«Боюсь ангелов, они добры, согласятся быть и дьяволами.»
Станислав Ежи Лец

Пролог
Скажите мне, какие ассоциации появляются у вас, когда вы слышите слово «Рождество»? Снег, игрушки, бабушку с рождественским Панетоном или пальмы и лонг-дринки в Акапулько? Что может быть красивей этого праздника, даже если у каждого он свой. У нас, например, Рождество тоже наше, собственное, своеобразное.
Я всегда его любил. В моей родной Мексике, оно, хоть и не было классически – голливудским, но всегда безумно радовало меня. Мама, сестра, отец, пока был жив – вот главное условие, чтоб на вопрос «как прошло Рождество?», я ответил лаконично «Выше похвал». После переезда в Аргентину, обретя новых друзей, я не стал, да и не пришлось менять традиций – ведь в Аргентине в это время каникулы.
Обычно они оборачивались невероятным и абсолютно невспоминаемым загулом, и, поскольку гудели все, выяснения отношений за этим не следовало. Да и, собственно, уже довольно давно в наших отношениях нечего было выяснять.
В нашем классе образовалось подозрительно много пар. Неожиданных порой пар. Но, выяснив наконец, что все друг друга взаимно любят, мы успокоились. Не значит, что загулы прекратились – наоборот, приобрели новую прелесть.
Все наши в основном закрепились в столице, правда, некоторые, как, например Марк и Лухи – переехали на север, к его матери. Вико и Рокко, в отличие от нашей четверки, продолжили музыкальную карьеру, и в следующем году у них концертный тур по Европе.
После окончания колледжа прошло уже семь лет. Мы почти не видимся в течение года, но есть то, что снова ежегодно собирает нас и превращает в дружный класс. Рождество. Снимаем в Барилоче домик, пьем глинтвейн, вспоминаем бесшабашно веселые школьные годы, делимся достижениями и покорёнными вершинами жизни. Обмениваемся подарками.
Но в прошлом году на Рождество мы получили совершенно неожиданный подарок. Нет, было бы слишком жестоко называть это подарком или сюрпризом. Жестоко по отношению к ней... Но, о ней либо ничего либо... А вот как раз хорошего она не и заслуживает..

Глава 1.
С утра валил снег, огромными, пушистыми, рождественскими хлопьями. Мы с Мией добрались до коттеджа раньше всех. Тому было несколько причин. Во-первых, Мия хотела выбрать лучшую комнату, а во-вторых, об аренде сего домика договаривался я. Получив у хозяина ключ и краткие указания где-что-валяется, мы проводили взглядом его удаляющийся внедорожник.
- Рождество в горах – это лучшее, что ты мог придумать, противный ацтек, – по привычке она капризно поцеловала кончик моего носа.
- Ты недовольна, моя радость? – я стянул с себя перчатку и убрал прядь пшеничных волос с её порозовевшей от мороза щеки. – Мия, ты же знаешь, это уже традиция…
- Знаю–знаю, просто так хотелось увидеть на Рождество Лондон, папу..
- Котёнок, мы поедем туда сразу же после праздников, я же тебе обещал, - открыв дверь, мы вошли в дом, - ну потерпи, к тому же, лондонскую fashion–week мы все рано пропустили… Смотри как здесь красиво!
- Ману, прелесть, прямо как в сказке, - заворожено мы разглядывали огромное помещение с камином, которое, похоже, было главной комнатой, - Давай купим такой домик, а? Смотри, и елка есть,- она повернулась ко мне, и казалось, сейчас завизжит от радости, - Неужели в этом чудо доме и игрушки можно найти?
- Солнышко, пару секунд назад ты была в другом настроении, - намеренно подколол её я.
- Ману, не дури – моё настроение столь же переменчиво, как мартовский ветер. Так, - она сняла куртку и, бросив её на деревянные ступеньки, быстро побежала наверх. – Я хочу посмотреть спальни.
Добежав до конца лестницы, она остановилась, закусила нижнюю губу и как ребёнок промурлыкала:
- Я тебя обожаю…
Гордо осознавая, что этот приступ счастья является моим собственным продуктом, я послал ей воздушный поцелуй. Домик в точности соответствовал её детским рождественским мечтам. В прайс вошли и елка, и камин, и даже игрушки, лежащие возле камина. Взяв часть багажа, я зашагал следом за ней, по дороге рассматривая трофейную стену, простиравшуюся вдоль широкой лестницы. Рога и морды невинно убиенных диких животных немного смущали, но что поделаешь, интерьер того требовал.
Мии в коридоре второго этажа не было. Мне было лень заглядывать в каждую из выстроенных вдоль холла, словно солдат, дверей, и я её позвал:
- Зайчик, ты где? Уже выбрала? – с надеждой на то, что следующий час или два бедный багаж (точней, бедный я, нагруженный багажом) не пересечет все эти пороги.
- Я здесь, - она выглянула из предпоследней двери в конце коридора.
- Ты уверена? - я слегка подтрунивал над ней.
- Ману, это то, что нужно, скорее, иди же, оцени! – она быстро-быстро замахала ладошкой.
Вкус у Мии был отменный, не зря она так прекрасно справлялась на своём рабочем посту. Комната была большой, с французским окном во всю стену, балконом за ней и королевской двуспальной кроватью, над которой нависал почти прозрачный, конусообразный балдахин из шифона в тон занавескам. На полу с творческой небрежностью были разложены овечьи шкуры. Мия успела стянуть с себя обувь и носочки и погрузила в мех свои аккуратные ступни.
- Ману, - она светилась от удовольствия, – с сегодняшнего дня я буду звать тебя Сантой.
Я притянул её к себе, и легонько коснулся губами подбородка:
- Называй меня хоть своим любимым оленем, - подхватил ее, и мы сняли очень неплохую пробу с нашей новой постели.
Через два часа, когда весь багаж разложился и повис в шкафу, не иначе как волшебным путем, мы принялись за ужин. Мия решила не мудрить и, достав утку, натерла её специями и зафаршировала апельсинами. Пока она ловко справлялась с птичкой, я раскладывал привезенную нами провизию и выпивку по полкам. Выбрав, бутылку оригинального, коллекционного «Chateau Bordeaux» 15-летней выдержки, я показал его Мии. С её одобрительного кивка вино было разлито в два красивых бокала. Вымыв руки, она пригубила бордовую жидкость.
- Солнышко, я хочу нарядить елку, - Мия взглянула на часы, - уже 5 часов, остальные должны были прилететь и скоро будут, - она взяла меня за руку и вытянула в гостиную, из которой, обойдя огромный овальный стол, мы вышли в холл.
Первым делом, она развесила во все дверные проемы омелу, и я несколько раз заловил её прямо под ней.
- Зачем так много? – спросил я между двумя поцелуями, прижимаясь губами к вкусно пахнущей специями коже.
- Сам знаешь, Пабло с Мариссой залипнут под веткой на три часа, а я не хочу, как дурочка, ждать очереди под омелу.
- Мне не нужна омела, чтобы тебя поцеловать, - клятвенно подняв правую руку, улыбнулся ей я, подняв голову. Мия задумчиво посмотрела на мою прическу, что-то там перебрала на своё усмотрение и соизволила ответить.
- Но ведь так интересней! – пришлось позволить ей творить глупости, сопротивляться такому детскому очарованию силы не было.
Я распутывал нитки гирлянд, а Мия расправляла красные бантики на золотистых шарах. Это занятие явно доставляло ей удовольствие, и она несколько раз перевешивала игрушки. Когда же елка засверкала, приготовленные для всех подарки лежали под ней, огонь в камине тихонечко потрескивал, а вино благодатно растеклось по венам, в дом весь запорошенный словно снеговик, ввалился Пабло.
- Привет, голубки! - Мия подскочила и бросилась его обнимать, - Ману помоги нам с багажом, - я встал и направился к нему. – Только, ребята, там сюрприз – неприятный сюрприз. С нами Соль.
От былой Мииной радости не осталось и следа, и она побледнела.
- Пабло, вези эту дрянь обратно, иначе я за себя не отвечаю…
- Солнышко, - мягко перебил её Пабло, - Она прилетела с нами. Её самолет задерживается, в Андах буря. Вдобавок у неё температура, и Лау умоляла нас взять её с собой, - его взгляд стал просяще-извиняющимся, - поверь, ни мне, ни Мари эта идея не понравилась.
Мия скривилась, и заметно надула губы:
- Вот бы и оставили её в медпункте аэропорта! – она не кричала, но было видно, что сейчас ей не до смеха.
- Мия, прости, это я проявил слабость. Поверь, ты её весь вечер не увидишь, она сразу спать ляжет, похоже ей действительно плохо...
В этот момент зашла Лау, которая вела под руку вялую Соль, следом за ней с недовольной миной плелась Марисса:
- Ману, привет, - она сделала попытку улыбнуться и поцеловала холодными губами щёку,- хватит тут лясы точить, принесите багаж, иначе, машину вместе с Гидо окончательно засыплет снегом.
Последнее что я слышал, выходя за дверь, это как Мия ответила «Наверху», после вопроса Лауры, где можно уложить спать больную Соль.
Да уж, утренний снегопад перерос в настоящую бурю, машину, в которую, можно было найти лишь по зажженным кошачьим фарам. Пабло, наверное, угадав мои мысли, произнёс:
- Еле доехали, не знаю даже, как эту дрянь завтра обратно везти, - он вытер влажные от снега глаза, - надеюсь, ночью все прекратится.
Гидо махал нам руками и заметно возмущался. Распределив сумки на троих, мы понесли их к дому, потом вернулись и почти с титаническими усилиями завезли взятую на прокат машину в гараж.
Когда мы, уже порядком промерзшие, вернулись в дом, то сразу поднялись в спальни к девчонкам.
Мари и Мия были обнаружены в комнате рядом с нашей. Она помогала сестре раскладывать вещи и обживаться. Гидо же зашел к Лау и Соль.
Мия немного успокоилась и уже во всю расспрашивала недавно вернувшуюся из Лондона Мари об их общем братике, родившемся 2 недели назад.
- Он весь в тебя, признает пеленки только с логотипом Шанель, - Мари пыталась поднять её настроение, - и очень – очень смышленый - весь в меня.
- Да, уж поделили, - Мия улыбнулась. Похоже, Мари была профессионалом по части выведения из оцепенения.
- Кстати,- меня почему-то только сейчас осенило, - а где Вико и Рокко, и Лухи с Маркусом? – Мия похоже, тоже об этом раньше не задумывалась и теперь она глядела на Пабло, требуя объяснений.
- Ребята, у них та же проблема, только они из Сантьяго вылететь не могут, - он сочувственно скривился, - в Андах снежная буря.
- Но, Рокко нам звонил, и сказал, что если стихия уляжется, они завтра прилетят, - продолжила за него Мари. Поэтому, завтра утром ранним, мы с Пабло попробуем отвезти Соль обратно, и встретим наших звёзд, - она улыбнулась. - А, Лухи с Марком через два дня из Египта вернутся, у них же очередное турне.
- С ними всё ясно, но у Пили с Томми что случилось?- Мия не унималась.
- Ты же знаешь, Пили уже по срокам скоро родить должна, вот и врачи запретили ей Буэнос-Айрес покидать, - Пабло терпеливо объяснял Мии ситуацию, - да и Дунофф, немного на них обижается, что они у него ещё ни одного Рождества не провели…
В дверях появились Гидо и Лау. Было заметно, что она расстроена болезнью Соль.
- Как она?- Пабло, спросил скорее из вежливости.
- Лучше. Аспирин, лимоны и чай ей должны помочь. Похоже, она уже уснула.
- Народ, - вмешался Гидо, - а, что у нас на ужин?
- Да-да, - подхватили Мари и Пабло, - Мия, мы же знаем какой ты у нас шеф!
Мой котёнок гордо улыбнулась, и мы вместе спустились в столовую. Коллективно разложили приборы и накрыли стол. Девчонки чистили фрукты, Пабло выбирал музыку и зажигал свечи, Гидо резал хлеб. А мы с Мией уложили утку на блюдо, разложив вокруг неё снежные горы из риса, и цветные из овощного рагу. Когда блюдо на моих руках вплыло в столовую, все только захлопали и, глотая слюну, расселись по местам. За столом мы, как обычно, шутили и хвалили Мию. Когда от утки остались лишь белые косточки, а от риса одинокие зёрнышки на тарелках, мы убрали со стола и девочки вымыли посуду.
Вытерев руки, Лау обыкновенно робко предложила:
- Давайте все вместе проведаем Соль, - она умоляюще сложила руки, - ей будет приятно. Она же болеет.
Все вздохнули. Но, поплелись за Лау.
Комнатой Соль стала первая дверь по коридору. Она лежала, закутавшись в плед, и рассматривала себя на обложке аргентинского «Vogue». Даже сейчас Соль оставалась собой: эгоцентричной и самовлюбленной. Лаура принесла с собой чайник, сделала ей чай и укутала одеялом.
- Как ты, - спросил Гидо, - может, нужно чего?
- Ага,- усмехнулась дива, - аспирину и под одеяло с мужчиной…
- Сольсита, - Лау, её погладила по лбу, - жар уже спал. Ложись спать и завтра будешь как огурчик!
Наша четверка напоминала о своем присутствии почти бесшумным дыханием и нетерпеливым переминанием с одной ноги на другую.
- Ладно, Соль, – я решил, озвучить всеобщие мысли, - выздоравливай. Если позволит погода, Пабло тебя завтра отвезёт обратно. Спокойной ночи.
- Спасибо, Ману. Ты душка! - она хитро улыбнулась, - спасибо всем, мне приятно.
- Выздоравливай, – процедили девочки и вышли.
Мы с Пабло и Гидо последовали за ними. Вернулись в холл и решили поиграть в шарады. Следом, через пару минут спустилась Лау, и мы расположились вокруг камина.
Водить стала Мари, мы долго не могли понять, что же она загадала. Тогда Марисса смешно заползала на коленях, весело повизгивая и захрюкала. Тогда мы хором раскололись «Свинюк». И она, улыбнувшись, только произнесла:
- Ну, сразу видно, что мама у меня актриса! Кто следующий водит?
- Только не я, - Мия поднялась и направилась наверх, - мне нужно носочки одеть, замёрзла чуток.
Пока Мии не было, мы успели угадать загаданную Пабло «елку». Как проштрафившаяся, Мия водила. Но полноценной игры у нас не получилось, потому что кому-то постоянно нужно было что-то в своей комнате. Даже мне. Я поднялся, чтоб позвонить в столицу и оставить указания, но связь послала мой телефон далеко. Последней вышла Лау и, когда она вернулась, попросила разрешение пойти спать. Гидо покорно последовал за ней, а Мия, взглянув на наручный циферблат, зевнула:
- Ману, я бы тоже легла. – Обратившись к Пабло с Мариссой, она попросила, - давайте спать, на сегодня слишком много эмоций.
Они согласились и, потушив огонь в камине, мы поднялись вместе, расставшись только в конце коридора.
Когда же мы с Мией, уставшие от любовной игры, обнялись и уже добрых пару часов мирно смотрели сны, нас разбудил озабоченный голос Гидо.
- У нас проблема. Соль УБИЛИ!

Глава 3.
Мой блестящий диплом стал отличным гарантом поступления на престижный факультет. Звучность названия «Международное Право», наверное, привлекло родителей Соль, и мы немного удивились, встретив друг друга на первой лекции. Она села рядом и как обычно стала много щебетать про свои фотосессии, кастинги, тусовки. Мы не дружили, просто так получалось, что в огромном потоке она одна со мной разговаривала. Нет, это не было примитивной жалостью или банальной привычкой или просто желанием тупо выделяться на фоне замухрышки – подруги… Ей было со мной интересно, ей нужно было учится и закончить, во что бы то ни стало, а мне - так приятно объяснять и помогать ей. То есть, наше общение было взаимовыгодным и взаимоприятным. Она стала одной из моих немногих радостей в жизни. Родители переехали в Европу и оставили мне дом. Лола оканчивала школу в Кухае, и иногда мы виделись.
Гидо тоже входил в список моих радостей. Только «его» радость оставляла привкус. Приторный привкус непонимания. Он не хотел учиться, не хотел работать. Переехал ко мне, когда родители покинули континент.
С девчонками из колледжа мы почти не виделись, Лухи и Марисса ушли с головой в карьеру. Таким образом, подруг у меня осталось две: Лола, которую я редко видела, и Соль, которая меня очень любила.
Сольсита не стала блестяще учиться, но она старалась - всегда очень внимательно слушала, когда я ей повторно объясняла и очень щепетильно переписывала конспекты. Она много работала, и у неё почти не было времени посещать лекции, но семинары и сессии Соль всегда сдавала на «отлично». Мы смогли больше времени проводить вместе, потому что к этому времени Гидо нашёл небольшую подработку у Пабло.
Наши репетиторские посиделки в один, действительно, прекрасный момент, переросли в настоящую теплую, крепкую дружбу. Соль всегда была готова выслушать и приободрить, либо дать всегда точный и нужный совет. Особенно её поддержка оказалась нужна в наших с Гидо ссорах. Соль была на моей стороне и вносила свою, «скромную», как она говорила лепту. Она нас мирила. Это благодаря Сольсите мы с Гидо всё ещё вместе и до сих пор то нежное и почти детское чувство, очнувшееся в колледже, остается между нами.
Мы слишком непохожи, чтобы быть парой. Мы не живучая пара, но Соль сумела день за днем опровергнуть моё убеждение. Она прелесть. И единственная, кто в нас верил.
Неоднократные вспышки моего обоснованного гнева разбивались о китайскую стену толстокожести Гидо. Он никогда ничего не объяснял, а просто разворачивался на 180 градусов, и штукатурка весело сыпалась по периметру дверного косяка. Соль всегда его возвращала, а потом незаметно оставляла нам возможность понять, что мы не сможем друг без друга. В таких случаях она всегда была безмерно тактичной…А мы с Гидо до следующих суток не расплетали тел.
Но были и моменты, когда мне становилось страшно от того, что Соль могла ему сделать. Почти все вечера я проводила дома. Иногда Гидо отрывался от Пабло, и выводил меня проветриться куда-нибудь в кино или кафе. А, бывало, в мои одинокие стены заглядывала Соль. Она приносила сдобу и вино, и мы пытались «учить уроки». В один из таких вечеров он приплёлся на ватных ногах, и как в тупых анекдотах - весь в губной помаде и разхлистанный, но сразу же попытался меня задобрить, говоря дурацкие отмазки про родителей, работу, и улыбаясь во весь рот, попытался меня облобызать. Я уже готова была в очередной раз стерпеть и просто отправить его спать, предварительно помогая раздеться. Но Соль, зная о подобных прецедентах, вмешалась, и они поссорились, решая, у кого больше прав на меня и на мой дом. Я их стала умолять, чтоб они прекратили. Захотелось упасть на колени, лишь бы они не сорились и понимали меня. Лишь бы меня понимали мои самые близкие люди.
Молчали. Соль развернулась и со всего размаха ударила Гидо по скуле. Он даже поленился на неё отреагировать и, быстро поймав глазами диван, направился к нему, а Соль, бегло чмокнув меня, убежала. Гидо уже оприходовал диван, забросив обутые ноги на его спинку и громко сопя, периодически перескакивал на храп. Мне только оставалось его укутать, поцеловать в висок и приложить холодный компресс к покрасневшей щеке. Бедный мой мальчик… Ему ведь было так тяжело.
При всей её видимой неприязни к Гидо, Соль никогда не говорила откровенных гадостей о нём. Конечно, она его журила и считала, что нужно срочно его перевоспитывать или лечить. Но она все-таки верила в нас. Она была единственная.
Гидо же её ненавидел – он всячески пытался нас поссорить и всегда дулся, когда видел у нас дома Соль. Причина была только одна. Он ревновал. Ревновал меня к Сольсите, к тому, что я ей доверяю свои секреты, что с ней провожу больше времени, что не пытаюсь её менять.
А чего он хотел? Мне нужно было на ком-то реализовывать свои преподавательские способности. Гидо подавался воспитанию только в школе, и то первое, до неприличного короткое, время. Хорошо хоть на выпускных экзаменах рядом посадили.
Соответственно, учиться дальше не желал. Нет, не потому, что амбиций мало, просто считал, то для того, чтобы зарабатывать много денег, переживать сессий не нужно. На этой почве мы и ссорились. Я считала, что человеку нужно учиться, нужно получать профессию, самореализовываться, читать, в конце концов. Его же это не волновало. Для него ключевым словом были «деньги», или «бабло», как он их называл. А деньги у него водились. Если честно, я смутно представляла, чем они с Пабло занимались. Гидо же не захотел мне показывать своё рабочее место, он просто бросил, что мне там не понравится – «Слишком шумно». Я только опять молчаливо жала плечами. Гидо был прав, шумные места мне никогда не нравились.
От избытка свободного времени я всё больше зарылась в книги и залезла уже к тому времени по колено в юриспруденцию. И все больше оставалась одна.
Соль была завидно удачлива после колледжа, а потом у неё началась черная полоса. Подруга пришла ко мне и попросила просто переночевать. Слава небесам, Гидо в то время приходил поздно, и я смогла избежать новых косых взглядов.
Все началось с того, что она завалила последнюю сессию, и родители выставили её из дома, узнав, что во всем виноваты её бесконечные тусовки и кастинги. Отец собрал все её вещи и, сказав, что она им не дочь, выбросил её и неумело собранный чемодан на проезжую часть. Не могу сказать, что она расстроилась, наоборот, только шипела после очередной порции текилы и с горечью клялась, что всем им покажет, чего стоит.
Но на этом проблемы не заканчивались, с подачи Мии её выгнали из агентства, и как я поняла, обратная дорога в модельный бизнес ей стала закрытой. Только Бог и мы знаем, сколько мне трудов стоило вытащить её из депрессии. Она запила, в порыве ярости разбивала бутылки о кафельную стену в ванной. Потом, хватая осколок покрупнее, в правую руку, она показательно проводила им по запястью. Я только визжала и, плача, умоляла её на коленях не делать этого, ради нашей дружбы, ради себя. Она же ухмылялась и показывала мне чистое запястье. Потом затягивалась и бросала, пьяно улыбаясь, что я единственная, кто её любит, и проходит все проверки. Потом, оставляя меня в слезах, плелась в душ.
Этот кошмар продолжался неделю, пока Гидо это не надоело. Он закрылся с ней в комнате, и почти час они еле слышно обсуждали что-то. Я не имею привычки подслушивать, поэтому тактично отсиживалась на кухне. На удивление, это помогло. Потому что на следующее утро Соль взяла у меня взаймы денег и отправилась в косметический салон. Вернулась - красивой, порхающей, новой. Мне оставалось только порадоваться за подругу.
Вечером она пропала. Перед уходом сказав, что едет на тусовку к одному старому другу.
На следующий день - снова. И снова. Она больше не проводила со мной вечеров, но это не значит, что она перестала учиться. Она переехала ко мне. От этой новости Гидо только сжал десны, но я его уговорила. Я ведь была её последней надеждой.
С утра, если мне удавалось её разбудить, мы шли на лекции, обедали в основном порознь. К 3м встречались дома, и она терпеливо занималась. Ей нельзя отказать в щепетильности – сессию она хотела пересдать на максимально возможную оценку. И пересдала. Помню, в благодарность, она одарила меня очень красивым и дорогим бельём. Которое я так ни разу не надела. Просто потому, что не имела привычки носить такие прозрачные вещи. Но Соль не обижалась. Она все понимала.
Раз в 2-3 недели я на выходные уезжала в Кухай к сестре. Если раньше было бы немного боязно оставить их вместе на несколько дней, то теперь я была намного спокойней. Они уже сделали попытку стерпеть друг друга и клятвенно обещали не ссориться. Помню, однажды я вернулась на пару часов раньше, так как меня подвезли знакомые Лолы. Я обычно не брала ключи, поэтому позвонила в дверь. Никто долго не открывал, и я уже стала жалеть, что поверила обещаниям Соль дождаться меня. Потом дверь распахнула подруга в невообразимо красивом белье. Она взмолилась, чтоб я переждала в кафе, так как у неё гость, и они уже скоро заканчивают. Я хихикнула и согласилась...
Через 20 минут Соль зашла за мной. Спросила про Гидо. Оказалось, что он не ночевал дома эти выходные. Я про себя поблагодарила Бога.
Мы понимали друг друга с полуслова. Она, она меня очень любила, а я, я всегда платила ей за это. Чем могла. Всегда.

Глава 4.
Мы выслушали её монолог со сдавленным неприятием. Не хотелось ни думать, ни верить, что наверху, завернутое в ковер, лежит уже не истекающее кровью тело. Труп человека, которого кто-то – пусть не я, не моя детка – любил. Но раздражало даже не это.
Лаура, эта наивная идиотка, оплакивала Соль. То есть делала как раз то, что остальные сделать не могли. И мне, наверное, не одному стало стыдно за облегчение. Был и ужас, конечно, от её смерти. Но в первую очередь облегчение.
Внешне все немного успокоились. Мы с Мией устроились на диване, завернувшись в теплый шотландский плед. Гидо усадил Лау к себе на колени и гладил волосы – так он представлял себе утешение. Пабло и Марисса набросали у камина подушек. Она сидела, прямая, как спинка стула, и глазела на языки огня, он умостил голову на её коленях и рассматривал потолок. Я хмыкнул, уж больно забавным и говорящим мне это всё показалось. И Лау – единственная из всех – обдала меня с ног до головы кипящим от злости взглядом.
Тишина тянулась и тянулась, как горячая патока. Мы всё так же механически дышали, согревая друг друга и разделив гостиную – или наоборот, раздвинув – на три маленькие вселенные. Даже затихающие всхлипы Лауры казались не более чем частью этой тишины. Разбила её Марисса, выдохнув и протянув руку к пачке. Не спрашивая даже никого, подкурила четыре сигареты и вручила всем, кроме сеньоры Лассен. Себе она достала палочку-выручалочку последней. Я затянулся, выдохнул дым, отвернувшись вначале от Мии, и понял, что молчать вот так можно долго.
- Мы так никогда ничего не узнаем. Среди нас убийца, и мы должны выяснить, кто. Спать я всё равно не пойду, - Марисса словно бы прочитала мои мысли.
- Мари права. Алиби нет ни у кого. Признаться не хотите? Бля, да мы же всё равно узнаем. Не мы, так полиция! – добавил я, - Если нет алиби, нужно искать мотив.
- Тогда я знаю, кто убийца, - шмыгнула носом Лаура и подняла на меня свои вымытые, и от того ещё более злые глаза, - Это твоя потаскуха! Я всегда знала, как она ненавидела мою Сольситу!
Все впились взглядами в мою девочку. На их же счастье, не подозрительными, скорее ожидающими. Я обнял её шею и поправил наш плед, прикоснувшись губами к виску. Я-то знал, что моя Мия не могла никого убить.
- Признайся, - слегка истерично выкрикнула Лау, - Ты же её ненавидела!

Глава 5.
Вы спросите, ненавижу ли я её?
Все знают, что я невзлюбила Соль с первого взгляда. Не потому даже, что она накинула оком на мою собственность (и школу, и Ману, и титул), просто никогда не любила своих клонов, к тому же бракованных. Я никогда и не претендовала на звание самой умной, но на фоне общего кретинизма этой крашенной дуры даже я казалась Эйнштейном и Эйзенштейном, вместе взятыми. Меня раздражало её плебейство, её вульгарность, её претензии, бесило, что она так и норовила отобрать у меня всё, законно заслуженное. Её постоянные мелкие и крупные пакости доводили до истерик, а после того, что она сделала с моими волосами, я была готова вопить над её ухом, пока она не только оглохнет, но и ослепнет, и останется парализованной до конца дней.
А потом как-то незаметно я научилась её игнорировать. Реабилитация Ману и вся наша последующая жизнь заняли все мои мысли и чувства. И вплоть до окончания школы мы с ней ухитрялись мирно сосуществовать. И только летом, когда мы с Ману оправились от вступительных экзаменов на Бали, я поняла, что не хочу просто изучать модельный бизнес – слишком скучно, что не пишу стихов уже почти год – слишком счастлива, что золотисто-бронзовый загар слишком хорошо смотрится на моём холеном теле, чтобы только Мануэль имел возможность им наслаждаться.
Вернувшись в Буэнос-Айрес, я первым делом позвонила Антонио и обновила портфолио. Через неделю я нашла себе агентство, ещё через две – работала на третьем показе. Конечно, мой любимый мексиканец ревновал и возмущался понемногу, но мне ли не знать, как его утихомиривать? К тому же, чем больше он меня ревновал, тем интересней были наши ночи. За полгода даже папа признал мой выбор профессии – в своём стиле, предложив контракт. Я поблагодарила. И отказалась. Не хотелось, чтобы хоть кто-то сказал, что отец меня продвигает.
Я никогда не конкурировала с Соль. Это она конкурировала со мной. Эта крашеная дура всё время считала, что я занимаю её место, её фотографов, контракты и пресс-площадь. Бред чистой воды – она просто не могла дотянуть до моего уровня, довольствуясь второстепенными показами. Когда она получила место в фэшн-шуте одного довольно известного женского журнала, у меня уже было только в нем девять разворотов за три разных номера. Когда её пригласили на показ Вердад, мне предложили там же постоянную работу и четыре каталога. Совершенно случайно Ману тогда оказался у них на стажировке, а потом и на работе в отделе кадров.
Быть лицом молодежной линии Луис Вердад оказалось не так сложно, как я выснила, - четыре коллекции в год, два календаря и несколько рекламных съемок. Спать с клиентами, естественно, никто не заставлял, хотя несколько «подружечек», с которыми я иногда пересекалась на кастингах, и не такое о своих работодателях рассказывали. О Сольсите тоже ползли слухи, но я так никогда и не вслушивалась, кому именно она дает за работу. Единственное, что я уловила – это слухи о славе в узких кругах её языка. Я воспринимала их не серьезней, чем те истории, что Вико и Фэли рассказывали по ночам, укрывшись с головой одним одеялом, обнимая подушки и подсвечивая самим себе фонариком. И зря.
Но даже достигнутого мне было мало.
Не впустую говорят, что аппетит приходит во время еды. Даже на заочном, я с трудом заставляла себя дважды в год заглядывать в университет. Но даже здесь мне повезло – то Мари, то Мануэль, хоть и ворчали постоянно, исправно писали за меня курсовые, практические и контрольные. А уж сдать устно два-три экзамена мне никогда труда не составляло – стоило только правильно выбрать преподавателя и блузку. Несмотря на всё это, я до сих пор благодарю Бога, что меня тогда не исключили. Счастье, что на первом курсе предметы были только общие.
Чем больше я работала, тем большего мне хотелось. Ману усмирять становилось всё сложней, но слава ударяла в голову всё крепче. Иногда мексиканец устраивал мне проверки на вшивость – приходил на показы без предупреждения, надеясь, или опасаясь, хоть раз заловить с мальчиком-моделькой или пузатым спонсором. Я не хотела объяснять ему, что мальчики-модели интересовались, в основном, друг другом, а пузатых дядек с кошельками я и сама могла, при желании, спонсировать. Не хотела не потому, что мне не нужен мир и лад в наших отношениях – просто такие его приходы обычно заканчивались потрясающим, феерическим, незабываемым, великолепным сексом, и нас обоих это устраивало.
Пока не оказалось, что перед показом Хосе и Марии Баррера эта сука «случайно» оставила включенную цифру как раз на той полке, с которой лучший ракурс на пространство между стеной и вешалкой. И пообещала вывесить фото не только в Интернет, а и расклеить по офису Луис Вердад. Чтобы все знали, чем я расплачиваюсь за свои фотосессии. И это мне говорила главная блядь модельного бизнеса!
Вначале пришлось пробить ей место в летний каталог. Потом – уступить съемки для Elle. А через месяц она отбирала у меня почти половину работы, причем лучшую. А Агирре… нет, он не разлюбил меня, он бы просто не смог. Но он не только перестал появляться за кулисами показов, Ману перешел работать к отцу, а ко мне почти не прикасался даже в нашей собственной спальне. Я была готова лезть на стену, а тут ещё эта дешевая сучка отсосала себе декабрьскую обложку “Vogue”, о которой я мечтала всю свою сознательную жизнь. Больше всего мою ненависть питал тот факт, что дала она за это моему же собственному агенту.
Я тогда просто взбесилась. Я так орала, что стеклянные стены его кабинета тряслись, вспомнился весь мой певческий опыт. Я ведь всегда работала честно – девочки, за глаза повторяющие за Соль разные мерзости обо мне, и те никогда серьезно мне не гадили. Её, эту стерву, каждая вторая пыталась задеть и столкнуть с подиума, а Алексе это даже однажды удалось, за что мы всем агентством скинулись ей на Ель-Саабовское вечернее платье из темно-голубого шифона со стразами.
Я никогда никого не подставляла, и не могла понять, почему именно ко мне привязалась эта до сих пор плохо крашенная дура. Никогда не страдавшая скромностью, я признавала, что пока что не являюсь ни лучшей, ни самой востребованной моделью Аргентины.
На мои крики сбежались все, пребывавшие тогда в офисе, но меня это не волновало. Я тогда высказала ей всё, что думала – припомнив ей и фотографии, и шантаж, и прыщи, и даже то, как она вылила на себя мочу нашего общего одноклассника вместо духов. Не забыла упомянуть и спермотоксикоз моего агента, и все её блядки, и то, что ни один мужчина так до сих пор её не хочет дольше, чем на одну ночь. Много всего вспомнила…
Хлопнув дверью, я ушла из агентства по центральной лестнице. У меня было, куда уходить, поэтому можно было позволить себе какую угодно гордость. Соль, выбежав следом за мной, окликнула меня, и, ехидненько так ухмыляясь, ударила по плечам. Маноло Бланики на шпильке не помогли мне удержать равновесие. Я скатилась на три пролета.
Сломала тогда руку, ногу и ребро. Полгода пролежала в гипсе. На всю голень остался огромный, хоть и побелевший, уродливый шрам, и я до сих пор прихрамываю – почти незаметно. Естественно, о показах не могло быть больше и речи. Но, очнувшись в больнице, я первым делом позаботилась, чтобы никто – ни в моем агентстве, ни среди знакомых – не остался в неведении относительно «несчастного случая». Из агентства её, естественно, выкинули. Да и Вог ей больше не светил надолго.
Но радости не было, оставалась только пустота.
В университете, уже на стационаре, я стала отличницей. А у Колуччи – самым перспективным молодым аналитиком моды. И с Мануэлем мы нашли себе другое развлечение. Нога почти не болит, каблуки я не ношу, но зато и над своим женихом не возвышаюсь, как Эйфелева башня.
Но каждую ночь я вижу себя на подиуме, в ослепительном Валентино, и мысленно представляю, как навстречу мне идет Соль, а я ставлю ей подножку, и она летит вниз – долго, задевая перила, кадки с пальмами и считая пролеты, почти теряя сознание от боли в раздробленной кости.
Так что да, я её ненавижу. И мне не стыдно за это. Но я её не убивала. Если бы я и сделала это, то однозначно другим способом. Я не смогла бы… горло… ножом… и кровь… Я не спорю, я бы столкнула её с лестницы покруче, будь у меня такой шанс. И повторю, что мне за это ни капли не стыдно.

Глава 6.
Она плотней прижалась ко мне, заворачиваясь в свою половину пледа, а лицо оставалось злым, некрасивым, как у усредненной отрицательной сказочной героини-мачехи. Лаура уставилась на Мию своими мокрыми красненькими глазками и пробормотала что-то.
- Я тебя не слышу, - подначила её моя девочка, но руку мою со своего плеча не убрала.
- Я говорю, чтобы ты не прибеднялась, лживая дрянь. Можешь сколько угодно пиздеть тут о том, какая ты разнесчастная жертва, но я-то знаю, как было на самом деле. Ты из зависти испоганила моей Сольсите карьеру, а теперь вот стрелки переводишь. Только знаешь – тебе никто не верит, - свой импровизированный спич она заканчивала уже посреди комнаты, огонь камина окрашивал волосы и плечи в едко-оранжевый.
- Ой, да попустись ты, - вдруг отозвалась Марисса и перекривляла её, - «Единственная настоящая подруга, не считала меня фоном или там тренером по праву», - и красноречиво скривилась, - Я и была твоей единственной настоящей подругой, Лау, ещё в школе. Ты просто слишком умная, настолько, что даже тупенькая, и не видишь, как люди попроще тобой манипулируют, - Пабло продолжал молчать, тесней обнимая её талию, единственный, по-моему, кто не вмешивался в разговор.
- Она не манипулировала, - взвизгнула немного по-поросячьи Лассен.
- Заткните эту дуру, - вдруг поднялась Мия, толкнув меня ногой, и швыряя плед о пол, для верности припечатывая его каблуком несколько раз, - Или я сама её заткну, да так, что все шурупы в голове на место станут, - едва заметная хромота моей девочки вдруг проступила явственней. Она вылетела из холла, от души закрыв дверь на кухню, вмазав по затрещине ни в чем не виноватым петлям. Я против обыкновения не полетел её утешать – у нас есть свои способы.
- Послушай, Лау, - пришлось шагнуть к ней ближе, слишком явно она надо мной нависала своим кобылиным ростом, - И послушай очень внимательно, я дважды не повторяю. Твоя драгоценная подружечка уже труп, тебе это ясно?
- Ты ублюдок, - она затряслась в рыданиях.
- Отвянь от неё, чувак, она и без тебя в шоке, - вяло попытался защитить жену Гидо, сам, по-видимому, так и не вышедший из состояния коматоза.
- Гидо, не лезь, - отозвался я, не отрывая взгляда от достаточно жалкой картины истерики. Лау всегда оставляла меня равнодушным, - Подбери сопли и веди себя, как здравомыслящий человек. Если не хочешь своей обожаемой суке компанию составить, прекрати дразнить Мию. Потому что я предупреждаю – я её останавливать не буду. Марисса, и та не станет. Да и вообще, ты просто слепая клиническая идиотка.
- Какого хуя, ты думаешь, Соль была нужна такая вот подруга? – Мия по ходу дела решила, что на кухне скучно и, прихватив бутылку Фанты Лесная ягода, чтобы запивать водку, вернулась в комнату, - Блин, размазанная по тарелке остывшая овсянка, вот ты кто. Она о тебя только каблуки подтирала.
- Ты сука! – проорала Лаура, утирая слёзы, - Из-за тебя она… ты толкнула её на панель, испортив ей жизнь своей мстительностью и завистью.
Мия нехорошо улыбнулась. Но молчала, пока разливала всем, даже своей спарринг-пртнерше, по дозе алкоголя разной степени крепости.
- Для неё блядовать было так же естественно, как дышать, так что я бы на твоем месте не утруждала себя беспокойством. Правда, Паблито?
Он вздрогнул, испуганно взглянув на Мариссу, она только уныло укуталась. Друг поднялся, оторвав наконец голову от её колен. Выпил, налил ещё, выпил. И только тогда заговорил.

Глава 8.
Марисса слушала свою вторую половину молча, в то время как он умоляюще глядел на неё.
С первых звуков она нырнула в тень, ближе к окну, что-то себе под нос бормоча. К черту, у нас не осталось больше ни сигарет, ни бухла, ни валидола, ни сочувствия. Мия, слегка успокоившись, соизволила поделиться пледом и теплом своего тела, и мне стало спокойней. Сколько будет продолжаться игра в правду, я не знал, но кого-кого, а меня должно было пронести. Просто обязано.
Марисса мерзла, но подойти ближе к огню, к нам почему-то не хотела, хотя Пабло и бросал на неё постоянно полные надежды взгляды. А может, ей вовсе и не было холодно, может, она давно превратилась в ледяную статую Снежной королевы. Когда мы успели так измениться? Почему я ничего не заметил?
Последние фразы Бустаманте висели в тишине. Его даже и обвинять никто не собирался – мы понимали, всегда, наверное, что он чересчур для такого мягкий. У него просто хребта не хватило бы крохотным ножиком искалечить девушку. Пока о чем-то таком не просила Марисса.
- Какой мы несчастный, блин, - заворчал Гидо, понемногу оправляясь от шока, - Тебе деньги нужны были? Нужны. Сам даже ручек не замарал. Да я, блядь, всю бухгалтерию на себе вёл, чтобы твоё долбанное Величество не попалось. А ты ещё и бочку на друга катишь? Сученок неблагодарный.
Но Лассена тоже никто не слушал. Лаура рыдала. Мия искала что-то взглядом на моей шее. Мой же взгляд мигрировал между парочкой, как маятник. Пабло сверлил глазами Мари. Она рассматривала танец крупных, бесформенных снежинок в верхней половине окна, поскольку нижнюю уже засыпало.
- Настоящее Рождество, - вдруг сказала она, и таким тоном, что Пабло задрожал, очень явно, всем телом, - Настоящее факин Кристмас, не находишь?
И мне тоже стало страшно. Не от предчувствия фирменного скандала «от Спирито», как раз наоборот. До меня только сейчас дошло, что я знать не знаю четверых из шести людей, сидящих в этой комнате. Что девочка, бывшая когда-то мне почти сестрой, или парень, лучший друг, вернувший мне память, или главный приколист моего детства, или умненькая, славная Мэри Поппинс существовали исключительно в моём воображении. Что не только у нас с Мией были свои секреты от друзей.
И что любой из них – в самом деле любой – мог зверски зарезать девушку, и вот уже четвертый час притворяться, что ничего не произошло. Что этот запах – холодный, кислый запах крови – всего лишь слегка испорченный салат.
Марисса наконец соизволила обернуться и посмотреть на Пабло. Улыбнулась, но скорее себе, чем ему, и ничего успокаивающего в движении губ не было. Это была та самая, известная улыбка, с которой она назвала Премьер-министра олигофреном в прямом эфире.
- Паблито, сладкий мой, расслабься. Ты что же, думаешь, что я в тебе разочаровалась и сейчас хлопну дверью, соберу вещи и уйду в буран? – меньше всего я ожидал реакции Мии, которая хмыкнула, поднялась, прошла к ней, поправила волосы и обняла со спины за плечи сестру, в точности скопировав её улыбку, - Не переживай. Я уже давно успела разочароваться в тебе, любимый. Я же не дура и не слепая, чтобы не знать, чем ты в свободное и рабочее время занимаешься.
Пабло закрыл глаза. Было видно и почти слышно, как что-то внутри у него ухнуло и провалилось в пятки. Думаю, то было сердце. Вот, нам ещё инфарктников не хватает для полноты картины маслом.
- А почему ты…
- Хватит, - мне просто стало его жаль, - Семейные разборки отложим на потом, - мне показалось, или у него глаза подозрительно заблестели?
- Ману, не лезь, - довольно резко сказала мне любимая. Ого!
- Что тебя расстраивает, Пабло? Что я знала, или что молчала? – всё тем же монотонно-отстраненным голосом стервозной ведущей продолжала Марисса, словно бы не замечая меня, - Или что мне было всё равно? Или ты хочешь присесть и проанализировать – начало, середину, конец, причины и следствия? Чего именно ты от меня хочешь?
На парня было больно смотреть. И только я решил возненавидеть Мари, как она наконец заорала. По крайней мере, знакомо.
- Тебя не было! Не было! Один единственный раз, когда ты был нужен! А теперь, спасибо, мне и не надо, - и уткнулась в плечо сестры.
Бустаманте сел на голый пол, промахнувшись почему-то мимо подушек, в полном очумении.
- Поднимись, - буркнул я ему, и немного прифигел от злости, с которой Пабло на меня взглянул.
- Раскомандовался, блядь. Великий топ-менеджер! За собой бы смотрел, святая невинность.
- Не надо, - приказал я, совершенно забыв, что здесь мои приказы никто не выслушивает. И Мия, о Боже, Мия заинтересованно вскинула голову.
- Надо, Ману, надо *авторское – ну не удержалась я=)*. Или мне всё рассказать за тебя?
Для начала я вернулся на диван. Мия попробовала было подойти ко мне, но Марисса удержала её за локоть. Я вздохнул и начал рассказывать.

Глава 9.
Мне хотелось быть богатым. Богатым и могущественным. Последнего, наверное, хотелось больше всего. Цель оправдывает средства. Абсолютно все может оправдать цель. Впервые мне довелось убедиться в правильности тезиса, когда целью стало уничтожения убийцы отца. И даже тот факт, что произошла ошибка, и моя цель моментально потеряла свой, такой важный для меня в тот момент, смысл, не изменил принципа.
Наверное, грубо и неуважительно так определять любимую женщину, но Мия стала своеобразным проводником в мир моих прагматичных грез. Её отец еще в колледже помогал мне, предлагая подработки. Франко, конечно, разглядел своего преемника не сразу. Нельзя сказать, когда точно, да и не нужно. Уже на пятом курсе я стал после занятий приезжать на фабрику, и будущий свекор медленно вводил меня в курс дела. Нет, он не определял меня на чисто бумажно-бухгалтерскую работу, наоборот, мы гуляли по огромным цехам и наблюдали за производством: от склада сырья до склада готовой продукции. Он поведал мне много догм, необходимых, на его взгляд, чтобы управлять таким огромным концерном. Франко искренне верил, что очень важно понимать, в чем ценность каждой единицы техники, каждого человека, задействованного в процессе, уважать его и, главное, правильно оценить его значимость в дензнаках. Я немного подтрунивал над ним, но мужчина лишь широко улыбался. С этим не шутят.
Конечно, ты прав, Франко. У каждого своя правда, и свои способы написать после доказательства цели-теоремы заветные q.e.d.
Пропуск в ВУЗ бы выдан мне отнюдь не из-за миллионов и связей Франко. Я просто приложил немного больше усилий, и поступил при помощи национальной программы на бюджет. Факультет с емким названием менеджмент имел при себе узкую и интересную лично для меня специальность – «Администрирование крупных предприятий».
Франко одобрил мой выбор, и попутно устроил меня своим личным помощником. Зарабатываемых у него денег хватало на то, чтоб обеспечить меня и мою принцессу приличным жильем. Мы сняли небольшую, но уютную квартиру, с роскошным видом на центральный парк, где впоследствии полюбили бегать по утрам. Отец Мии изначально был против, но, немного поворчав, просто повысил мне зарплату на порядок. Я тогда даже пошутил, что через несколько лет в режиме жесткой экономии мы сможем обзавестись домом. Но эти деньги я отрабатывал.
Даже не знаю, каким чудом сохранил возможность учиться и Мию при таком графике. Если бы не её занятость личным карьерным ростом, я бы не знал, как объяснять мои порой поздние отсутствия, но она и сама полностью ушла в бизнес. Мы были безумно счастливы, если в одни сутки удавалось: вместе проснутся, позавтракать, встретиться быстро днем, в одном из наших любимых ресторанов, и вечером почти бессильно, обняв друг друга, синхронно уснуть.
В этой плотной канве дел и обязательств, мы почти насильно выкраивали себе еженедельный загородный weekend и один вечер в неделю. Но, зачастую, это происходило с меньшими потерями для личных дел. Она могла меня украсть на одну из своих встреч, или мы вместе сочиняли отмазку для Франко и отключали в доме все телефоны.
Никто никому не устраивал сцен и скандалов, на удивление Мия очень быстро повзрослела. Даже её отец, невольно замечая этот факт, начинал благодарить меня после третьего стакана алкоголя. Хотя нет, это громко сказано – «никому», я-то свою ревность очень редко в узде держал. Но Мия – она великолепна. Я всегда восхищался её красотой и фотогеничностью. Подиум, усыпанный цветами, был нарисован у нее вместо линии жизни.
Мы праздновали каждую покоренную ей ступеньку. Каждую вершину, на которую она наступала своими чудными ножками. Она была счастлива, пока эта крашенная шлюшка не столкнула Мию с Олимпа, в прямом и переносном смысле…
Это стало настоящей трагедией. Я почти перестал к ней прикасаться, просто боялся сделать больно, и поклялся отомстить этой суке. Опять же, может это немного жестоко, но я в какой-то мере благодарен Соль. Тьфу, даже не ей – этой курве за то, что она посмела сделать, при хороших адвокатах светила судимость. Но Мия держалась молодцом.
Этот роковой поворот сделал её по-настоящему взрослой и даже циничной - солнышко отказалась от моего предложения – она хотела отомстить по-женски, ударив её как можно больнее. Я позволил, и мы не прогадали. Эту суку опустили по всем статьям. Но Мие от этого не было легче, ведь осадок остался. Осадок и шрам.
Почти все университетские практики, не без помощи Франко, проходили на швейной фабрике дома моды «Колуччи». Я, к тому времени достаточно образованный и подкованный человек, был допущен к «святая святых» - надзору над отделом кадров, проверке бухгалтерских балансов и даже присутствию на директорских советах. Где, как бы это не было странным, быстро стал набирать вес. Франко лишь улыбался и в очередной раз убеждался в правильности выбора: Мии и своего.
Дальше – больше. О своих планах на переезд Колуччи поведал мне за ужином в ресторане роскошного пятизвездочного «Pan America». Сначала мы поговорили об Азии как о новом рынке сбыта (с этой идеей я выступал на последнем директорском совете). Колуччи долго вещал о том, что он меня всячески поддерживает, что мои молодые мозги именно то, чего не хватает модному дому и концерну. Когда же подали второе, он, уже порядком захмелевший, поменял пластинку и начал толкать мне свои обычные меланхолично-малахольные теории об идеальных семьях. О том, что так и не смог дать Мии хорошую семью, а лишь дешевую иллюзию человека без воображения.
В такие моменты его следовало послушать, покивать – короче, не обращать внимания. Но в тот, последний, наш ужин, он меня удивил сменой сценария. На то он был и последний: Франко прекратил молоть языком и решил отойти от дел во имя своих собственных «семейных идеалов». Точней, решил максимум времени проводить с Соней, и как можно дальше от экологически безнадежных регионов, и как можно ближе к швейцарским врачам, обещавшим сделать безопасными даже такие поздние роды, как у сеньоры Колуччи.
Через месяц, уже у нотариуса и в присутствии свидетелей (на этом настояли члены совета директоров), мы подписали бумагу о передаче в мои руки полномочий Франко. Через два, они с Соней окончательно переехали в Европу. Соня ждала первого ребенка от него, и, как всякая капризная в этом положении женщина, захотела рожать в Барселоне.
Первым делом после отъезда Франко я собрал всех и объявил о своем новом положении на фабрике. Никто не скрывал радости, так как многие меня знали лично по прошлым поручениям бывшего хозяина. Обосновался я в его кабинете только слегка, не без помощи Мииных связей, поменял общую цветовую тональность. По договору я должен был отсылать 70% прибыли на счет Колуччи, с чем я был согласен, и ни на йоту не нарушил договора. Остальные 30% оставались мне. Но, согласитесь, это ведь капля в море финансовых возможностей фабрики! Пришлось хитрить...
Уругвайцев и перуанцев, нелегально приехавших в поисках лучшей жизни в Буэнос-Айрес, найти было несложно. Они брались за любую работу, и не требовали особенного содержания и нормальной оплаты, как наша местная рабсила. На свои доходы я оборудовал им бараки на пустыре за фабрикой, небольшую столовую, и они за низкую для подобной каторжной работы зарплату работали на мою фабрику по ночам. Многие просили еще смену. Я великодушно никому не отказывал. Подобные люди неприхотливы и живут под девизом: «Trabaho como negro para vivir como blanco». На этом и зарабатывал. Я знал их, потому что сам так работал. Просто оказался немного умней.
«Сверхдоходы» были относительно небольшими, и с помощью нехитрой схемы Аргентина-Парагвай- Болгария- Словения–Кипр, я сливал их в кипрский оффшор. Механизм работал как часы, пока моим амбициям не захотелось свежатинки.
Проанализировав политическую ситуацию в мире, и в частности Латинской Америке, я пришел к выводу, что торговля оружием могла бы неплохо увеличить мои доходы. Я не собирался соваться на Ближний Восток или Кавказ, прекрасно отдавая себе отчет в том, что меня бы туда просто не пустили. Таким образом, рынком сбыта были выбраны баски. Во-первых, у них была идея, были активисты, и, при этом всём, относительно мало военных действий: это мне и понравилось – я пока опасался играть по-крупному. А, во вторых, я стал часто мотаться в Испанию, и имел возможности, что было немаловажно, заниматься этим лично. Сначала система не работала, так как в ней не было главной детали – поставщика. Но, вспомнив о Чили и пресловутых «нетронутых запасах» Пиночета, я аккуратно вставил нужную деталь и нажал на «энтер». Новые доходы снова оседали на оффшорах, правда, теперь мальдивских – поближе к родине.
Мой аналитический и острый ум никогда меня не подводил, поэтому все свои комбинации я исполнял самостоятельно, опасаясь кого-то в это посвящать. Правда, я упустил из виду одну маленькую, но роковую деталь – не я один имел доступ в бывший кабинет Франко. Это, право, было опрометчиво.
Его бывший заместитель давно точил на меня зуб - еще с поры моих практик. Франко, наверное, случайно поведал ему о моем возможном будущем назначении, и Нанду Кастилья, всячески вставлял свои гнилые палки в мои молодые колеса. Нет, он не был стар, даже наоборот, в свои 35 он был самым перспективным из возможных преемников, но под раздачей оказался я, а он - в пролете. С этого все и началось.
В отличии от Франко, я - одиночка и все предпочитаю сначала просчитывать сам, а потом советоваться на предмет возможных упущений. Это «преемничка» страшно бесило, ведь теперь он фактически оказался не у дел глав компаний, хотя Франко, уходя, посоветовал мне все-таки с ним считаться – как никак, человек он умный и сведущий во всех делах компании. Я же был себе на уме, тогда и Нанду в долгу не остался.
Он сначала пытался воздействовать по доброй памяти на Коллучи, потом на его братьев, дальше, уже совсем потеряв в их глазах вес, посредством интриг, говорил обо мне такие гадости, что я планировал даже их записывать, дабы выпустить книгу под названием «Чего не нужно делать в бизнесе». Как ни странно, он сначала ничего не пронюхал про нелегалов, зато потом, когда был переведен в отдел по рекламе и пиару, стал как-то странно улыбаться. Из-за занятости или самоуверенности, я на это внимания не обратил. А зря.
Его карты открылись в момент, когда я отметелил возможность для Соль как лица нашей компании. В тот вечер, он заявился в мой кабинет с видом короля вселенной. Только с видом, так как на оного тянул лишь с очень большой натяжкой. Уточнил про Соль. На мой резкий отказ он бросил мне под нос какую-то синюю папочку. Опять же самонадеянно я её пролистал. Внутри была подшивка из распечаток всех моих банковских операций. Я всегда пользовался подставными лицами, поэтому его примитивный пассаж меня ничуть не смутил. Но его уровень самоуверенности решил потягаться с моим, и он намекнул на неленость современной аргентинской прокуратуры.
В его интонациях было все: насмешка, ирония, жестокость. Как он выразился, ему не нужна моя грязная валюта, ему просто хочется видеть Соль нашим лицом.
Может показаться, что большой проблемы в этом не было, разрешил бы и не вспоминал. Я ведь с ней даже не пересекся бы ни разу – офис отдела рекламы находился в другом конце города. И Мия, работавшая у меня аналитиком моды, предпочитала там не появляться – она на дух не выносила Нанду, и общалась с ним исключительно по электронной почте, да и много путешествовала - специальность не позволяла ей упускать недели мод в столицах мира. Несмотря на все вышесказанные пункты, мне был противен сам факт – я давал этой суке работу, хотя 2 года назад клялся, что она никогда больше не вернется в моделинг. И теперь мне придется ей помогать!!! Продвигать эту дрянь.
На карте стояло очень многое, и, попросив Гваделупскую Деву Марию о том, чтобы Мия когда-нибудь простила меня, я дал согласие.
В принципе, ничего страшного не произошло. Этот идиот молчал, Соль снималась, я растил счет.
Но «идиллия» продолжалась недолго, да и не могла продолжаться. Как и обещал, этот придурок ни разу не попросил у меня денег. За него это сделала Соль.
Она пришла очень некстати, после одного неудачного совещания с Колумбийскими импортерами, растянув на лице одну из фирменных улыбочек, сказав, что у неё ко мне дело.
Я решительно игнорировал её, мне было жалко даже тратить на неё драгоценное время. Её намек не был прозрачным, и я, стоя спиной к ней, почувствовал её намеренья. В голове крутились комбинации: «Что именно она знает?» «Откуда?» «Каким образом?», но Соль, угадав мои мысли, лениво поведала о своих постельных успехах, точнее о постпостельных, обозначив это фразой - «они становятся очень разговорчивыми». На мое невежливое предложение удалится с помощью ребят из секьюрити, она лишь попросила позвать еще и парочку журналистов. Мне пришлось играть по её правилам, ведь следующее, что она достала из сумочки, после наглости, была та самая синяя папка. Она просила «не много» - аналогичный счет и 30% .
А что оставалось? Только её убить. За все. Я её ненавижу, и у меня достаточно возможностей от неё избавится, но пачкать об это руки лично я не стал бы.

Глава 11.
Я всё время думаю, что именно я сделала что-то не так. Что где-то, когда-то я могла повести себя иначе, что могла исправиться, или исправить, поступить правильней.
Как ни странно, именно с Пабло я ухитрилась больше не наделать ошибок. Мы весь выпускной класс провели, держась за руки и рассматривая звёзды. И любовью занимались, как только уголок для этого находили. Самое обидное, что мы не были вместе, пока он жил один, а как только жилплощадь понадобилась, на ней уже обитала другая женщина. Хотя я не к Море ревновала, а ко всему тому времени, которое нам приходилось проводить не вместе. И чтобы не сходить с ума напрасно, нашла себе развлечение на пару с лучшим другом. Рокко снимал, а я снималась. Поначалу хотелось стать великой актрисой, вроде Вивьен Ли, но я быстро одумалась, и решила, что из меня выйдет потрясающая Опра. Так и вышло, что уже на первом курсе универа меня пригласили на тиви – только редактором, правда, но меня это не останавливало.
Пабло было плохо, когда уехала Мора, и он, как всегда при намёке на аромат неприятностей, совал свой курносый нюхательный прибор в узкое горлышко пивной бутылки. С одной стороны, пиво хоть слабоалкогольное. С другой – несло от него просто ужасно. Но он ждал меня, и это так умиляло, что я, прощая ему перегар, укутывала его теплым одеялом и устраивалась под бок, расцеловав закрытые глаза, губы и ладони.
Работать приходилось всё больше, но я всегда находила время отключить мобильный и выбраться с ним куда-нибудь под теплый дождь, чтобы воплотить очередную фантазию, из тех, что так часто приходили в голову в раннем пубертатном возрасте. Мы приросли друг к другу, и всё время, которое я крала у своего ТВ-шоу и редких и без того посещений пар, я дарила ему. Зря.
Нет, я не жалею, конечно, что так люблю Пабло, и он мне не надоел, и не разочаровал даже. Но лучше бы я помнила… Луне я звонила раз в месяц, повинуясь напоминанию в календарике мобильного. Лауре и Лухан – тоже. Казалось, после школы мы разъехались в разные концы вселенной, и только на Рождество на моих друзей нападал этот приступ. Того, чем я страдала молча так долго…
Есть на свете такое странное чувство под красивым названием – “ностальгия”. Ах, ностальгия, mon amour… Что сказать о тебе, как описать тебя, как донести до людей твою таинственную прелесть и твою боль?
Наверное, нет ни одного человека, который бы хоть раз в жизни не испытал ностальгии – по светлому прошлому, по беззаботной юности, когда все было просто и ясно – черное это черное, белое это белое, а серого не дано. Да мало ли какую ностальгию испытывают эти люди. А вот ностальгия ли это на самом деле? Как переводят это красивое слово, словно птица, прилетевшая не туда, забредшее и заблудившееся в нашем языке? В какой-то момент я поняла, что для окружающих меня людей, ностальгия – это тоска по прошлому. По какому угодно прошлому, будь то счастливое детство, когда родители не ссорились, первая любовь, которая заполняет все твое существо, или последняя поездка на море, под высокое черное небо, полное звезд. Но это прошлое, которое было. Оно уже пережито, прочувствовано, пройдено. Об этом прошлом можно вспоминать, но к чему по нему ностальгировать?
Я не знаю уже, что тогда в моей жизни подтолкнуло меня к осознанию, что за красивым фасадом ностальгии прячется нечто, гораздо более страшное, чем тоска по прошлому. Ностальгия – это тоска по несбывшемуся. По тому, что могло бы быть, но не стало, не произошло, не исполнилось.
Несбывшееся окружало меня повсюду, окутывало своим липким туманом, обнаруживало себя в самых потаенных уголках сознания, о существовании которых я и сама не подозревала. Я намеренно не говорю здесь о несбывшемся в моей душе, потому что всегда внутренне напрягалась, когда вокруг меня заводились философские беседы о душе. То ли моя собственная душа была для меня чем-то личным и сокровенным, и не хотелось обсуждать ее наличие и характеристики с кем-либо, в том числе и с собой. То ли семена прагматизма и рациональности, заброшенные в меня в глубоком детстве, наконец проросли и давали о себе знать столь традиционным способом. как отрицание души как таковой. Несбывшееся, таким образом, было в моем сознании. Иногда я задумывалась над тем, каким именно было это несбывшееся, какие именно события подстерегали меня за углом, какой именно была бы сейчас моя неудавшаяся и никчемная строгому взгляду критика жизнь. Но пятиминутного размышления, а вернее, погружения в абсолютно иррациональные грезы было достаточно, чтобы понять насколько пошлым было подобное времяпровождение. Нет, в мыслях моих не было ничего пошлого, пошлого в том смысле, который принят в обществе. Как и ностальгия, пошлость потеряла со временем свой первоначальный смысл, оставив за собой лишь второстепенное, залапанное миллионами грязных рук, значение. Пабло ничего не замечал, он сменил свою псевдоработу на дешевой дискотеке на настоящую, и открыл клуб с живой музыкой, находил где-то таких же малолеток, какими были мы, и давал им сотни, тысячи шансов и возможностей. Он был так собой доволен, что я побоялась ему рассказать, откуда синяки под глазами, отделываясь фальшивой улыбкой и словом: «Шоу». Но это, впрочем, уже отдельная история.
Итак, я тосковала по несбывшемуся, снедаемая болезнью ностальгии. Болезнь съедала меня по частям, изнутри. Как всякая болезнь, она протекала неравномерно, но с пугающей периодичностью. У меня бывали приступы горячечного исступления, когда я начинала метаться по городу, по забытым местам своей жизни, в надежде найти хоть какой-то знак из прошлого, который позволил бы мне встать на след несбывшегося и накинуть на него сеть, когда оно прилетит на зов моего манка, как птица на зов птицелова. Бывали в течении болезни и периоды облегчения, когда я почти смирялась с потерей и пыталась предпринять меры, чтобы предотвратить повторение сожалений в будущем. В эти дни я была почти нормальным человеком, и лишь лихорадочный блеск вечно ищущего в моих глазах выдавал во мне больного.
Но хуже всего мне было, когда в уже ставшем привычным течении болезни, наступал кризис. В эти дни я запиралась дома и металась в четырех стенах, снедаемая почти осязаемой тоской. Я не хотела видеть даже Пабло, с его горячими и живыми руками, он был всего лишь частью того, что я выбрала, того, что сбылось. А в эти редкие, но страшные дни мне казалось, что несбывшееся было настолько прекрасно, что жизнь без него не имеет уже никакого смысла. Теперь, когда ностальгия оставила меня, и я смотрю на события тех дней с грустной улыбкой, мне остается только удивляться, что в минуты кризиса я не предприняла ни одной попытки просто уйти из жизни. Теперь я знаю, что уже тогда я слишком любила жизнь, чтобы обменять ее, пусть даже неудавшуюся, по моему мнению, на некое эфемерное несбывшееся. Кто-то или что-то хранило меня в моей борьбе с ностальгией.
А для большинства окружающих нас людей, ностальгия – это тихое, светлое чувство. Они не замечали во мне признаков болезни. Не чувствовали фальши моих ироничных замечаний – а я как-то ухитрилась стать кем хотела, то есть самой молодой ведущей собственного ток-шоу. Наверное, придуманный кто-то был им интересней, чем настоящий никто.
Хотя, в какой-то момент я банально поняла, что пока я тоскую по тому, что уже не сбылось, мимо меня проходит жизнь и события, которые не сбылись еще и о которых мне тоже предстоит тосковать.
Я проснулась тогда другим человеком, разбудила Пабло поцелуем, таким, что ещё полтора часа мы из постели не выбирались, и никогда уже больше не засыпала, боясь во сне пропустить что-то важное. Я научилась не сожалеть о несбывшемся. И лишь иногда, в тихие осенние ночи, я курила у окна, хотя обычно от сигаретного дыма меня тошнило, и напевала себе под нос «Ностальгия, mon amour…»
В тот самый день я узнала о ней… я виделась с Лухи трижды в год. На свой и её дни рождения, на каникулы в Барилоче. Иногда, очень редко, мы встречались незапланированно. Но почему-то всё реже и реже. Не потому, что я любила её меньше. Но мы не нужны были друг другу для решения проблем – тех проблем, которые мы раньше друг другу устраняли, у нас больше не было. Для ночных разговоров у нас у каждой была вторая половинка. А для радости у нас просто не хватало времени. Лухи, олимпийская надежда страны по плаванью, вдруг как-то незаметно очутилась на билбордах. И поселилась на них, казалось, так же плотно, как моя сестричка Колуччи. Улыбчивая девочка с мокрыми длинными волосами, на аппетитном теле – липнущая ткань. Она била рекорды Курниковой и собирала гонорары Наталии Водяновой. Я и не знала, что она связалась с Соль.
И в тот первый за долгие годы день, когда я проснулась абсолютно счастливой, и жарила непрестанно мурлыкающему бойфренду яичницу, позвонил Маркус. Я примчалась к ним через двадцать минут, но поцеловала только закрытую дверь. Соседка сказала мне, в какую больницу их увезли. Только там доктор сообщил нам, ничего не подозревающим, что у Лухи не просто передозировка снотворного, а пропущенный через грязные, немытые после туалета пальцы кокаин. Очень много очень дешевого и грязного кокаина. Она призналась мне, рыдая, что нюхает его уже три месяца. И что раньше Соль всегда продавала только качественный кокс, и все девочки давно у неё закупаются. Мы с Маркитосом ласково, даже нежно уговорили её лечь в рехаб. Мы ни разу не повысили голос. Даже потом, когда я вышла из палаты, я не расплакалась. Я села в такси и уехала домой. Мне хотелось свернуться клубочком на его коленях, и чтобы он гладил мои волосы и молчал, а я выплакивала всю свою виноватость перед единственной настоящей подругой. Мне было так стыдно, что я наслаждалась, пока она умирала из-за этой сучки Соль. Но даже желание размазать её тонким слоем по асфальту сдавалось перед слабостью, которую я тогда почувствовала. Впервые, наверное, в жизни. Но его не было дома.
Я не верила, ходила по комнатам и звала. Вышла на балкон. Выглянула на улицу, надеясь, что увижу его, что Пабло просто вышел купить печенья. Прождав его так с полчаса, я легла на холодный от октябрьского воздуха пол, подобрала колени и заплакала.
Он вернулся под утро, сказал, что были проблемы на работе. Я не кивнула, как обычно. Подошла близко-близко и со всей дури начала его бить. По плечам, в живот, по лицу, когда он увернулся, удары посыпались на шкаф и стену, о которую я наконец-то в кровь разодрала руки. Он обнимал меня и утешающее молчал, но это было очень-очень запоздавшее утешение. Это был наш первый и последний семейный скандал.
В Соль сконцентрировались все мои обида, злость и ненависть. За то, что Лухан приходилось удерживать на самом краю, что Мия плакалась мне в трубку по ночам, тратя сотни баксов на звонки из больницы. Когда Бустаманте сообщил, что взял её на работу, я думала, что начну шипеть. Ан нет, улыбнулась и продолжила помешивать обжаривающийся рис, мечтая высыпать в него мышьяку и скормить ей. Возвращения Пабло под утро с работы, ранее вполне объяснимые, теперь начали казаться мне постоянными изменами – не потому, что я не верила ему, просто я знала, что Соль способна и на большее. Только чтобы досадить мне – не так, так эдак. И чем злей и циничней я становилась, тем больше телевиденье меня обожало. Это сборище лицемеров и кривляк.
Потом, когда Мия, полгода пролежав в больнице, вернулась в институт, когда Лухи опять сорвалась и начала нюхать всё, что было белым и сыпучим, когда Пабло стал возвращаться домой к двум ночи, буквально за пятнадцать минут до меня, я даже не злилась. Я была сильной, но все силы уходили на то, чтобы такой и оставаться. Не позволять себе слабости.
Может только, не тревожа ничьего сна, гладить его щетину, курить в окно, писать бесконечные СМС сестре и подруге и шептать, пока никто из них не может слышать: «Ностальгия, mon amour…».
Из всего, что я могла бы, сумела бы, должна была бы… Вся моя жизнь состояла из «бы», хотя, казалось, ностальгии в ней больше нет места. Наверное, мне стоило бы убить Соль ещё в школе. А сейчас – не знаю, кто это сделал. Но он всего лишь опередил меня, я бы с радостью воспользовалась тем ножом сама, пока эти «бы» меня не доконали.

Глава 12.
Мари оставалась собой, профессиональной телеведущей. Ни имен, ни фактов, кроме самого необходимого минимума. «Лицемеры и кривляки» обзавидовались бы такому врожденному таланту ношения масок. Я молча подвинулся по направлению к ней, но Андраде только тряхнула головой с глупой и упрямой гордостью.
Мия всё так же угрюмо ковыряла пальцами плюшевую обивку кресла, видимо, неоднократно слышав всё это раньше, и выучив наизусть все обиды и шрамы. Лаура всхлипывала, но бесконечный поток её обвинений иссяк. И правда, с неё всё скатилось, как капли дождя. Она просто достала давно допитую бутылку и начала раскручивать её по полу то в одну, то в другую сторону. Пабло никогда со словами силен не был, так что всё ещё придумывал, чего бы такого сказать.
Откровенно говоря, тут мы с ним направлением мысли совпадали. Я смотрел на её дорогой французский маникюр и думал найти в движении её тонких пальцев какую-то подсказку, поскольку поднимать глаза Мия отказывалась. Мы так и не выяснили, кто же порешил Соль. Но никто, если честно, не опасался стать следующим, и это удивительно успокаивало.
Конечно, все мы были не без греха. Но накопительная система Соль убеждала нас в заслуженности её убийства. Даже я не чувствовал себя виноватым за то, что где-то в глубине души желал этого. Представлял. В деталях и картинках иногда.
Как успокоить Мию, чтобы прямо сейчас и при всех, я не знал. И уже подумывал какими-то несущественными словами разогнать собрание. Кто убийца – неважно. В конце концов, не разберемся мы – разберутся менты. А зная качество их работы, за штуку напишут ей самоубийство. Уж ментовке Барилоче Соль однозначно не давала.
Но и на этот раз истерика вмешалась малость в мои планы. Психанул на сей раз Гидо. Успокоив и усадив на кресло свернувшуюся Лау, он, словно подхватив её вирус, начал быстро и невротично говорить.
- Андраде, ты что, мисс Тефлон, что к тебе дерьмо не пристает? Бля, да ну не можешь ты быть такой невинной овцой.
- Гидо, заглохни, - тихо и резко ответил Пабло, разозленный скорей всего потому, что его с мысли сбили.
- А я тебе не мотор, чтобы глохнуть, - не задумываясь, вернул Гидо, - Но ведь кто-то же её убил? Вы все четверо говорите, что не вы. Так я, бля, знаю, что это не я. Ебать, да признавайтесь!
- Лассен, закрой пасть. Можно подумать, у тебя такие невъебезные были с Соль отношения! Мог бы сказать что-то, а не тупо молчать всё это время. И уж точно наедешь ещё раз на мою девушку – получишь в ебало.
- А что мне рассказывать? Млин, да всё у нас было нормально. Типа, как у обычных знакомых. Даже и говорить нечего.
Лаура, молча скрючившаяся в своём темном уголке, громко хмыкнула, и вполне отчетливо добавила.
- Да, как же.
- Заткнись, женщина, - рявкнул Гидо, на что взвилась уже Мари.
- А ты ей рот не закрывай, шовинист поганый. Это ты убийца? – самое дорогое talk show с самой известной ведущей Аргентины, в прямом эфире, а я в первом ряду. Отчего же хочется сбежать?
- А что я, я против Соль ничего особо не имел. Она у нас работала, ну, и ничего больше. Вы лучше на Ману посмотрите, это он торчал туеву хучу бабла!
- Не переводи стрелки, - рявкнул я, оглядываясь на Мию. Она так и не подняла головы.
- Значит, не переводить стрелки, Ману? – пропела Андраде, передергивая плечами, - А тебе не кажется необычным, что убийца выбрал в качестве оружия нож? Ма-аленький такой ножик? Для чистки овощей и фруктов? – я вздрогнул, Мия подняла глаза в ошеломлении, взгляд её метался между мной и Мариссой в панике. Извини, девочка моя. Прости меня, - Успокойся, сестренка. Это моя работа – всё знать.
- Знать что? – вопрос из зала.
- Не мешай, Лаура. Но речь даже не о ноже, да? Речь всего лишь о том, что никто не рассказал всей правды. Каждому хочется промолчать и прихорошиться. Ману и его ножи, Мия и то, что она прячет под блузкой, ну, и конечно же Гидо. Малыш Гидо, - Марисса подошла к нему угрожающе близко, - долбанный маленький барыга. И его дешевый кокс, отравивший Лухи, - Лассен слегка побледнел.
- Марисса, ты о чем? – спросил я, почувствовав, словно вылетаю из дискурса с заданным Андраде ускорением, по слоям лишаясь прошедших годов и наращенной кожи.
- Я работала редактором, братишка. Никогда не слышал, что такое телевизионное расследование? Должна же я была удостовериться, что именно Соль подсадила Лухан на кокс. Заодно и кое-кого из дилеров её узнала.
- А почему тогда ты не подала в суд? – спросила Мия, отбрасывая с глаз прядь льняных волос, и я успел словить её взгляд и намертво на себе удержать. Но Марисса, мать её, удосужилась ответить.
- Родная моя куколка, будь у меня официальные доказательства, я бы давно была генпрокурором, - и, вернув весь тоннаж собственного обвиняющего взгляда на Гидо, сняла с тормозов наезд, - Так что я бы на твоём месте придумывала объяснение правдоподобней, хотя, мне будет приятней услышать правду. И посмотрим, достаточно ли тебе повезет, чтобы я тебе поверила на слово.

Глава 13.
Млин, вообще мне в жизни везло. Ну, исключая тот период, когда предки обанкротились. Хорошо, хоть батя, додумался сначала заплатить за обучение, прежде чем тратить бабло на чье-то там лечение. Да и ладно, проехали. Вот только, подняться он больше не смог, так и остался простым смертным – «среднячком», еле скопили на оплату последнего курса. Еще мамочка моя всё удивлялась тому, что я не поступаю никуда, не делаю карьеру. Как же, чтоб поступить, нужно было иметь на депозитах кругленькую сумму, а папаня мой не мог мне этого обеспечить. Да, и вообще, чтоб в этой жизни крутиться – дипломы никому не нужны. Большие бабки заработать можно и не за столом из красного дерева, оставляя автограф «Монбланом».
Сначала все было просто. Еще в колледже я покупал у одних, перепродавал другим. На разницу мог позволить иногда водить Лау в кино и скидываться на общаковые мужские посиделки.
Лау, умница в общем. Красавица, интеллектуалка, сама экзамены сдала, училась всегда на отлично. Сильно мне мозги ревностью никогда не имела. Буквально умоляла меня переехать, когда её предки свалили в Европу. Нет, она не просила, но в её взгляде можно было прочесть именно это.
С ней жить стало ещё проще – она была мне как мать – в смысле подтерла, постирала, принесла. Ха, она была лучше, она никогда меня ни в чем не упрекала. Супер: дом, жратва, телка и при этом полная свобода.
Безусловно, меня иногда терзали угрызения совести, по поводу её частого одиночества, но, когда я ей предлагал пойти потусить где-нибудь, она, как обычно, мялась и просила прощения за то, что завтра семинар, и она ничего не выучила. Не знаю, правда, как она ухитрялась «не выучивать», притом, что постоянно что-то зубрила. Это мы тоже опустим.
Жизнь забила ключом, когда Паблито «очнулся». Увидев эти драные стены, я сразу смекнул, что в них прекрасно расположится элитный блядюжник. Но, учитывая настроения Пабло, я решил ему это показать на деле. Он взял меня в помощники, и с при помощи нехитрых движений нам удалось кое-что скопить. Попутно я налаживал связи с бывшими друзьями Серхио. Это была идеальная клиентура. Один даже привел меня на их вечеринку, где я присмотрелся, на что именно нам нужно ориентироваться: что пили, с кем спали, на что смотрели.
Андрес Герра пришелся как нельзя кстати, и немного помог. Даже сам того не подозревая. Ход был гениальным. Я ему намекнул. Назначил время. А этот похотливый извращенец только облизался. Мне нужно было, чтоб Пабло подтолкнули извне. Комбинация сработала безошибочно. Пабло не знал только одного – я уже месяца полтора, как искал ему телок в пока несуществующий бордель.
Это было самым сложным. Но и самым интересным, или даже творческим в каком-то роде. Я крутился каждое утро у школ, лицеев, институтов. Сначала присматривался, оценивал. Меня всегда интересовали крали из неполных семей или бедных кварталов.
Тело и лицо – первый критерий, следом – круг общения. Нужный мне тип, как правило, обитался среди богатых и обеспеченных, даже не подозревая, хотя может и нарочно, очень откровенно предлагал себя.
Придуманная мной схема проста, как рыбалка. Приготовление – спецодежда - дорогая рубашка и обувь, хороший парфюм. Знакомство – закидывание удочек - я подходил, улыбался, оставлял липовую визитку - и надсечка - «ненароком» светил кошельком, полным купюр. Блеск глаз, уже ставший знакомым, являлся для меня сигналом, и я предлагал ей свидание. Одна из десяти соглашалась. Но, именно она и оказывалась самой подходящей. «Рыбка» уже на крючке, оставалась только её аккуратно вытянуть и не упустить. Я брал у Пабло машину и вез телку в какое-нибудь недорогое кафе. Этим девочкам не нужно было петь про обложки журналов, или представляться рекламным агентом. Я сразу объяснял ей комбину. Условия «труда», оплаты. Но не забывал намекнуть и про то, что «папики» ожидаются только богатые. Да, это немного «в лоб», но мне нужны были именно волонтеры.
Мои «рыбки» были только самыми лучшими, здоровыми, ухоженными. На это мы с Паблито не жалели никаких средств. Репутацию «серьезного и элитного заведения» мы приобрели очень быстро. С пропорциональной скоростью потекли и деньги.
Про свой маленький «бизнес» я тоже никогда не забывал. Просто немного притормаживал его. Но, когда появились «рыбки», и им понадобилось расслабиться перед койкой, у меня всегда была пара затяжек. Кому-то этого было достаточно, для начала.
Пабло, конечно, не знал. Еще бы, я видел, как он перетрусил при виде пакета с травой. Бедный. И как с такими принципами можно заниматься сутенерством?
Но с девочками я договорился. При этом они были только довольны - возможность расслабиться. А не говорить об этом Паблито они даже сами предложили. Не знаю почему, но меня они уважали больше. Его боялись, что ли. Нет, не так, скорее мечтали замуж за него выйти в один прекрасный момент. Вот и строили из себя непонятно что.
Соль... Ха, Сольсита или просто малышка, как я её называл, появилась не сразу. Точнее сразу с поступлением Лау. Хотя нет, как я забыл, еще раньше – в колледже. Но это не важно. Заметили мы друг друга, когда они с Лау были на втором курсе. Соль стала чаще к нам заходить. Не могу сказать, что она меня сильно раздражала. Просто Лау совсем-совсем про меня забывала. Все больше с Соль. Никогда не понимал, что у них может быть общего? Такая умница и тихоня, как моя Лау и эта элитная потаскуха. Но они неплохо сдружились. Сольсита частенько у нас рисовалась, все дарила ей какие-то дешевые подарочки, советики женские нашептывала. Не знаю, нормальными вроде подружками они были. Мне не нравилось, что она вокруг Лау крутится, но она была единственной. В каком-то роде, она мне помогала. Я хоть мог без особых угрызений часто отлучаться по вечерам.
Но однажды случилось то, после чего все вокруг перевернулось. Когда Лау, в очередной раз сославшись на «зачеты», осталась дома, неожиданно взамен себя предложила «прогулять» Соль. Ехать нужно было долго, и по дороге мы рассорились. Я тормознул у обочины, взял её за подбородок и тряхнул. Она же очень быстро перевернулась и расположилась сверху. На вечеринку мы в тот вечер не попали, но зато прекрасно поместились на заднем сидении. Я тогда впервые понял весь шик автомобильной ебежки. Неудобно и скованно, конечно, но этот опыт особый.
С этого дня нас как будто подменили. Каждый её жест в моем присутствии возбуждал до безумия. Я видел и её реакцию. Отыметь малышку на месте мне мешала только Лаура. Приходилось ссориться - показательно, громко, сексуально. Получая почти физическое удовлетворение от этого. Потом, хлопая дверями уходить в разные стороны, но в одно место.
Сольсита знала всю подноготную нашего с Пабло бизнеса. Я ей давно предлагал. Все равно она ебалась со спонсорами, и вообще, со всеми подряд, так почему же не иметь с этого «бабла»? Упрямая и гордая. А я ей говорил.
Но жизнь дала ей по рогам. И больно так дала. Одномоментно её выперли со всех «кормушек» - института, агентства, и даже её предки собственноручно собрали ей чемоданы. Она, естественно, приперлась к Лау. И поселилась. Это стало просто невыносимо. Она везде. Она постоянно, она вокруг. Я закипал, уходил. А Соль запила. Сильно так. Да, и ещё устраивала Лау дешевые и бездарные пьяные концерты. Последнюю было страшно жалко. Она страдала, плакала, бросалась по обыкновению на колени. Этого я уже не мог терпеть. Схватил малышку за руку и закрылся с ней в спальне. Я на неё орал, чтоб она прекратила это, что уже всех порядком заебала, и вообще, пускай Соль выметается – я не мог ее видеть и не иметь. Её это видно забавляло, она лишь пьяно заулыбалась и провела языком по моим губам.
Этого я уже не мог стерпеть. Резко стянул с неё трусики, расстегнул ширинку и, облокотив её на стол, отымел сзади. Когда я кончил, она все также лениво, и немного пошатываясь, поплелась к подоконнику и, закурив, попросила найти ей работу. Любую. Ей уже было похрен. Вот здесь я был доволен собой. Заполучить такую кралю к нам в бордель означало неплохие доходы. Она немного смутилась скорости моего ответа, но попросила не обращать внимания и соскочила с подоконника. Соль приблизилась ко мне и провела руками по упругим квадратам моего пресса. Спускаясь, все ниже и ниже, повторяя траекторию языком, она расстегнула ширинку и, не без моей помощи, приспустила сначала джинсы, а следом и бельё. Я обожал её такой: на коленях и с лукавой улыбкой. Не скрою, минет малышка делала потрясно, умело, профессионально. Мне оставалось только упереться одной рукой на постель, а другой направлять её голову. Тогда в ней просыпалась игривость, и Соль начинала с легких покусываний головки. Подразнивала, то касаясь самым кончиком языка, то, наоборот, хватая зубами так, что я вздрагивал. Сделав несколько ловких движений языком вверх-вниз, она добиралась до мошонки и катала во рту яйца. Потом брала их поочередно и тщательно массировала языком и губами. Было немного щекотно, и я всегда в этот момент хихикал. Она же игриво дразнила меня вопросом «Продолжить?» и, открыв рот, запускала внутрь мой член. Сжимая её макушку сильнее, я двигал бедрами вверх-вниз-верх-вниз, подстегивая её всякими приятными словечками. Каким-то подозрительным умением ей удавалась расслабить рот так, что член проникал почти в горло, по крайней мере, так казалось мне. Не многим везет на такой элитный отсос. Когда же я был готов кончить у неё во рту, блондинка резко отодвигалась, и генетический материал шлёпался на ковер. Тот раз ничем не отличался от других. Сольсита вытерла губы моей рубашкой, и, бросив её на пол, вернулась на подоконник.
«Бедная, убогая, она думала, я буду её ревновать»- только и крутилось в голове. Я подошел к ней и поблагодарил, она ни капли не смутилась «Не за что». Она всегда была профессионалкой.
Странно, но с неё меня интересовал только доход и удовлетворение. И то, и другое эта краля мне обеспечивала. Идеальная телка.
Я не ошибся в ней еще по одной причине. У неё были связи. Она как-то давно, еще в период своей модельной карьеры, числилась в любовницах одного наркобарона местного значения. Он ничего особенного из себя не представлял, но в определенных кругах его уважали. Так он её попытался на кокс посадить. Но девочку не прошибло. Зато её умная головка смекнула – других-то прошибет, а кто-то еще попросит.
С приходом Соль мои «рыбки» стали «пудрить носики». Ну, не сразу, конечно. Но уже через два месяца добрая половина не обходилась без «порошка». Плюс к этому, особенно бойкие предлагали клиентам. Те иногда отказывались, иногда нет.
С «иногда нет» мы с малышкой имели копеечку. Да и некоторые крали в скором времени уже не просто не отказывались, а просили. Красиво просили, на коленях, от чего Соль только больше убеждалась в своём превосходстве.
Жалко их было, унижались, ебались за бесплатно, по пару раз за ночь. Соглашались на любые извращения. «Отработанные» ими деньги (а надо сказать, за извращения платили по двойному тарифу), мы с Сольситой делили пополам. Я сам никогда не распространял, никогда даже не пробовал, это все Соль и её штучки. Но и не запрещал. Как же, ей запретишь – она из под полы это делать будет, а так и я имел с этого.
И об этом Паблито ничуть не догадывался. Странный он конечно - романтик. Как купил себе новую бадыгу (на мой взгляд, выброшенные деньги, лучше бы еще один бордель открыл) и стал там мечты свои розовые осуществлять, так и почти забыл про нас. Появлялся только раз-два в месяц - бухгалтерию просмотреть, с «девочками» пообщаться. Он мог себе это позволить. Но, сожалению, он тоже середнячок. Нет амбиций. С нашими связями мы вообще могли целую сеть организовать – подавить всех, стали бы монополистами. Но ему нравится продюссирование. Что ж, цезарю - цезарево. А Богу – то, что положено Богу.
В его отсутствие я стал там богом. Пабло не имел обыкновения появляться неожиданно. Всегда звонил, предупреждал. Да, определенно, странный у меня друг. К тому времени в штате было почти полсотни девчонок. Кто-то уходил, кто-то приходил. Но я это дело жестко контролировал – сам решал, кого брать, кого отпускать. Иногда лично записывал к врачам, советовал гардероб. Я заправлял всем. Это стало моей стихией.
Соль свалила синхронно с Пабло, нашла себе очередного любовничка–агента. Решилась на откровенные съемки в «Плэйбое» (терять ей уже было нечего) и, вот, - она снова на олимпе модельного бизнеса. Бельевого бизнеса, правда.
Но она не забывала «корни». Тому было несколько причин. Во-первых – в отличие от меня, ни один «папик» её не удовлетворял. Как она призналась мне однажды, хотя нет, неоднократно признавалась в том, что только со мной она кончала. Во-вторых - на неё были «заказы», и она никогда не отказывала. В – третьих - у неё уже была шайка сторчавшихся «рыбок», с которых она имела нехилую прибыль. Так что детка жила по полной программе. Но ей этого показалась мало. Жадная сука.
Полгода назад эта блядь додумалась записать пару наших разговоров на диктофон. Там было все – кто с кем, почем. И даже «пудреницы» были упомянуты, и, самое интересное, не ей, кто этим занимался, а мной! У неё хватило наглости забирать себе все раньше деленные пополам деньги. Сука. Наделала копий и притащила их в пакете – там было около 20 дисков! И не лень ей было этим заниматься? Банальный и примитивный шантаж. Ну не сука? Ещё какая. Небось, думала, что я её любил, боялся, уважал. Тоже мне королева ла-платовского разлива. Шалава, которой раз в тысячелетие пришла в голову гениальная, на её тупой взгляд, идея.
Рано или поздно, она должна была сдохнуть. Я бы сам её задушил или утопил, если бы это продолжалось еще дольше. Даже неоднократно представлял себе, как она подыхает на моих глазах. Как просит пощады, прощения. Я благодарен тому, кто это так сделал. Её смерть должна была быть такой, и только такой…

Глава 15
-Лау! – зловеще и синхронно озвучили мы приговор. Наверное, только в этот момент до нас окончательно дошла ясность сказанного вслух.
-Нет, нет, этого не может быть, - зашептала Мия, - Нет, это нереально, Лау! - её тон стал неуверенно-растеренным, - Я просто отказываюсь в это верить!
Мия вскочила и закричала:
- Это сделал он, - она указала на Гидо, - Это мог сделать только он…
- Ошибаетесь…
Доносившийся с лестницы голос был спокоен, уверен и отличался от привычного нам. Она стояла, немного пошатываясь, при этом не держась за перила. На Лау была пастельного цвета пуританская ночная рубашка до пят. Девушка слегка подняла правую руку, и в лезвии ножа отразились игривые огоньки свечей. Но мы бессознательно отключили зрение, уступив пьедестал слуху, и лезвие быстро стерлось из короткой памяти.
- Это сделала я, - она произнесла звуки просто и до ужаса обыденно, - Я убила Соль. И я ни капельки не сожалею об этом.
Мы были буквально загипнотизированы её словами и пристально следили за губами. А зря. В какие-то доли секунды Лау подняла правую руку, уложив нож в удобном положении, и вытянула левую. Порез был сделан так резко, что он одновременно вывел из транса нас и Лау, которая стала жутко, почти эпилептически трястись.
- Дура, - проорала Марисса, первой оказавшись возле Лау.
Последняя уже успела выронить нож и упасть на колени, прижимая к себе раненное запястье. Мия помчалась следом, крикнув:
- Водку, спирт, аптечку, мигом!
Мари к тому моменту уже рвала подол сорочки Лау на бинты, а Пабло принес аптечку. Я убрал от греха подальше нож. Сестры бережно перебинтовали ей запястье, удостоверившись, что порез был сделан не глубоко, и сухожилия не торчали из раны.
-Какая, же ты дура, Лау, - тихонечко нашептывала Марисса, оборачивая порез новым витком светлой материи, - Зачем? - произнесла она еще тише.
- Можешь подвигать рукой? – спросила Мия, после того как перевязка была завершена, на что Лау покорно повиновалась и кивнула, - Больно?
- Да.
- Боль поверхностная или затрудняющая движение?
-Нет, скорее, сам порез болит.
-Ясно, слава богу, не задела сухожилия никаким боком, - заключила Мия, - Вены скоро спазмируются, а кожа затянется. Жить будете, - заключила она, натянув улыбку.
- Спасибо,- уже вернувшаяся в привычное нам состояние Лаура.
И опять комната погрузилась в тишину. Гидо, все время стоявший за мной, взял бережно Лау и помог спуститься в холл, где посадил на софу. Никто не хотел торопить её, но всеобщее нетерпение нависло и давило. На этот раз она больше не плакала, а лишь немного поёжилась, от чего Мари подала Гидо плед, который он накинул на плечи своей девушки. Мы сели и стали ждать. Она молчала с минуты две, а потом попросила сигарету, хотя никогда до этого не курила. Мия тряхнула пачку, и оттуда вылетели последние сигареты. Как будто даже пачка понимала, что дальше к ней не прибегнут.
- Я узнала все недавно, - она затянулась и немного покашляла с непривычки, - Я просто нашла её дневник месяц назад. Случайно, совершено случайно нашла, и… не удержалась. Это не в моей привычке - читать чужие письма, записи, но я не удержалась. Она вела его последние полтора года. Все записывала. Когда я прочла про шантажи её бесконечные, это меня возмутило, ведь кроме вас с Пабло, - она подняла глаза на меня, - У нее было еще тройка таких же, как вы – «Лошки» - так она вас всех обзывала, - Лау снова затянулась. – Конечно, было противно читать про ваши с ней «дела», - она снова взглянула на нас с Пабло и стряхнула на пол пепел, - Но, поймите, я не была уполномочена читать ей мораль в этом вопросе!
Мы помолчали в ответ, а она вздохнула:
- О том, что она занимается проституцией, я не знала, как выясняется, дневник приходился на период времени, когда она перестала... этим заниматься. Но кокс! Я заметила, что она иногда вела чему-то учет, но я никогда не подумала бы, что это кокаин! Ведь в дневнике он фигурировал как «пыльца», и я решила, наивная, - она усмехнулась, - Что это просто её очередные косметические штучки – она ведь была помешена на этом. Но там был момент, который меня заинтересовал больше всех - некий мужчина. Она называла его «Тигр», всячески расписывала в подробностях их интимные свидания. Но никакой личностной конкретики. Сплошная порнография! – Лау поморщилась, - Я даже не дочитывала, настолько это было неприятно.
И молчала…
В комнате повисла уже знакомая тишина, мешавшаяся с всеобщим ожиданием ответа Лау, которая, попросив вторую сигарету, продолжила:
- Не то чтобы меня беспокоил сам «Тигр», или кто он, меня больше волновал тот факт, что она мне о нем ничего не сказала. Ни слова. НИ-ЧЕ-ГО, - она дополнительно отчеканила каждый слог ударами пальца по сигарете, - И я стала за ней наблюдать. То есть, я всегда за ней посматривала, но после этого мой интерес стал почти азартным. Она ничем себя не выдавала, ничем. Но однажды она сделала промашку. Даже не она, а вы, - вальяжным жестом она указала на Гидо, - Да, вы. Вы прокололись в тот момент, когда плохо замели следы после вашей встречи. Я тогда, помните, раньше вернулась? Соль мне что-то плела, но я поняла - она кого-то скрывает. Пока я сидела в кафе – все думала – Зачем? Ведь она могла меня впустить на кухню или в комнату и продолжать развлекаться у себя. Но нет, ей важно было, чтоб я ушла. Тут было два варианта. Либо это популярный человек, либо это общий знакомый. Первое я отбросила сразу – слишком нелепой показалось мне предположение. Но, а второй вариант... ты только не злись, - она посмотрела на Мари, потом перевела взгляд на Пабло, - я подумала, что это твой Блондинчик, - Лау пожала худыми плечами. - Ну, знаешь, его школьная слава и прочие мелочи, близкое знакомство с Гидо. Я так думала, пока не вошла в дом. В воздухе МОЕГО дома стоял знакомый аромат. Аромат МОЕГО парня! Хотя она только что сказала, что не видела его 2 дня. Но я решила – «совпадение». И жила в счастливом неведенье еще 2 дня, пока меня не угораздило навести порядок в её вещах. Я даже не залезла глубоко! Лишь складывала разбросанные по комнате вещи – органически не выношу безалаберность и беспорядок. Среди горы журналов и приглашений я нашла диск, маленький ничем неприметный диск. Я уже не могла совладать с собой и прослушала его. Сначала женский голос - я узнала в нем Соль – пытался что-то выпытывать, спрашивал про какие-то пудреницы, девочек, но её оборвал мужской. Гидо. Я уж не помню, что он ей сказал, у меня просто был шок. А потом.. Потом, он ей предложил трахнутся. И они трахнулись, запечатлев соитие для потомков. Видно, это была пробная запись…
Лау опять замолчала. Было ясно, что слова даются ей с трудом, и она пережевывает каждый звук.
- В голове сразу все сложилось. Почему она ни разу не обмолвилась, зачем выставила тогда меня из дома, почему после разговора с Гидо пришла в себя так быстро... – блондинка закрыла глаза, - Это произошло неделю назад. Я тогда не знала, что убью её, я вообще не знала, что убью её. Даже сегодня, когда она якобы заболела, - наратор усмехнулась, поднимая голову, - Да, якобы, ведь она приперлась сюда, чтоб лишний раз потрахаться с Гидо, и, может, подразнить вас, не знаю, но первое наверняка. Если помните, я поднялась наверх последней, когда мы играли, я даже не планировала заходить к ней, ведь по идее она должна была спать! Но, пройдя мимо двери, решила проверить её температуру. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила её бодрствующей и с маской на лице! Не то, чтобы она испугалась меня видеть, даже наоборот, она ни капельки не стеснялась своего обмана. Она смотрела нагло, прямо и спросила меня, что мне от неё надо. Я решила сохранять выдержку и притвориться. Села на край кровати, предложив ей почистить апельсин. Она села рядом. Я сказала ей, что все знаю про их измену, но она приобняла меня и бросила: «Я же с тобой всем делюсь! Не будь жадиной, тем более, что ты фригидна, а мальчику нужно развлекаться!». Она это произнесла так просто, так обыденно и до боли обидно, - Лаура скривилась, похоже, вспоминая ту боль, - что, моя ладонь почти инстинктивно сжала рукоятку... Я просто хотела её напугать! Понимаете, приложить к горлу и напугать! - запустив пальцы в волосы, девушка поежилась, - но... я не рассчитала, и перерезала ей горло. Сначала я испугалась, когда она схватилась за порез, захрипела и закатила глаза... а потом просто добила её. Да, добила, ударив в сердце, надеясь, что найду его вообще. Я не знаю, сколько сделала ударов, но это же не важно. Важно как я себя почувствовала... а почувствовала я себя хорошо... бросила нож, вымыла руки и спустилась. Я знала, что никто к ней не пойдет ночью, у меня появилось время. Время для чего? Сама не знаю... но сам факт грел. Я опять же, не учла Гидо. Он пришел к ней ночью. Ебаться, - вслед за ней мы все взглянули на его опущенную голову, - Так все и открылось, - заключила она и замолчала, затушив незаконченную сигарету.
Молчание проникало в ноздри, резвилось в горле и заполняло легкие. Кто из нас будет сильнее?

Глава 16
- Спасибо, - тихо произнесла Мари, обняв Лау за колени. – Спасибо тебе.
Лау только отмахнулась и улыбнулась:
- Не надо было меня останавливать, я заслужила смерть. Я убийца. Возомнила себя карателем. Глупо как-то, по-детски.
Я её оборвал:
- Лау, прекрати, ты сильнее нас, поверь, мы все… - я осекся, - мы её ненавидели, но никто не попытался её убрать. Ты… даже если это просто отчаянье, даже если ты... – но тут меня осенило, - Кто-то видел, как она с вами садится в машину?
Вопрос действительно застал врасплох, но первым отреагировал Пабло:
- Наверное, нет. Она же, помните, потом прибежала! – он обратился больше к Лау, - Вспомни, мы уже почти отъехали, она тебе позвонила, - он немного нахмурил брови и посмотрел на Лау вопросительно.
Но, за неё ответил Гидо:
- Да, Пабло, она присоединилась к нам уже практически… нет, мы её ждали. Помнишь?
- Да-да, Ману – мы уже к тому времени почти выехали из города. А она нас попросила подождать. Но неправильно место назвала, короче, когда мы её нашли, такси уже не было.
- То есть…- я даже предпринял попытку улыбнутся, - Вас никто не видел?
- Да, - почти хором сказали Марисса, Гидо и Пабло.
- Тогда, Лау, считай, что родилась дважды. Я думаю, ни у кого нет сомнений по поводу того, что сдать тебя было бы просто глупо. Поэтому Соль нужно спрятать, и сделать вид, что последний раз вы видели её в аэропорту Барилоче.
- Это все отлично, Ману, - Гидо поерзал на софе. –Только, знаешь ли – слишком невероятно. Такое ощущение, что эта блядь сама шла к нам в сети.
- Пути господни неисповедимы, - подытожил я. – Только теперь нужно не спалиться. А спрятать остатки «королевы».
- Предложения? - перебила меня Мари
- Что предложения?? – я хмыкнул, - это же Барилоче, люди! Тут полно мест, дыр, расщелин – трещин, где можно спрятать труп навсегда…
Я почти физически ощущал всеобщее расслабление. Молчание, в данном случае, становилось лишь прелюдией, некой взлетной площадкой, оно дало нам всем энергии.
- Тогда не будем тянуть резину, - бросила молчавшая до этого момента Мари, - Берем покойницу и выволакиваем. – Заебал уже этот дешевый ужастик с намеком на саспенс!
-Ладно, - это уже моё солнышко, - Давайте быстрее покончим с этим кошмаром!
Пабло вздохнул и, подхватив за локоть Мари, поплелся наверх.
- Советую ВСЕМ последовать нашему примеру, - прикрикнула сверху Марисса, замечая всеобщую неловкость и тормознутость. Но, остановившись, изменила тон, - Лау, если тебе плохо, можешь остаться. Но ты же сама понимаешь – твое присутствие – желательно.
Лау кивнула, и мы, как мне показалось, дружной группой, поднялись вслед за Мари и Пабло.
Собирались мы в тишине. Такой, что было слышно, как на первом этаже треснуло последнее бревно в камине. Мия немного повела плечами, но я её успокоил:
- Пабло завтра привезет дрова…
Она не ответила, она даже не отреагировала – ни сейчас, ни после, когда я инстинктивно взял её ладошку в свои руки, заметив, что ее снова пугает завернутое и уже остывшее тело Соль. Она осталась также холодна, когда я, не прикасаясь, поддерживал её локоть во время долгих поисков нужной расщелины. Благо, к тому времени снегопад уже успокоился, но непроходимые снежные сугробы затрудняли даже не поиски, а само продвижение. Мы несли труп по очереди, каждый раз перекидывая его через плечо, периодически сменяя ему опору. Не скрою, нести было тяжело, кажется, даже при жизни она не была такой тяжелой. Но, когда Пабло крикнул - «Нашел!» - я с нескрываемым облегчением положил его на снег.
- Я знаю эту пещеру, - в интонации Пабло была какая-то детская, почти щенячья радость, - там куча ходов. Гидо, идем за мной! Найдем подходящее место, а ты, Ману, жди нас и охраняй девочек.
И они скрылись внутри. Я не знал, если это снова моё воображение, но их не было так долго, что мы стали уже порядком подмерзать, и я попытался сблизиться с Мией. Я просто хотел предложить ей тепло. И снова молчаливое фиаско. Наконец, из еще более черной, чем предрождественская ночь, пещеры, высунулся Гидо:
- Мы нашли. Пабло остался там. Идемте, - он был лаконичен, и выглядел таким же замерзшим.
Бесконечный лабиринт, повинуясь командам Гидо «Прямо-Прямо- Налево», наконец вывел нас на Пабло. Там была небольшая ниша в камне пещеры, которую можно было увидеть лишь при прямом освящении. Гидо положил туда Соль, я прочел отче наш, мы все перекрестились и поклялись никогда не говорить о том, что произошло за последние 24 часа. Пабло вывел нас наружу из этого кромешного коридора. Опять шли - в тишине, иногда разведенной мелкими фразами между парами. Всеми кроме моей. Мы распрощались на втором этаже, напомнив Пабло, что завтра он должен привезти Вико с Рокко.
Я открыл Мие дверь, и она сразу направилась в ванну. Сначала я просто упал на постель, просчитывая в голове возможность хоть как-то вернуть былые отношения. Сняв толстовку и майку, я сел на край накрытого пледом матраца, сжимая в ладони холодный предмет. Красивая, немного восточная ручка, зеркальное остриё…Хлопок дверью прервал мой эпитетный ряд.
- Ложимся спать, - непривычным тоном произнесла Мия.
- Как прикажешь, - сказал я тихо, одними губами.
Мия вскинула бровь и зло протянула:
- При-ка-же-шь? Ману, это интересно. С каких пор приказываю я?
Я немного поднял уголки губ, но все еще не решаясь улыбнуться. Последняя интонация была мне знакома, но я до конца не верил.
- А, тебе б не хотелось поменяться ролями однажды? – игриво, с надеждой
- Нет, - слишком резко, отрывисто - Ману, - наклонила голову и закусила губу.
Я узнал её жест, который меня не просто приободрил, он раздул словно меха в душе надежду.
- Тогда все по-старому?
Мия опустила глаза и сквозь длинные, ровные и такие милые мне ресницы тихо скокетничала:
- Это выше меня, Ману. Зачем же ты играешь, - она покачала головой, рассыпав волосы по своим божественно прозрачным, картбланшевым плечам, и опустилась на край постели. Рядом со мной.
Немного поколебавшись, я коснулся похолодевшими губами острой косточки ключицы. Спустился на плечо, замедлив движение, стараясь уловить её вздох. На выдохе она немного простонала, и я, поймав момент, мягко приложил холодное остриё. Под моими губами пробежались мурашки. Я уткнулся кончиком носа в её предплечье, вдыхая горьковатый миндальный аромат. Её кожа было мягкой, ровной, не считая едва заметных, и только мне знакомых бороздок. Сегодня я сделаю еще одну.
Мия расслабилась, но спину держала по-королевски прямо. Снова сладко простонав, она обняла своими тонкими, аристократическими пальцами, моё запястье. Она не дрожала, за годы тренировок, её движения стали увереннее, но не потеряли былой нежности. Я поднял голову и посмотрел в её бархатно-серые глаза – в такие моменты они приобретали только мне знакомый оттенок бронзы. Я улыбнулся взглядом, и нежно провел лезвием по тонкой коже предплечья, таким образом, чтоб дополнить уже написанную композицию. Она снова простонала, уже громче, слаще, продолжительнее, от чего кровь на предплечье стала поступать сильнее. Я попробовал на вкус – сладкий. Её кровь могла быть только сладкой. Собрав драгоценные красные капли на губах, я поднял голову и коснулся кончиком носа уголка любимых губ. В этот момент у меня сорвало башню, я быстро схватил её подбородок и резко окрасил ей губы красным цветом, раздвигая языком уже ставшие для меня особо сладкими, створки. Она ответила немного ленно, повинуясь. Она меня дразнила.
Я спустился на подбородок, пока солнышко расчесывала мне на затылке шаолиньские сады, и сжал рукой порез на предплечье. Сжал не сильно, не оставляя следов, но Мию эта манипуляция только распалила, и она принялась торопливо и ловко расстегивать на джинсах пуговицы, покусывая свободные и доступные участки моей кожи.
Я помог ей избавится от моего белья и властным жестом опрокинул её, долго державшую лебединую осанку, на постель. Опять секундное колебание, только для того, чтоб насладится этим божественным видом, этими безупречными линиями. Мия заметила моё затянувшееся замешательство, и, облокотившись на локти, обнажила шею. Жаль, что мы сегодня играем в другие игры…
Мой взгляд снова приковался к свежей царапине, кровь на которой, превращаясь в тоненькую струйку, манила и гипнотизировала меня. Я резким движением стер красную полосочку, почувствовав, как неожиданно она стала вязкой, тягучей, как превращала мое немного грубоватое трение в нежное поглаживание Расписал на предплечье кровавый эскиз - будет моей первой пропиской, первым мазком. Это было только началом, ведь сегодня я писал на её теле, словно полотне – чистом, девственном, распростертом. Мия снова стонала, но её руки, длинные и ловкие, нашли себе работу. Она сначала бережно, как-будто исследуя, провела по моему детенышу указательным, холеным пальцем, то ускоряясь, то сбавляя обороты. Мои ладони уже начертили на правильных полусферах только мне ведомые, немного колдовские ацтекские символы. Мия похихикала и притянула меня за талию – резко, немного отрывисто, встряхивая, получив мою хитрую улыбку. Я еще немного подразнил её, покрывая грудь новыми мазками алой, вязкой словно дорогое топливо, крови, каждый раз припадая к источнику - то ладонью, то губами. Мия - еле слышно стонала, оставляя еле заметную испарину с кончиков пальцев на простыне. Я же наградил безмятежную кожу плоского живота кровавыми линиями, решая, что пора заканчивать эту затянувшуюся, но такую обоюдно приятную прелюдию. Я обхватил немного успокоившийся источник ладонью и сдавил, от чего Мина спина выгнулась, а горло издало стон, немного громче обычного, немного сильнее позволительного. Я рефлекторно захлопнул её открывшиеся губы рабочей рукой, второй - поймав правый сосок, и прыснул:
- Тише, тише милая… - я освободил её губы, и размазал остатки десерта по щекам, играя пальцами с её языком.
–Мануууу, не томи, - протянула она - поймав моё запястье, она вернула его на предплечье.
Я снова собрал новую порцию на ставшими уже красными пальцы и ногти, расписывая резким движением своего детеныша, свободной рукой прокладывая ему путь. Мия закрыла глаза и развела колени.
Я вошел быстро, не мешкая, от чего Мия сомкнула вокруг моих бедер кольцо из ног. Я двигался быстро, при каждом движении сжимая свежий порез, доставляя Мии новую порцию ощущений. Вдруг она раскрыла сильнее губы, накрыв их ладонью, а я уткнулся лбом в её шею, тихо застонал.
Мы хотели так уснуть, как неоднократно уж делали, но здесь мы не одни. Я аккуратно вытянул свой член из моей девочки. Как будто я опять лишил свою мышку невинности. Лишил в уже несчетный раз.
Уже порядком уставшие, мы нежно намывали друг друга под расслабляюще теплым душем. Наклеили незаметный пластырь на порез. Я подхватил её и уложил на руки.
- Я от всего тебя спасу, от всего смогу защитить, моя девочка, - сказал я, когда Мия уже тихонечко засопела у меня на плече.
Пабло разбудил меня с утра, тихо поинтересовавшись, не надо ли нам чего в городе. Я навскидку назвал пару каких-то мелочей. Он улыбнулся и вышел. Я покрепче обнял своё солнышко – жизнь продолжается. Жизнь продолжается рядом с НЕЙ.

And I see forests and it's the 25th of December
and my old man plays the piano for Christmas.
He plays the piano for Christmas.
And we're all there, all the aunties and uncles,
and the angel's on the top of the tree.
Up there on the top of the tree.
Have I enough time, have I just some time,
to revisit, to go back, to return, to open my mouth again
and say something different this time.
And I see bags of newspaper and a car in the carport,
and you're a grown up and still unsure,
and I'm thirty and I don't know nothing no more.
And I'm sitting, sitting on the top of the stairs,
and you're crying out on the towpath by the river
with all the swans and all the people walking by.
And all of a sudden I'm stuck with an urge to unlock a door
with a key that's too big for my hands
and I drop it, and it falls at your feet.
Come on, come on, it's there at your feet.
And I never, no I never ever realized.
And I never, no I never ever realized.