к своему окну, изучая пассажирский вид, игнорируя тот факт, что не видно ни зги.
- Пабло, там кто-то есть, - она содрогается, заметив странные лица и горящие взгляды за стеклом.
- Никого там нет, Спирито, это только белки.
- Белки? Тут водятся белки?
Пабло, игнорируя вопрос, опять заводит машину, и в гордой тишине через пятнадцать минут паркует её на подъездной дорожке воплощения самых сладких грез Сталина.
- В этой серой громадине ты и провел своё детство? – задумчиво тянет она, - Ну, теперь ясно, откуда у тебя комплекс мачо… - она порывается открыть дверь, но он с силой хватает её за руку.
- Спирито, слушай внимательно. Вот тебе правила поведения в этом доме, на эти выходные. Чтобы я от тебя не слышал при моих родственничках ни одного ехидного комментария в свой или их адрес. Вообще не заговаривай без необходимости, ясно? Можешь только мило улыбаться и выряжаться, как кукла.
- Почему же ты Мию не пригласил? – спрашивает она, - Сразу бы все проблемы решились.
- Мия не будет приносить мне завтрак в постель, - он самодовольно ухмыляется.
- Я тебя умоляю, половина девушек школы по одному только щелчку твоих пальцев приползут сюда от самого Буэнос-Айреса на коленях, и будут умолять позволить им бегать по твоим поручениям, мыть тебе спинку и делать массаж, а за одно и греть постель, так зачем ты привез меня?
- Положим, ты должна будешь ещё поддерживать осмысленную беседу с… сама увидишь, - с несчастным видом говорит он, - И если ты хочешь воспользоваться шансом и унизить меня у них на глазах, подумай ещё раз, готова ли ты остаться на всю жизнь калекой. К тому же, ни одна из этих девушек не должна мне такую сумму денег, - к тому же, ни одна из них не способна, как ты, проникнуть под мою кожу, струиться в моей крови, жить в моем сознании, доводя меня до крайней степени помешательства… заставить меня чувствовать себя живым, - Короче, постарайся не отходить от меня, и всё.
- В туалет-то хоть ты меня отпустишь? - бессмысленно злорадствует она.
- Нет, Спирито, потерпишь до понедельника, - ухмылка возвращается на его лицо.
Они выходят из машины, он ухитряется обежать вокруг и подать ей руку, поскольку замечает в двери отца и одного из старших братьев. Сквозь улыбку он шипит ей:
- Улыбнись, ради бога.
- Ну, бога не рожу, - так же сквозь зубы шепчет она, - Но вести себя я умею.
- Очень на это рассчитываю, - она опирается на его руку, оправляет сарафан, он достает сумки, и они поднимаются по ступенькам навстречу его личному аду и главным демонам последнего.
- Оставь надежду, всяк сюда входящий, - шепчет он тихо, так, что слышит только она.
- Хорхе, хочу тебе представить Мариссу Пиа Спирито, мою… одноклассницу, отец, ты помнишь Мариссу. Марисса, это мой брат Хорхе, с Серхио Бустаманте ты знакома, - он хватает её ладонь и фактически тащит её в дом, пока она на ходу обменивается любезностями.
- Очень приятно, Марисса.
- Взаимно. Мне называть вас сеньор Бустаманте, или по имени? – коротко остриженные ногти Пабло впиваются в её кожу, но она изображает радушие и восторг.
- Естественно, ты можешь называть меня Хорхе. В этом доме каждый второй – сеньор Бустаманте. Мы все пошли в отца.
- Да, это я уже поняла, - она окидывает Пабло взглядом, - Мора, как я рада тебя видеть! – искренне восклицает она, когда женщина заходит в холл.
Мора обнимает её, окутывая ароматом ванили и нежности.
- Я тоже, девочка. Я очень рада, что Паблито наконец-то додумался привезти тебя. Вы оба наверняка очень устали, уже так поздно. Пабло, ты не мог приехать раньше? – укоризненно спрашивает она.
- Боюсь, это моя вина…
- Мы делали задание Мансильи, - обрывает её Пабло, и та удивленно на него смотрит, - Знакомство с остальными можно отложить до завтра, мы оба хотим спать, - резко говорит он.
- Конечно, Паблито давно пора в колыбель, пока взрослые говорят, - замечает Хорхе и удаляется в гостиную, за ним уходит и мэр. Мора затравленно провожает их взглядом.
- Я провожу вас, - неуверенно говорит она.
- Я прекрасно помню, где моя комната, мама, и вполне способен показать Мариссе её покои, - она не припомнит, когда ещё слышала такой холодный и ничего не выражающий голос.
Хоть мать и остается единственной из его семьи, с кем ему не стыдно знакомить Спирито, больше всего ему хочется убраться в любое закрытое помещение, остаться одному и закурить. Тем более, они и без того знают одна другую. Мора растерянно смотрит на сына, но тут вмешивается Мари, ощущая себя неловко, как крыса, которую препарируют в химлаборатории, и чьи внутренности наперед известны ученым.
- Спасибо, Мора, но мне неловко тебя утруждать. Увидимся завтра, - только теперь она замечает, что Пабло не отпустил её руку и тащит её наверх по ступенькам.
- Пабло, а почему…
- Сделай одолжение, Спирито, раз в жизни просто заткнись, - он останавливается перед дверью, открывает её и бросает её сумку, сам шагает к соседней, - До завтра.
- Да… до завтра.
Дышится тяжело.
Душный воздух имеет к этому довольно слабое отношение, хотя и на него можно смело списать кое-что. Но он и сам не хочет увязывать свою асфиксию с гоп-компанией родственников и, боже мой, как он мог быть таким идиотом, чтобы взять сюда Спирито? Он готов против воли поверить в то, что она не устает ему повторять – да, он идиот, кретин, последний придурок, и как теперь просто удержать её на месте и с закрытым ртом? Загадка.
Можно, конечно, сдать её на руки маме… но та вряд ли справится, или, того хуже, начнет рассказывать, каким он был ребенком, с какого дерева упал и сломал руку, какие из соседских девочек стаями за ним бегали… и только бы она не вспоминала о том, как он случайно в девять лет выпил стакан водки, или как он до семи боялся партизан из ближайшего леса, и это ещё не самые позорные из моментов его жизни. Так что даже Мора отпадает. К тому же эта туча стервятников уже жадно поглядывает на новое мясо. Ах, Паблито привёл девочку, надо срочно указать ей на её место. Там, где и должны находится женщины, по мнению семейства Бустаманте. Прямо под ними.
- Паблито, - господи, как он ненавидел это имя, да ещё и этот голос… очередной старший брат, - Отец говорит, ты ещё не выбросил из головы эти свои глупости о музыке.
- Нет, - ровно отвечает он, Марисса намыливается куда-то, но он, сам не осознавая как, улавливает это её намеренье и удерживает её за руку. Ей остается только вымучено улыбнуться очередному светловолосому голубоглазому ублюдку.
- И что, планируешь и дальше этим заниматься, да, Паблито?
- Да, - лучше отвечать односложно, чтобы только не зарычать от раздражения.
- Бустаманте будет выступать под гитарку в переходах… ну ты даешь. Каждый раз, как думаю, что ты вот-вот повзрослеешь, оказывается, что ты только из пеленок вылез.
- Тебе видней, - он чувствует, что через секунду из него в буквальном смысле слова пар повалит. Только бы Марисса не открывала рта. Он даже боится взглянуть на неё, чтобы не спровоцировать очередной поток оскорблений. Как бы все они порадовались, если бы он сейчас ещё и привычный тур тенниса с ней провел. Того, где вместо ракеток – языки, а вместо мяча – ругань.
- Отец всегда повторял, что не следовало твоей матери рожать так поздно. Поздним детям часто свойственна олигофрения, - продолжает речь брат. Боже, как же я вас всех обожаю, думает Пабло.
- Естественно, нельзя отрицать, что ваш отец компетентен и опытен в таких вопросах, - невозмутимо говорит Марисса, и Бустаманте ошеломленно замолкает, пытаясь осознать, что же она на самом деле хотела сказать.
- Говорите обо мне, дети? – подходит мэр собственной персоной, вращая в руке стакан с виски. А ведь ещё только полдень. И Пабло не устает себя спрашивать, как ему пережить этот день. И следующий.
- Среди прочего, - отвечает за умолкнувших мужчин Спирито, - Мы в целом общаемся на морально-этические темы.
- И что же за вопросы вы обсуждаете? – спрашивает забавляющийся Серхио.
- Да так, пытаемся решить, правда ли, что категорический императив Канта безнадежно устарел.
- Интересно, - задумчиво произносит он, - Сынок, - и указывает на старшего, - Твоя дама скучает, принеси ей выпить, а я пока поговорю с Пабло и его очаровательной спутницей.
Стоит тому удалиться, как тон отца семейства сменяется на полностью противоположный. Он шипит сквозь стиснутые зубы.
- Не знаю, Пабло, зачем ты привез это малолетнее чудовище в наш дом, если только не чтобы раздражать меня, но ты хотя бы предохраняйся. Таким, как она, ничего не стоит «случайно» залететь и оглянуться не успеешь, как окажешься окрученным, с выводком ублюдков и без карьеры. А ты, Спирито, помни, что тебе из наследства моего сына не достанется ни копейки, даже будь ты последней юбкой на планете.
Его отец отходит, и Пабло рискует, наконец, взглянуть на неё, в очередной раз походя поражаясь своей реакции. Внутренности устраивают дискотеку, да нет, целый парк развлечений, а мозг уезжает кататься на американских горках. Он может только как загипнотизированный смотреть в её глаза, медленно наполняющиеся слезами.
- Прости меня за них, - едва бормочет он.
- Ерунда, супермен, только очень тебя прошу, отпусти мою руку, или ты хочешь её оторвать как сувенир на память? – он моментально ослабляет хватку и она украдкой потирает пальцы и запястье, - Знаешь, если в твоей семейке такая традиция – разрывать девушек на мелкие кусочки, неудивительно, что тебе приходится их так часто менять. Странно, правда, что ты сам начинаешь процесс, - она в последний раз встряхивает ладонь, - Или не странно. Это всё-таки я, ты давно хотел меня убить, а тут никто и не заметит.
- Извини. За руку.
- Не тушуйся, Бустаманте, хотя нет, даже для тебя это слишком оскорбительное прозвище, - она лукаво улыбается, - Давай лучше украдем что-то с кухни, а то я ни в жизнь не дождусь обеда, и с моим ворчащим желудком скоро можно будет вести «вполне осмысленные диалоги».
- Знаешь, Спирито… - задумчиво говорит он и умолкает.
- Нет, не знаю, говори.
- Ты совсем не такая страшная, какой хочешь казаться.
- Ну что ты, - она ухмыляется ещё шире, - Это я просто голодна.
- Доброе утро. Почему ты тут сидишь? Я думала, мы договорились… - забегают в дом Фэли, Вико и Луна, - Мия? Мия?!! Что с тобой?
Она сидит всё в той же позе, более хрупкая, чем когда-либо, глаза изучают неведомую точку на стене.
- Это? Это кровь? – вопит Фэли перепугано.
Белые руки девушки залиты кровью, пальцы изрезаны, ладони механически вращают нож.
- Мия, - Луна бросается к ней, отбирает нож и смотрит на порезы, - Вико, принеси воды, Фэли, найди бинты, срочно! – обе послушно разбрелись по дому, - Мия, что с тобой! Скажи что-то!
Но Колуччи не реагирует, только крепче сжимает колени руками, измазывая белую рубашку. Луна замахивается и бьет подругу по щеке.
- Луна? – тихо шепчет она, и истерично хохочет, - Вторая пощечина за месяц. Наверное, только избиение помогает мне прийти в себя.
- Мия, что, ради Бога, произошло? – взволнованно спрашивает Вико, подбегая и обнимая подругу, через секунду с другой стороны её начинает душить Фэли. Возвращаются слёзы, но она их смаргивает. Не время плакать.
- Что стряслось? - спрашивает Вико, все трое окружают её стеной со всех сторон, а она не желает даже сменить позы. Если сидеть вот так, можно притвориться, что мира нет?
- Совершенно ничего, - смеется она, и Луна опять заносит руку, - Не надо, у меня не истерика. Или истерика? Впрочем, вам её не понять. Я испортила рубашку, это шелк… пойду переоденусь, - Мия говорит торопливо и невнятно, первое, что приходит на язык, лишь бы подруги не поняли, что в голове – звенит пустота.
Кому ей теперь, спрашивается, верить? Отцу? Который лгал ей всю её жизнь о смерти матери. Мануэлю? Нет, он не может быть прав… это просто не правда. Как же, как же, кого ты слушаешь. А если он? Но ведь… Мия встряхнула головой, прерывая собственную шизофрению. Дверь ванной плавно скользит в сторону.
- Луна?
- Возьми. Чтобы переодеться, никогда не помешает одежда на смену, - Мия оглядела свои пустые окровавленные руки, - Давай, я помогу тебе всё смыть. Мы заклеим порезы, и ты расскажешь, что случилось. Мы твои подруги, и только хотим помочь.
Мия горько усмехается.
- Я знаю, что хотите. Но мне никак нельзя помочь.
- Конечно, можно, - в ванную комнату заходит Вико, - Ты просто выскажись, и станет легче. Обещаю.
- Но я даже не знаю, как… это невозможно сказать… нет таких слов, понимаешь.
- А ты просто начни с начала. И там как получится, - Луна выводит Мию в спальню, укрывает покрывалом, Фэли подает подруге приготовленный зеленый чай, поглаживая её длинные волосы.
- Мы что-нибудь придумаем, вместе. Только должны знать, в чем проблема.
- Я не знаю, кому теперь верить, - всхлипывает Мия и начинает говорить. Неумело, сбивчиво, нервно, но постепенно картина и для неё самой становится немного яснее.
|
| |
| |
| Aliz | Дата: Понедельник, 01.02.2010, 18:01 | Сообщение # 6 |
~ • ● ★ ● • ~
Группа: Админы
Сообщений: 3640
Статус: Offline
| Марисса распахивает окно, и плавно опускается на пол, смертельно устав. Ноги, кажется, бежали за марафонщика. Вернее, за целую команду марафонщиков. Спина наверняка таскала на себе плиты к гробницам фараонов. По рукам топтались слоны. А всё это время её разум медленно расплавлялся, превращаясь в… как там говорят американцы? Быстрое серебро?
Она медленно, с наслаждением стаскивает туфли, и с благодарным стоном скользит по полу ступнями, опираясь спиною о стену. Ещё минута, она только немного отдохнет и тогда выковыряет все эти долбанные заколки из прически. Это так ужасно, что даже смеяться она уже не в силах. Эта семья… ей всегда нравилась Мора, но теперь она готова её боготворить, собственноручно воздвигнуть ей алтарь и организовать культ. Выносить любого из них дольше пяти секунд, не раздражаясь, было просто невозможно. Ей. А Пабло… она не понимает, как он вообще может жить? Спать сейчас за стенкой, после того, как целый день по дефолту близкие люди унижали тебя всеми доступными, кроме физических, способами? Неудивительно, что он так ловко с ней препирается, с такой-то практикой.
Она слышит запах дыма, струящийся в открытое окно, и, коря себя уже сейчас, плавно поднимается на ноги, повинуясь почти чужой воле. Оглянувшись на туфли, она испуганно отворачивается и шлепает в коридор босиком. Она робко стучит в его дверь, и та слегка приоткрывается.
- Ты не спишь? – спрашивает она, изучая исподтишка его очертания в темноте.
- Сплю. Просто я лунатик. Но вместо того, чтобы ходить, я во сне курю и язвлю, поочередно.
Она пытается улыбнуться, но губы совершенно не согласны на столь решительный героический поступок.
- Они… всегда так? – помолчав минуту, спрашивает Марисса.
- О, нет, сегодня была только разминка, большую часть дня мои обожаемые братья посвятили делам. Развлечения начнутся завтра, Спирито, уверен, ты не захочешь это пропустить.
- Я так… ну… мне…
- Знаешь, Спирито, - он оборачивается, и понимает вдруг, что она гораздо ближе, чем казалось, всего-то в двух шагах, - Я не в настроении с тобой говорить, катись из моей комнаты, в свою, или прямиком к черту – неважно.
- Тебе так противна мысль, что я могу тебя пожалеть? – Пабло ухмыляется, даже понимая, что она не увидит его лица, Марисса и не видит, она догадывается.
- Я чувствую себя комфортно только в атмосфере всеобщего презрения.
- Правда? А мне всегда казалось, что наоборот. Что тебе нужны толпы поклоняющихся фанаток, - в её голосе столько сочувствия, что он режет его насквозь, способный дать форы любому горячему ножу с маслом.
- Это тоже никогда не помешает, правда? – безжизненно добавляет он.
- И долго ты собираешься себя ломать? – она подходит чуть-чуть ближе, на полшага, и голос звучит ещё тише.
- Пока не добьюсь совершенства, знаешь ли, - он опускает взгляд на свои руки, лишь бы оторвать его от её всезнающих глаз, и замечает, что сигарета дотлела до фильтра. Он посылает её щелчком в окно, и говорит, гораздо злей и резче, чем хочет, - Я же просил, чтобы ты ушла. Убирайся, Спирито.
Но она только подходит ещё на полшага и протягивает руку к его щеке.
- Знаешь что, супермен, ты тоже не такой и страшный. Меня ты своими истериками совсем не пугаешь.
- Мне что, просто выкинуть тебя из комнаты с воплями «насилуют»? Не подумал бы, что ты так охоча до мужских спален, - он делает шаг назад, к окну, но она следует его движению.
- И знаешь, что ещё?
Он молчит, пытаясь отыскать в комнате десятка три новых углов. Марисса поражается сама себе, она не понимает, что делает за неё её свихнувшаяся вконец сестра-близнец, или пришелец, захвативший её тело, или вселившийся в неё бес…
- Ты мне тоже нужен.
Пабло больше некуда отходить, он упирается спиной в подоконник, но ему уже и не хочется. Её слова, и прикосновение её руки послали взрывную волну по всему телу, вышибившую разум куда-то прочь из черепа, вероятно, за пределы известных галактик. Уже неясно, чьи губы потянулись к чьим первыми – они сталкиваются на полдороги, так давно искавшие друг друга, находятся языки, и только что существовавшее между ними расстояние в шаг неясно как исчезло, направленье неизвестно. Но она притягивает его ещё ближе, словно бы опасаясь чего-то, хватает плечи, наверняка оставляя синяки, но Пабло это не волнует. Марисса порывается стянуть с него одежду, но он отстраняет её руки.
- Шш, не так быстро, - она опять ощущает муравьями по коже его улыбку, пока он аккуратно выпутывает из её сбившихся волос мелкие заколки, и они оползнем осыпаются на пол, - Не бойся.
- Я не боюсь… - шепчет она.
- Ага… а я – Далай Лама, - он, склонив голову, целует её шею.
- Без шуток, из Тибета? – задыхаясь, только и может выговорить она, и Пабло начинает тихо смеяться, уткнувшись в её шею.
- Всё ясно, Спирито, тебе можно закрыть рот только одним способом, - и он, запустив руки в её волосы, опять притягивает её губы к своим. Она не замечает никакого движения, кроме движений его языка, но вдруг начинает падать, причем не на пол, а уже на кровать. Все её органы чувств по очереди отключаются и включаются, послушные исключительно его желаниям и ласкам, отказываясь повиноваться законной владелице. Секунду назад присутствовавшие детали одежды по очереди куда-то испаряются, и остается только удивляться, откуда у него столько рук, губ и языков, что он успевает делать всё и сразу. Вся её кожа становится одним дрожащим нервом, болезненно чувствительным к каждому прикосновению, а их бесконечно много, этих прикосновений. Он способен ощущать только её рядом с собою… под собою… вокруг себя, и подниматься куда-то высоко-высоко, ведя её за собой…
Разум возвращается к ним синхронно, резко, словно бы выбив ногою двери. Добро пожаловать, мать твою, думает Пабло с ненавистью, догадываясь, что она сейчас оглянется, соберет свои вещи и убежит прямиком в Буэнос-Айрес от ужаса. Ему хочется что-то сказать, как-то удержать её рядом, он поднимает взгляд к её собственному, и из горла вырывается какой-то хриплый, булькающий звук. Он откашливается и повторяет.
- Марисса… - но она останавливает его, прижав ладошку к его губам.
- Шш, не бойся, - и самодовольно улыбается, услышав наконец от него своё имя.
И всё начинается снова. И снова.
Он сидит на лавочке, наблюдая за стекающими с навеса каплями. Изредка одна или две садятся на его ботинки, и в них он замечает отражение туч, переливающихся десятками оттенков серого и черного. Под ливнем мир стал полностью монохромным, и от этого его воспоминания приобрели ещё больше красок. Они смешались в одну большую кучу, склеились, и приходится вспоминать всё подряд: футбол с отцом и вкус губ Мии, семейная поездка к пирамидам Теночтитлана и работа у Франко, почти год, прожитый в Аргентине, - а на противоположной чаше целая жизнь в Мексике. Но Аргентина здесь и сейчас…
Его раздирают всевозможные чувства, но больше всего он ощущает себя уставшим. Утомление убаюкивает, убеждая поспать, засыпая в глаза песок и заливая молоко, напевая на уши мелодичную колыбельную, но он не может себя заставить сесть в подходящий автобус и вернуться в школу, к осуждению, к выяснениям отношений. Как он сможет что-то кому-то объяснить, если и сам ни черта не понимает? Нико предупреждал об этом, но тогда слушать его как-то не хотелось. Мануэль проклинает себя за слабость. Он не должен был так привязываться.
Франко… он же стал ему почти отцом. Только вначале убил его, а потом занял его место. Узнавая его, он всё меньше и меньше желал в это верить, каждый раз ощущая всё более острые уколы совести. А Мия, какого черта он её увидел? Лучше было бы быть слепым. Он смотрит на очередной подъезжающий автобус. Машины мчатся с нереальной скоростью, дорога мокрая, тормозная система работает хуже, видимость ограничена…
Смерть легче перышка, а долг… долг тяжелей горы. Он не помнит, от кого подхватил эту фразу, но сейчас ощущает эту гору на своих плечах. В его голове вертится только одна мысль.
Мать вашу, мне же даже ещё не исполнилось семнадцати. Почему тогда я?
Они уснули под утро. Оба боялись закрыть глаза, чтобы, открыв их, не обнаружить пустоту, или сказать хоть слово, чтобы не вызвать некие космические вибрации, от которых, не выдержав, разлетится вдребезги то хрупкое, что произошло ночью. Но всё равно уснули, чутким, нервным сном.
Пабло просыпается от нежного движения её пальцев по его волосам – она расчесывает ладонью его спутавшиеся пряди, открывая движениями лоб и щеки. Вследствие лунатического сна оказалось, что он использует её ровный белый живот как подушку, обхватив её талию. Пабло, не открывая глаз, улыбается, понимая, что все предыдущие пробуждения, вместе взятые, не были даже вполовину такими приятными. Он целует её прохладную кожу и приподнимается на локтях, с долей сожаления отрывая свою голову, чтобы встретиться с её взглядом.
Марисса сияет, как солнце. Нет, как тысяча солнц, и он тут же догадывается, что и сам сверкает не меньше. Сожаление испаряется, полностью растворяется в коктейле из желаний его тела и его разума, с вишенкой из воплощенных снов.
- Что за самодовольные ухмылочки с самого утра, супермен? – спрашивает она, желая повернуться, но не в состоянии сменить позу – руки Пабло упираются в кровать по обеим сторонам от её талии. Впервые он слышит, как будто бы произнесенный вслух, подтекст её ироничных подколов. И их смысл ему нравится.
- Хорошо спала? – спрашивает он.
- Ммм… Нет… - не переставая ухмыляться, отвечает девушка, - Всё лучшее было до того, как я уснула.
- Аналогично, - улыбается парень ещё шире, - А погода замечательная.
За окном грохочет настоящая стена дождя, серость утра иногда прорезают вспышки молний.
- Интересно ты понимаешь хорошую погоду, - её лучезарная улыбка начинается где-то в глубине глаз, заливая всё лицо прозрачным сиянием, и движение уголков губ имеет к собственно явлению мало отношения. Пабло, слегка наклонившись, хватает губами мочку её уха, и тело Мариссы предательски расслабляется, сдавшись на милость победителя и вывесив белый флаг ещё до начала собственно военных действий.
- Дождь означает… что пикник отменяется… и весь… день мы проведем… в доме, - бормочет он с длинными паузами, не прерывая своего занятия, исследуя языком нежную кожу за ухом.
- Нууу, - шепчет она хриплым, срывающимся голосом, - У твоих родителей большой дом. Ты что, мне его покажешь?
- М. Угу. Обязательно, как-нибудь… в другой раз, - её кожа, только что бывшая прохладной, жжет огнем его ладони.
- Fine with me, - выдавливает она, прижимая ещё ближе к себе его голову руками.
Стук в дверь оглушает обоих.
- Пабло, Мариссы нет в её спальне, и она… - в комнату заходит Мора, и запинается посреди предложения, обнаруживая пропажу, - Но ты и сам это знаешь, как я погляжу.
Марисса думает, что у неё вошло в привычку краснеть. Краска заливает всё её тело, на которое она быстро натягивает одеяло. Пабло тоже меняет окрас под своим ровным загаром на более… подгоревший. Их словно бы варили в одной кастрюле. Миленький супчик, думает Мари.
- Мам, - хрипит он севшим голосом, и, откашлявшись, продолжает, - Мама, мы… эээ…
- Пабло, я родила четверых сыновей. Наверное, я могу сообразить, что тут происходит, как думаешь?
Девушка не в силах выдавить из себя ни звука, но Мора обращается именно к ней.
- Марисса, дорогая, вылезь из своих баррикад, я тебя не укушу, - Спирито сдвигает одеяло ровно настолько, чтобы приоткрыть один глаз, - Хотя мне очень жаль, что мой сын так быстро взрослеет, я с этим ничего не поделаю, даже если заставлю его носить памперсы. Но чтобы через полчаса вы оба спустились вниз к завтраку. И имей в виду, сынок, Мариссе выделена ванная комната, вовсе не обязательно тащить её в свою. Полчаса, твой отец и без того недоволен погодой, и страстно желает на тебе отыграться. Я начинаю опасаться, что он всерьез намерен потягаться во влиянии с небесной канцелярией, - с этими словами Мора прикрыла за собой дверь.
- Шит, - выдыхает парень, подбирая с пола брюки и одеваясь. Марисса, кутаясь в одеяло, ищет своё платье.
- Пабло, где мой сарафан? – спрашивает она истерично, - Я не вижу его, - и начинает швырять во все стороны то, что попадается под руку. Он, накинув на себя рубашку, обнимает её со спины, умостив голову ей на плечо.
- Я… мне… - она не может найти не только свою одежду, но и остатки лексического запаса, чтобы объяснить, что с нею творится.
- Я знаю, Марисса, - её имя, озвученное его голосом, действует, как заряд транквилизатора, и она обмякает в его руках, - Но истерика ничего не исправит. К тому же, моя мать не станет о тебе сплетничать.
- Знаешь по опыту? – в ней начинает просыпаться знакомая ему ирония, и он прячет в её волосах улыбку, мельком поцеловав затылок.
- Вообще-то да, - Марисса немного напрягается.
- Естественно, она каждое утро находит в твоей постели девушку…
- Не совсем так. Обычно я успеваю спрятать их в шкафу, или в ванной, или под кроватью, но она всё равно всегда догадывается, где искать, - Марисса ощутимо задвигает ему локтем в живот, - Серьезно, знала бы ты, сколько я у неё выпытывал об этом вашем девичьем заговоре, и о том, какие черти занесли тебя в Росарио, но она мне ни словечка не сказала. Только все стрелки на тебя перевела. «Спроси у Мариссы», - передразнивает он голос матери, - «Поговори с ней самой».
- Что ж ты не спросил? – спрашивает она.
- У тебя? – смеется Пабло, - Страшно было. Ты такая мрачная ходила. Знаешь, Спирито, не для протокола, иногда ты меня до чертиков пугаешь.
- Вот-вот, и помни об этом, - отвечает она самодовольно и выпутывается из его объятий, чмокнув его плечо, - Дай мне что-то на себя надеть, а то мы точно опоздаем.
- Значит, так и будет, - отвечает тот не думая, и добавляет капризно, выпятив нижнюю губу, - Давай не пойдем, а?
- Возьмем мотыля и пойдем на реку? Супермен, проблемы своего взыгравшего либидо сам решай. Я не хочу остаток выходных провести, ругаясь с твоим папаней, - Спирито натягивает его рубашку, совершенно неудивительно голубую, практически в ней тонет, и быстро застегивает пуговицы, всё время поправляя длинные рукава.
- Значит, завтрак в постель мне не полагается? – полушутя спрашивает он.
Марисса замирает в двери.
- Конечно, нет. Или ты думаешь, я тебе ещё что-то должна? – ворчит она с сарказмом, и Пабло чувствует, как из него выкачивают всю радость, всю кровь, весь воздух и даже всю жизнь, внезапно пробив сквозную дыру. Какой идиот…
- А ты считаешь, нет? – тихо спрашивает он, но Мари, не заметив, продолжает веселиться.
- Ну да, я так считаю, - отвечает она.
- То есть ты решила таким образом рассчитаться со мною за две оставшиеся недели? Своим телом, пока, - он умолк на секунду, но тело Мариссы уже покрылось ледяной коркой от его тона. Господи, она же совсем не это имела в виду, - Как же я сразу не понял, знал же, что все женщины – шлюхи.
- Пабло, я…
- Поздравляю, Спирито, для начинающей ты неплохо заработала. Паола и та брала меньше, - он говорит едко, ядовито, и она от каждого слова сгибается, как от удара, - Какой я идиот, надо же всё время на это покупаться? Кретин! Нафантазировал себе…
- Всё не…
- Конечно, нельзя отрицать, что ты стоила каждого песо, - он достает из кармана оплаченный чек и с силой заталкивает бумагу ей в руку, - Собирай вещи, я вызову тебе такси.
- Пабло, подожди… - она пытается сказать хоть что-то, но он не позволяет ей проронить ни слова.
- Знаешь, я всегда думал, что ты особенная, не такая, как все. Я думал, что всё наоборот, но ты меня убедила – на самом деле это ты меня не стоишь. Как бы дорого ты за себя ни брала.
Она пробует к нему прикоснуться, но тот с силой выталкивает её за двери, и захлопывает их перед её носом. Черт, Спирито, ты никогда не знаешь, когда остановиться и прикусить свой длинный язык. Она на трясущихся ногах возвращается в свою комнату и, рухнув на ранее невостребованную кровать, беззвучно плачет, содрогаясь всем телом. Дождь усиливается, заглушая редкие всхлипы, её хрупкое тело дрожит всё чаще и мельче, как в лихорадке, она ловит губами воздух. Яд в её крови распространяется с каждой секундой всё быстрее, и жжет всё больней.
Пабло вытряхивает непослушными руками сигарету из пачки и, подкурив, звонит, чтобы вызвать ей машину, не в силах даже подумать, что иначе придется отвезти её назад в город самому. Он сам поражается своему чужому, холодному голосу. Как он может так спокойно говорить, если всё внутри умерло и разлагается? Он даже боли не в силах почувствовать, слишком много усилий это требует. Он почти желает, чтобы было больно. Нет, не почти, больше всего в жизни он хочет, чтобы было просто больно, всё лучше этой сосущей пустоты, черной дыры, в которую вытекает всё живое.
Зажав в пальцах сигарету и крепко зажмурившись, он прижимает тлеющий окурок к запястью, приторный запах горелой кожи заполоняет комнату, вытравляя тот аромат, что оставила в его комнате прошлая ночь. На тонкой коже кисти остается спекшаяся кровь, наверняка не обойдется без шрама. Стигмы, чтобы напоминать. Что ж, ему остается только надеяться, что, если он и полюбит снова, то это будет не шлюха.
Он подкуривает ещё раз.
Мия просыпается, удивляясь, что смогла заснуть. За окном – густой ливень. И видит перед собою его – уставшего, промокшего, но такого же сильного и спокойного, как всегда. Его руки, плечи, улыбка обещают умиротворение и защиту, и она с резким всхлипом подхватывается с кровати и несется в его объятия, прижимаясь к нему, своему оплоту, всем телом. Боль в изрезанных пальцах напоминает о себе, и о боли сердечной тоже, и она тихо шепчет.
- Папа… папочка, как хорошо, что ты приехал, - Франко обнимает свою дочь, ласково целуя её волосы, и удерживая в руках её худую фигурку.
- Всё хорошо, Мия, я уже дома, - его голос тоже немного сипит от соли. Он ведь поверил ему, принял его, как сына, которого всегда хотел иметь, а Мануэль… собственно, он не знает, что сделал Мануэль, - Я во всем разберусь, я тебе обещаю.
- Я люблю его, папа, - ещё тише говорит Мия, шум дождя усиливается.
- Что? – у Колуччи определенно день откровений. После звонка Вико и её невнятных объяснений он первым же самолетом прилетел в Аргентину. И тут дочь сообщает, что…
- Люблю! - горячие слёзы опять текут по лицу, прорисовывая дорожку за дорожкой на бледных щеках. Она впервые признается в этом – кому-либо, самой себе, язык работает быстрее, чем разум, но, прозвучав, слова ложатся логическим пояснением на все поступки, чувства, мысли, - Поклянись мне, что ты непричастен к смерти его отца, поклянись!
- Успокойся, малышка… конечно нет, - он опять целует её волосы, поглаживая её по голове.
- Папа, - она опять всхлипывает, - Ты же ничего ему не сделаешь? Даже если он в чем-то виноват? Я не переживу, если…
- Мия, перестань плакать, - тон отца набирает резкости, - Я же пообещал, что всё будет хорошо!
- Да, дорогая, послушайся гипсовой статуи, перестань плакать, - в женском голосе причудливо переплетаются сарказм и сочувствие.
- Соня! – кричит Мия, бросаясь ей на шею, - Соня… как ты узнала?
- Луна…
- Сеньора Рей, сколько раз повторять, чтобы вы держались подальше от моей дочери! Занимайтесь лучше своей хулиганкой! – ворчит Франко, недовольный её появлением.
- Не нервничайте так, Кулоччи, с вас вот-вот штукатурка осыпется, - великолепная, как обычно, звезда выпрямляется (или, скорее, изгибается) ещё соблазнительней обычного, не забывая при этом утешающее прижимать к себе Мию, переживающую осознание собственных чувств к ацтеку.
- Сколько раз вам повторять, что я Колуччи? – устало произносит мужчина, смирившись с необходимостью вытерпеть это утро в пренеприятнейшей компании.
- Мия, дорогая, хочешь чаю? – девушка согласно кивает головой, и Соня вместе со своею ношей отправляется на кухню, Франко плетется за ними, - Не делайте такое лицо, Кулоччи, а то я приму вас случайно за лимон и в чай порежу.
- Сеньора Рей, у вас нет никакого другого занятия? Вытащить из тюрьмы вашу разбойницу? Сделать маникюр? Исчезнуть с планеты Земля?
- Кулоччи, не расстраивайте вашу девочку, ей и без того тяжело, а тут вы с вашими эмоциями куска скалы, - руками она ловко орудовала с пакетиками и заварником, усадив свою худенькую подругу на высокий стул.
- Звёздочка варьете указывает мне, как обращаться с собственной дочерью? Куда только катится свет, - бормочет Франко, - Мне взять охранный ордер в суде, чтобы избавить себя и Мию от вашего присутствия?
- По-моему, Мия совсем не против моего присутствия. В этом мавзолее ей приятно видеть хоть одно живое лицо.
- Сеньора Рей…
- Прекратите оба! Сейчас же! – вопит объект обсуждения, - Вы как глупые дети! Мануэль неизвестно где, неясно, что он успел сделать нам с отцом, он, наверное, одинок, он, возможно, страдает, а может, у него нет денег, а может, на него за эти две ночи напили хулиганы, а вы тут со своим выяснением отношений! Хватит! С меня хватит! Я сейчас же ухожу в школу, и буду ждать Мануэля, чтобы выяснить всё раз и навсегда!
- Я же сказал, что сам этим займусь, - резко ответил Франко.
- Вот и займитесь, Кулоччи, вместо того, чтобы глаза нам мозолить. Пойдем, Мия, ты соберешься, и я отвезу тебя в школу.
- Да я не доверю вам даже перевозку фекальных вод…
- Папа… - строго протянула дочь, и, подойдя ближе, ещё раз поцеловала отца, - Я люблю тебя, пап. Обещай мне, что ты во всем разберешься. Мне нужно знать правду, - она оборачивается, - Соня, спасибо тебе огромное за всё, но подожди меня, пожалуйста, в машине.
Мия собирает вещи на неделю, умывается холодной водой и смотрит на собственное отражение в зеркале, повторяя вслух, пробуя на вкус и плотность свои слова, открывая их для себя снова и снова.
- Я люблю Мануэля Агирре. Я его люблю. Надо же.
Он не видит её. Даже если смотрит, случайно, непроизвольно, когда зрачки отказываются повиноваться мозгу, но последний в отместку совершает банальный delete с сигналами, поступающими от сетчатки. Пабло механически поглаживает туго забинтованное запястье, наверное, гораздо туже, чем следует, левая кисть всё время холодная и плохо двигается. Боль того стоит. Он, конечно, ожидал, что первый день (и, естественно, понедельник, по всем законам свинства) станет трудным. Но не предполагал, что настолько. К сожалению, проблемы даже близко не связаны с экономикой и Карлосом.
Мало того, что она стала для его взгляда своеобразной персональной Колхидой, с глазами он бы ещё что-то придумал, но всё его капризное тело требовало её. Прямо сейчас, и побольше, как таблеток от жадности. И он уже отчаялся выиграть у себя эту безнадежную битву. Но битва войны не делает, да? Читал он как-то Сунь Цзы, но почему-то, когда так надо, ни черта не может вспомнить. Что-то про стратегмы победителя, проигравшего, равного соперника… млин, да хоть бы одну какую-то воспроизвести, всё, что угодно, только отвести свои мысли от этого наклона головы, от этой прозрачной кожи и задорных перышек в волосах. Если это аргументы тела, то оно определенно лучше запомнило Искусство войны. Или про это было в Хагакуре? Нуль. Ни фига не помнит. Хреново, пора завязывать с виски.
Желание обладать ею соревнуется во влиянии с другим, не менее сильным. Стремлением уничтожить её. Испачкать, разбить, растереть в порох всё самое дорогое, унизить, обидеть, четвертовать, что угодно. О, как он хочет их познакомить: Мариссу Пиа Спирито и вакуум, поселившийся где-то в его внутренностях. А глаза упрямо скользят по щеке, изгибу шеи, контуру плеча, груди, изучая ловкие движения пальцев, лихо набивающих в мобильный какой-то текст, и тут же его стирающих, набирающих опять… нажимающих «Отправить». Интересно, кому она пишет?
- Бустаманте, вы окончательно оглохли? – он так и подпрыгивает на месте.
- А? – преподаватель насмешливо оглядывает его, и он тут же поднимается из-за парты, пребольно ударившись левой рукой, задевая ожоги, - Чего?
- Глубокомысленное наблюдение. Я не думал, что вас так мало интересует исчисление ВВП. Настолько, что даже ухо Спирито кажется вам интересней. Но анатомию на практике изучать будете в свободное от учебы время, или у директора. Надеюсь, вам всё ясно?
Класс хихикает, и вдруг оглушающая трель сообщает ему, кому писала Марисса. Та роняет голову на руки, осыпая себя проклятиями, что не решилась отправить сообщение раньше, или позже, или в любой другой момент, только чтобы СМС не пришла как раз посреди монолога Карлоса. Преподаватель выхватывает у Бустаманте телефон.
- Сколько раз вам повторять – выключайте телефоны во время уроков. Тоже мне, важные персоны, мир без вас 45 минут не проживет, - Карлос открывает сообщение, - Так-так, что же такого срочного вам сообщают? «Пабло, моё любимое платье осталось в твоей спальне. Будь добр, найди, куда его забросил, и верни. Марисса».
Мелкое хихиканье и смутный гул голосов сменяются звенящей, вибрирующей, как под напряжением, тишиной. Она падает вдруг на немаленькое помещение, как железобетонная плита. Вопреки всему этому великолепию жужжит муха, совершенно не осознавая неприличия своего поведения, и не ощущая переживаемого остальными шока.
Да, всё правильно, Марисса опять заливается краской. Белый – тоже цвет. Со славненьким зеленоватым отливом. Сам Пабло даже ничего не чувствует, кроме мелкого удовлетворения. Пусть ей будет противно от собственных воспоминаний, так же, как ему. Он думает, что они вызывают у него только рвотную реакцию. В этот момент он ненавидит себя даже больше, чем её, потому что стоит ему позволить себе на секунду скользнуть памятью в ту ночь, как всё тело начинает жечь от возбуждения. Какая же она сука, думает он. Сука, а он идиот, потому что это никак не рвотная реакция.
Первым тишину нарушает Карлос.
- Да, ухо сеньориты Спирито приобретает всё большую привлекательность…
- Можете попробовать, конечно, но, боюсь, вы не зарабатываете столько денег, сколько она берет за ночь, - Пабло просто не может удержаться от комментария, едкого, как угарный газ.
- Что? – преподаватель в неверии упирает свой взгляд по очереди то в Бустаманте, то в Спирито.
- Да, она довольно дорогая, знаете ли. Берет за ночь столько, сколько некоторые за месяц. Где-то тысячи полторы. Баксов, естественно. Хотя раз в сезон можно себе позволить, особенно если экономить будете. Дело того стоит.
Болотный в цвете лица Мариссы начинает преобладать. Она медленно встает из-за парты. Все замирают, шумно выдохнув, в ожидании как минимум попытки убийства. Она делает несколько шагов ему навстречу, оказавшись с Пабло практически нос к носу, и тоже замирает. Секунды ковыляют… ползут… просто не двигаются. Марисса не обращает внимания на окружающих, она просто смотрит на него – долго, пристально. А он, наверное, окончательно отупел, потому что не может прочесть на её раньше таком открытом лице ни одной эмоции – они копошатся, как гигантские черви под песками Дюны, совершенно неразличимые, как бы он ни выворачивался наизнанку в попытках их увидеть.
- Какой ты глупый, - шепчет она одними губами.
Он ожидает как минимум пощечины. И потока оскорблений из рога (или, в данном случае, рта) изобилия, миазмов обиды, ярости и ненависти. Абсолютно взаимных. Но она, поджав губы, медленно выходит из класса, не в состоянии даже хлопнуть дверью. Почему только я, спрашивает она у себя? Неужели я такое наказание Господне, неужели меня так тяжело терпеть? Она разворачивается, влетает в класс и прижимает свои губы к его губам. То, что все шумят, аплодируют и посвистывают, ускользает от её внимания. Её язык проскальзывает в его рот, но он не отвечает на её поцелуй.
- Это так, авансом, - и продолжает свой путь прочь из класса.
Хватит, Пабло, хватит. Чёрт, бля, мать твою, Пабло, прекрати. Тебе не нужны её чувства. Она сама тебе не нужна. Хватит, тебя это просто не волнует. Ты не хочешь ничего, купленного на деньги отца. Его пугает эта мысль. А купил бы он её, если бы это были его собственные деньги? Об ответе он даже думать не желает.
- Линарес вы куда? Сядьте. Бустаманте, ты как о девушке говоришь? Даже если это Спирито, сейчас же пойди извинись, - приходит в себя Карлос.
- А на правду не обижаются, профессор. Шлюха, она и есть шлюха, где бы ни училась, сколько бы ей ни было лет, и как бы она ни выглядела, - он опускается назад за парту, отчаянно желая только одного – забыться. Хотя бы на минуту. По этому желанию скользит, подрагивая мельком в углу ещё одно, потребность срочно закурить, глубоко вдыхая горьковатый дым, и под этот дымок жестко, в доску напиться.
Пабло залазит в каморку под лестницей в обнимку с целыми тремя бутылками.
- Если ты пришел извиняться, то не стоит, уже не поможет, - ворчит Спирито.
- Блядь. Что ты тут делаешь? – оборачивается он с обиженным и расстроенным видом, как ребенок, которому не разрешили запихнуть в рот снег или выйти пошлепать по лужам.
Она смеется. Немного истерично, немного алкоголично, тыкая пальцем в собственную (наполовину пустую) бутылку джина.
- Заешь, предлагаю пакт. Тот угол твой, этот – мой.
- Я уйду в вагончик.
- Удачи. Он занят.
- Блядь, ещё раз.
- Только пока я не напьюсь вдрызг – не матерись.
- Это что, дополнительные оговорки к договору?
- Типа того. Шат ап.
Это – последнее, что запоминает Бустаманте, ещё только странный шум прямо над ними, на лестнице.
|
| |
| |
| Aliz | Дата: Понедельник, 01.02.2010, 18:01 | Сообщение # 7 |
~ • ● ★ ● • ~
Группа: Админы
Сообщений: 3640
Статус: Offline
| Он не вернулся ни в воскресенье вечером, ни в понедельник утром. Мия сидела на ступеньках вплоть до первого урока, на который опоздала, она прогуливалась по холлу, выходила на улицу, запачкав новенькие розовые кеды Sneakers, UCoB, ступив в сплошную мутную лужу, которой после ливня стал асфальт. И вот теперь она не может запихнуть в себя хоть крошку из всего крошкового разнообразия её диетического обеда.
Почему мобилок нет именно у тех людей, которым они непременно нужны? Да гори оно всё огнем. Надо – и она найдет Мануэля. Из-под земли достанет и оживит, если потребуется. Этот придурок выслушает её.
Придурок в этот момент тихо и мирно спит. Истощив себя наконец до прорыва бессознательного, он чудесами автопилота добрел до вагончика и упал на матрас (спасибо богу за Мариссу). Уснул он моментально, стоило голове коснуться подушки, а ногам – избавиться от ботинок. И снится ему почему-то Франко Колуччи.
- Что ты хотел сделать? Чего этим добиться? Теперь будешь работать мусороуборочной машиной. И я не буду заливать тебе масло. Не дай бог испортишь себе радиатор – переведу в тракторы. И знаешь кто будет твоим трактористом? Блас. Да, да, Блас. Он давно хотел стать комбайнером, но его в «Искру» не приняли.
Глория в платочке напевает «А мы монтажники, высотники», одергивая свой красный сарафан.
- Ты знаешь, что Глорию повысили? Она теперь главная доярка колхоза «Элитный путь». А Спирито дали партийную премию за победу в соцсоревновании, и она вместе с нашим завхозом Бустаманте поедут на экскурсию в музей генерала Франко. Они заработали загранпоездку, а ты? Тунеядец, лентяй. Я поручаю Бласу и моей доченьке взять над тобою шефство. Чтобы не якшался с такими преступными буржуйскими элементами, как Луз Легисамон.
Мануэль с жутким криком просыпается. Приснится же такое. Он быстро обувается, хватает брошенную куртку и убегает в школу. Боже, как ему сейчас необходим здравый смысл Нико и уравновешенность Маркуса. Понимающая доброта Луны. И Марисса с её неисчерпаемым оптимизмом и безрассудной храбростью.
В холле он натыкается на Луз. На очень гневную Луз, и очень рассерженного, и безмерно довольно одновременно Бласа.
- Так-так, а вот и наша блудная овечка. Надеюсь, у вас была достойная причина пропустить целый день учебы…
- Мы же договаривались встретиться в воскресенье. Где ты был? Я же переживала, - и Луз ощутимо ударяет его кулаком в плечо.
- Агирре, вы доигрались. Получаете 10 замечаний, и немедленно к директору, или я вас за уши туда отволоку.
- Ну нет, никуда ты не пойдешь, пока всё мне не объяснишь!
- Хватит! - кричит Мануэль, зажав уши, и его крик разлетается по всему холлу, прыгая по ступенькам.
Оба оратора замирают на мгновение с открытыми ртами. Агирре зажмурился, тряхнул головой и выровнялся.
- Говорите по очереди, сумасшедший дом какой-то.
И в этот самый момент Блас хватает его ухо и тащит в кабинет директора, пинает в спину, и тот падает на кресло.
- Без разговоров, Агирре!
- Я молчу…
- Ну вот! Ещё одно замечание. Хотите добавить что-то? – тот злорадно ухмыляется, и Ману мотает головой. За директорским столом сидит Серхио Бустаманте, наливая неразбавленный спирт в граненый стакан и протягивая его Агирре.
Он кричит и опять просыпается. Да что за день такой нахрен?
Мануэль окончательно выдирает себя из сна под вечер. Голова раскалывается, всё тело морозит, температура переваливает за 37,5. Через силу он заставляет себя подняться, одеться, зашнуровать ботинки и выйти на улицу. Лужи кое-где подсохли, но, естественно, кратчайший путь до входа в школу затоплен, как Атлантида. Давно и безвозвратно. А, какого лешего, он и так пойдет длинным путем. От дерева к дереву военными перебежками. У каждого второго дерева он звучно чихает. До школы он добирается минут за двадцать, ещё как минимум десять он тратит на лестницу. Две – на то, чтобы открыть дверь, попав таки по ручке. Он заваливается в помещение под обстрел.
- Мануэль… - протяжно произносит Колуччи, и он сдается окончательно. Да, это определенно не его день.
- Франко, - старший мужчина протягивает руку, и Агирре её пожимает, содрогаясь от отвращения к самому себе. Он предатель, - Я не стану ничего объяснять.
- Что ж. Тогда и я не стану. Просто отдам тебе это, а дальше – сам решай, - и протянул ему пакет с документами.
- Что это? – его голос, подлый трус, вздрагивает, и он опять громко чихает.
- Прочти это, пожалуйста. Это важно, - звенит за его спиной, как хрустальный колокольчик, голос Мии.
Господи, как он благодарен этому! Со счастливым вздохом он опускается на ступеньки, понимая, что дальше он бы не выстоял. Буквы, поначалу ровные, начинают расползаться и прыгать, страницы с третьей, когда он окончательно понимает смысл документов. Он думает, что это температура, грипп или даже дислексия, пока Франко не хлопает его по плечу. Очнувшись, Ману соображает, что это слёзы играют с его глазами в стоп-земля. Он распустил нюни. Черт.
- Я… я… - он подхватывается, слегка пошатываясь, - Прос… простите меня, - и бежит, насколько способен, в сторону. Какая-то сила толкает его вперед, налево, в класс, сила захлопывает дверь, и оказывается, что он заперт в кабинете биологии с Мией Колуччи.
- С тебя, Мануэль Агирре, как с козла молока. Мне твоего «простите» недостаточно.
Волосы на его затылке встают дыбом, а под кожу забирается целое стадо мурашек.
- Чего же ты от меня хочешь?
Мия выразительно смотрит в его глаза, последующих пояснений не потребовалось.
Он просыпается, но открыть глаза не может. Проводит визуализацию положения. Так, отчего это вдруг он спит на спине? Ладно, проехали. С неимоверными усилиями открывает правый глаз. Что за странный косой потолок? Похоже на… нет, и на это не похоже. Может, глючит? А где трещина в форме комара? Что-то подозрительно шумно, пацаны разбушевались. Сказать им, что ли, сгонять за алказельцером? Не, пролетает, во рту пустыня Гоби, издать он может только хриплый звук. Слева что-то зашевелилось, и он чувствует чей-то локоть, упирающийся ему в живот. Что, опять был гром, и Томас, испугавшись, прибежал с ним спать? Пидорас несчастный.
Пабло, приложив ещё порцию нечеловеческих усилий, открывает левый глаз, и шумно выдыхает.
- Проснись и пой, принц Датский.
Взъерошенная, но определенно настоящая Спирито лежит под левым боком, и с самого раннего утра говорит с ним саркастично. Он пальцем тыкает её руку, убеждаясь, что не спит, и выдыхает ещё шумнее.
- Ебать. Спирито, скажи, должен ли я тебе ещё полторы штуки? – говорит кто-то другой, не он. Голос точно не его.
- Что ты, Паблито, после этой ночи я тебе должна, - она язвительно улыбается и встает.
Он с глухим стоном переворачивается на живот.
- Не было ничего, - ворчит он.
- А откуда тебе знать? – ещё язвительней спрашивает Марисса.
- Да потому, Спирито, что ты ещё способна стоять на ногах.
- Ой, супермен, какой же ты самоуверенный. Ты ж ни хрена не помнишь.
Пабло закрывает глаза, пытаясь воссоздать в памяти хоть что-то. Врываются лишь смутные диалоги.
- У тебя ещё есть джин?
- Сколько можно пить, супермен?
- Сколько влезет.
- И не рычи на меня! Брось сигарету!
- Хочу и курю. Какое тебе дело, Спирито?
И ещё.
- Как же ты ухитряешься верить только в самое плохое о людях?
- Они не подкачали. На каждом шагу убеждают.
- И ты веришь, что я спала с тобой за деньги?
- А ты что, хочешь убедить меня, что вдруг воспылала неземной страстью? Или тайно любила меня последние полгода? Когда только успела - в промежутках между планами, как бы меня поболезненней убить?
Она только отворачивается.
- О, знаю, ты решила меня пожалеть, да? Бедненький богатенький мальчик, у него так много денег, помогу-ка я ему избавиться от лишней тысячи-другой.
- Ублюдок. Сукин сын.
- Да, это ты верно подметила. А знаешь, я ведь почти поверил тебе. Выступай с мамой. Или сексом больше заработаешь? Ты так талантливо симулируешь любовь.
Он пять переворачивается на спину, закидывая руки за голову. Пабло окончательно признает капитуляцию.
- Слышь, Спирито…
- Слышу. Как ты молчишь, - она садится спиной к нему на импровизированное ложе и завязывает шнурки на кедах, - Чаще это делай, говорить у тебя получается хуже.
- Может ты мне как постоянному клиенту скидку сделаешь? А то у меня до конца месяца только восемьсот баксов осталось.
- Мои соболезнования. Позвони своей Паоле, если спермотоксикоз замучил…
Пабло резким движением опрокидывает её на пол.
- Придется тебе организовать мне кредитную линию, - и начинает избавлять пуговицы от петель.
Марисса выворачивается из его рук.
- Подонок. Можешь говорить, что хочешь. Сильнее ты меня уже не опозоришь. Но опошлить то, что между нами было, я тебе не дам. И когда до твоего скудного мозга дойдет, что мне не нужны твои деньги?
- И что же тебе нужно? – приподнимает он бровь.
Она секунду рассматривает его, и отворачивается.
- От тебя – уже ничего, - Марисса порывается встать, но Пабло держит её за руку и опять укладывает на пол, рядом с собой.
- Ну уж нет, начала – так договаривай.
Она сглатывает и оборачивается к нему лицом. В её глазах танцуют какие-то искорки, и он, как завороженный, не может оторвать от них взгляда.
- Отпусти… - жалобно просит Марисса.
- Строишь из себя испуганную? Брось, Спирито, я же знаю, что тебе всё пофиг. Даже то, что я тебя люблю. Даже если меня это разорит, ничего со своими погаными чувствами поделать не могу. Тебя это просто не ебет. Ну вот, я это озвучил, в этом месте можно начинать смеяться. Валяй, издевайся, я знаю, тебя так и подмывает.
- Угадал. Просто руки чешутся. Дать тебе подзатыльник. Закомплексованный идиот, имела я твои кредитки глубоко. Мне нужен был ты сам, а не деньги твоего папаши. Не думаешь, что иначе я могла бы спать просто с ним, без посредников? Так нет же, меня угораздило без памяти влюбиться в такого сволочного кретина, траханного ублюдка!
Они с полминуты молчат, глубоко дыша, пока до них доходит смысл того, что они друг другу сказали. Пабло чувствует, как его сердце сжимается до крохотных размеров и укатывает куда-то вниз, ниже, ниже, в самые носки кед и стучит теперь о подошву. Ещё через секунду вся кожа начинает зудеть, и ему думается, что не помешало бы во дворе школы заиметь ледяное озеро. Он медленно откашливается и спрашивает.
- Ну, и что мы теперь будем делать?
Марисса устраивается поудобней у него под боком, чувствуя, что только что оборвала финишную ленточку бесконечного марафона. Она обнимает его так крепко, что между их сплетенными телами не остается даже воздушной прослойки. Решения глобальных вопросов подождут до завтрака. Или обеда. А лучше вообще до ужина.
- А теперь… а теперь давай просто спать.
|
| |
| |
|
|
 |
