3.
- Пабло, мне больно, слышишь?! Я вполне могу идти самостоятельно, придурок! Тебя не учили НОРМАЛЬНО обращаться с женщинами?!
Огненные пряди то и дело выскальзывали из его кисти, но он был слишком зол, чтобы обращать на это внимание. Квартира находилась на втором этаже, и пришлось тащить её через всю парковку, в обход (чтобы соседи не увидели) по дворам и вверх по лестнице. Она едва не вырвалась на лестничной клетке, когда он искал ключи, но ему всё же удалось доиграть чужую роль, и он швырнул Мариссу на кровать в спальне.
- Теперь всё? – Мари потёрла ушибленный висок и в очередной раз бросила визуальный вызов Бустаманте.
- Ты мне изменила, - до боли закусив губу, проговорил Пабло.
- И что с того? – Марисса протянула руку, но он так и не помог ей встать, отчего хотелось накинуться на него с кулаками, вырвать его золотистые волосы, выцарапать перламутровые глаза… Вместо этого она перевалилась на бок и одновременно кряхтя и матерясь, перетащила своё измученное быстрым сексом и ладонями Пабло тело на кровать. - Ты повёл себя как последний придурок, супермен.
- Ты проститутка, Пиа Спирито, признайся себе в этом. Кем он был? Директором клиники, простым врачом или, может, санитаром?- сознательно причиняя себе боль своими же словами спросил Пабло.
- Ты такая же блядь, как и я, - начала Марисса, - это первое. А второе – только ты мог предположить, что я лягу с санитаром, врачом или директором клиники, зная, как я отношусь ко всем служителям Гиппократа взятым вместе и по отдельности. Теряешь скудные пожитки интеллекта, Паблито.
- Закрой рот, - нет, ненависть не закипает – она пульсирует в висках, отдаваясь визуально огненными бликами в ямочках на её щеках.
- А если не закрою? Что ты сделаешь, Паблито, ударишь меня? Так, кажется, поступают супермены, когда им не угодила подружка? - её бесстыжие шоколадные глаза нагло впились прямо в его самолюбие. Все пущенные дротики – и гласные и согласные - попали в цель. Пабло сжал кулаки и представил, как даст ей то, в чём она больше всего сейчас нуждается – хорошую пощёчину, но… самые очевидные решения проблем почему-то всегда кажутся абсолютно нереальными. Он не может ударить её, но ведь Бустаманте всегда добиваются своего... Рывком он сорвал с неё майку, она и не успела опомниться, как-то же было проделано и с лифчиком.
- Пабло, ты не станешь, - попыталась предостеречь его от очередной - внеочередной ошибки Марисса.
- Почему же? Стану, - за её вещами на пол полетела его рубашка, белая в крупную голубую клетку, отзываясь в ушах чётким стуком оторванных пуговиц.
- Это глупо и…- он стал расстёгивать её джинсы, сами джинсы, судя по всему, были против, - что ты делаешь?
- Закрой рот, нас могут услышать.
Пабло и сам не догадывался, что может разорвать «Лавесы». Прижав её к спинке кровати, он с лёгкостью заломил ей руки. Она вырывалась, осыпала его проклятьями, два раза его укусила, но ничего не могла поделать. Кожа равномерно покрывалась липкой плёнкой пота, руки затекали, измученное тело уставало изгибаться и демонстрировать чудеса акробатики. Пабло это только забавляло. Он нуждался в ней, сейчас, как в больнице нуждался в сигаретах. Надо было снять стресс и попутно поставить её на место.
4.
Мари курила четвёртую подряд, чего раньше с ней не случалось. Холодный подоконник ежесекундно напоминал о реальности, не разрешая забыться. Теперь она понимала наркоманов.
- Так ты упадёшь, - Пабло встал с постели и подвинул её ближе к комнате – дальше от окна.
- Потрясающая забота, Паблито, так держать, - отозвалась она, выпутываясь из его рук и подсаживаясь к городскому смоку.
«Сама виновата. Спать с этим гарвардским придурком тебя никто не заставлял. Можно было подкупить его, дать ему по яйцам, зашвырнуть в его голову той нелепой бронзовой статуэткой, что стояла у него на столе. Но ты, Марисса Пиа Андраде, выбрала самый отвратительный путь - банально переспала с мужиком без всяких на то оснований. Карту Пабло ты могла бы и сама подписать, в каллиграфии ты мастер. Но… на больничной койке, обтянутой прозрачной до приступов рвоты клеёнке, по соседству со шприцами и пипетками. Уфф, Марисса, ты пала на самое дно своих неожиданных фантазий. Но как он узнал?..».
- Там, в сумочке, - проговорила Марисса, имея в виду географическое месторасположение карты больного Бустаманте, когда правда банально впилась в сердце запоздалой догадкой, - ты рылся в моей сумочке?!
- Ага, - как-то по-будничному отозвался Паблито, доставая запотевшую бутылку пива из холодильника.
Марисса спрыгнула с подоконника и отвесила ему нереально сильную для собственного организма пощёчину.
- Никогда, никогда не смей больше так делать, мои вещи – это мои вещи, но для тебя неприкосновенны!
Пабло потёр щеку и так же обыденно проговорил:
- Достала, Спирито, сил моих больше нет. Иди погуляй, а?
- Я пойду, - заверила Марисса, быстро меняя влажную тогу из простыни на бирюзовую маечку и ярко-голубые (его любимые) джинсы, - бай, Пабло!
- И тебе того же, - улыбнулся он.
5.
Спустя пять часов он нашёл её у дома Сони Рэй. Она там стояла. Естественно, о том, чтобы зайти внутрь (хотя бы в целях укрытия от проливного дождя) и речи быть не могло. Она забыла все кредитные карточки, а наличных не хватило даже на одну ночь в дешёвой гостинице. Он привёз её, озябшую и насквозь промокшую, домой, где горячая ванна и тазик крепкого чёрного кофе привели её в чувства. А потом она лежала, свернувшись у него на коленях – его маленький сиамский котёнок – и дрожала от гулявшего в душе холода. Почему у них всё так? Почему другие люди могут жить нормально: ходить на работу, приносить сумки из супермаркета за углом, заниматься ставшем со временем автоматическим сексом и жить, банально привыкая к недостаткам друг друга; а они - нет? Почему?
После колледжа группа распалась. Пошло? Ещё бы. Мия и Ману создали образцовую ячейку общества Мексики, а она, меньше всего желая возвращаться к Соне, оказалась в квартире Пабло. Нет, ничего личного, просто надо было где-то пожить, пока синьора Рэй не соизволит сменить гнев на милость и вернуть ей кредитки (только почему-то уютному домику лучшей подруги Лухан она предпочла скромные апартаменты «этого безмозглого тупого папенькина сыночка», мотивируя свой выбор на собственном суде не иначе, как «я буду мешать Лухи и Маркосу. И пусть у них 2 этажа свободных помещений. А с Пабло меня ничего не связывает. Это будет его милая дружеская услуга за то, что я 2 года терпела его в колледже»). Первое время (точнее, первые 20 минут) она даже спала в другой комнате. А потом… Недели сливались, образуя причудливый сплав дней и ночей, они уже потеряли счёт суткам, превратившимся в затяжные тёплые и густые сумерки из-за постоянно закрытых штор. В комнате почему-то пахло апельсинами… сквозь этот запах она идентифицировала только его: его движения, слипшиеся иголочками ресницы, пшеничные волосы, которые казались в темноте русыми… Ей уже было необходимо захлёбываться в его глазах, голубых (именно голубых, а не синих, васильковых, бирюзовых и лазоревых), путаться в его светлых растрёпанных волосах, чувствуя какое-то особенное, присущее только этому телу тепло.
6.
Пабло один остался на плаву: у него был заключён контракт с мало-мальски приличной звукозаписывающей студией. Соня, видя, что «девочка уже не вернётся в отчий дом», решила помочь новобрачным посредством непрерывной атаки подосланных журналистов. Паблито безумно тушевался, когда папарацци с микрофонами, диктофонами, блокнотами, камерами и прочими орудиями пыток встречали его у подъезда, на парковке, в студии – повсюду. Он прятался от них, закрывался, требовал вывести его через чёрный ход, и когда они настигали его, мог вымолвить только «да» и «нет»; впрочем, чаще «нет». Несмотря на это, вскоре о нём заговорили, в журналах стали появляться его фотографии, критики заметили его существование и даже одобрили первый альбом, его сравнивали с Леонардо Ди Каприо, а девочки - фанатки разломали пухлыми розовыми конвертами его скромный почтовый ящик. Пошли бесконечные съёмки: телепередачи, рекламы, DVD записи концертов и, самое дорогое, первый профессионально снятый клип. Его боготворили, от его улыбки падали в обморок, его называли лукавым ангелом, и ему это нравилось. Он больше не боялся журналистов и прессы, с благодарностью принимая материалы о своих любовных похождениях с самыми красивыми женщинами Аргентины, он заключил новый контракт с одним из самых известных продюсеров, приобрёл свою звукозаписывающую студию. Жизнь разделилась на «до» и «после» вмешательства Сони Рэй. Мариссе это было по вкусу: мама единственный раз сделала что-то нормальное. А тот факт, что Паблито и не догадывается о причинах своей столь стихийной популярности, её только забавлял. Ничего, скоро он сам научиться плавать и тогда можно будет безболезненно убрать спасательный круг «Соня Рэй».
7.
Она любила сидеть вместе с ним в студии, наблюдая за тем, как Пабло репетирует со своей командой. Он начинал, и острый, пронзающий плотный воздух риф резал её разряженные нервы. Его подхватывал Анхель – соло-гитара, добавляя кусочек потёртой летописи средневековых баллад, а сверху ложился, словно надгробная плита, стиль Трента Резнора с мрачными аккордами, без малейших претензий к счастью. Тягучий и топкий ре-минор медленно заполнял студию, впитываясь в воздух, смешиваясь с дождём за окном, проникая в самые тонкие щели подсознания, разъедая шипучей кислотой мечты и с хрустом разламывая реальность. В такие моменты Марисса была готова всё отдать, лишь бы время остановилось. Она не могла понять, как это получается: как эти фантастические пальцы ласкают струны гитары, доводя их до изнеможения, заставляя их стонать от ирреальной смеси боли и удовольствия. Пабло был единственным материальным объектом для неё, время теряло в такие моменты своё пространственное значение, предметы расплывались, воздух таял – оставались только они с Пабло. Нет, только Пабло, она лишь пыталась подстроиться хотя бы под аккомпанемент, но неизменно убеждалась, что диапазона катастрофически не хватает. Марисса знала, что у каждого явления на этой земле есть цена, ценой же этих фантастических минут, часов и суток был совершенно немыслимый, но оправданный факт: каждый риф заканчивался мелодией, каждая мелодия - песней, каждая песня – синглом, каждый сингл, по большому счёту, давал начало новому диску, а каждый диск заканчивался гастролями - теми пресловутыми поездками, когда у всех музыкантов резко повышается восприимчивость к алкоголю, степень самолюбия и потенция. На Пабло вешались самые разные особи женского пола: красивые и не очень, с длинными ногами и высокой грудью, блондинки, брюнетки, шатенки, не было только лысых и седых. И когда он вернулся с гастролей в поддержку альбома «Zuccherosa», и она не бросилась его обнимать-целовать, как это обычно делала, а запустила в него двумя десятками самолётиков из статей о его весёлых похождениях, Паблито только проговорил: «Слушай, ну ты же знаешь, что я звезда, кумир миллионов, в том числе и молодых красивых девочек. Ну, надо же мне как-то расслабляться после концертов… , давай у нас будет свободная любовь, ладно? Я буду спать с кем хочу и ты …. – слова смялись в хрупкий бумажный комочек и забили горло, осознавая свою бессмысленность, но он всё-таки смог достать их наружу,- и ты тоже будешь спать с кем захочешь. Договорились?». «Пошёл к чёрту!» - отозвалась Марисса. «Значит, договорись. А вот с этой у меня ничего не было, - он указал носком ботинка на фотографию Натали Портман и добавил, - к сожалению, ничего не было». Он и не догадывался, что она на самом деле согласиться. Как, впрочем, и сама она. Если бы он пошло спал со своими девицами в отелях, если бы лгал, что уходит на репетицию, если бы он стирал с шеи или хотя бы размазывал эту тошнотворную красную помаду… Ничего этого не было: просто очередная девица заваливалась в их квартиру и топталась в прихожей, пока Паблито мучил себя бритвой. Марисса утешала себя одной мыслью: они все для него одноразовые – как презервативы или пластиковые стаканчики. Ни одна особь женского пола не задерживалась в его кровати дольше ночи. Ни одна, кроме неё.
8.
Мари затушила третий окурок: всё – дальше будет только провокация рака лёгких и приближение к смерти со скоростью пилота Формулы 1. Эта длинноволосая, длинноногая, пышногрудая блондинка терзала двадцатисантиметровыми шпильками их паркет. Пабло, напевая «Yellow submarine», поправлял галстук и синхронно бросал недвусмысленные взгляды в сторону девицы. Пахло от него этим противным, но безумно дорогим дезодорантом – нещадной смесью водки и табака с травой. Марисса ненавидела этот дезодорант, ненавидела эту суку, ненавидела самого Пабло, ненавидела их жизнь, ненавидела себя… Ожившая обложка «Плейбоя» в десятый раз случайно уронила ключи и, нелепо хихикая, стала профессионально за ними нагибаться. Всё: это было последней каплей. Марисса спрыгнула с подоконника и, распахнув настежь приоткрытую дверь, чётко обозначила границы своего присутствия. Пабло открыл рот, но она так и не дала ему начать.
- Милая, ты так простудишься, - Мари сама не поняла, что конкретно имела ввиду: гигантское декольте или катастрофическую длину платья, - а вообще, будь с ним поласковей. У него, к твоему сведению, астма – это болезнь такая, когда человек начинает задыхаться, ингалятор в правом кармане брюк, не забудь об этом. А презервативы у тебя с собой? Пабло всегда забывает предохраняться. И ещё: постарайся трахнуться с ним до двенадцати, потому что ровно в полночь Паблито обычно превращается в беззубого тощего негра с триппером и ишемической болезнью сердца.
- Закрой рот, Спирито, - устало отозвался Пабло, в очередной раз забив на Великую Мексиканскую Сказку «Кто На Самом Деле Мой Отец».
- Кто это?- в свою очередь обиженно поджала силиконовые губки девица, приготовившись: 1) хныкать; 2) обижаться; 3) вешаться Пабло на шею в поисках защиты.
Сам Пабло этого не заметил. Пластмассовая кукла, сама того не осознавая, зашла в запретную зону. Только он мог спрашивать себя об этом, и никто другой. Кто для него Марисса? Главное сейчас не копаться сейчас в себе, а придумать нужное существительное. Служанка? Нет, для девицы идеально, а вот Мари никогда ему этого не простит. Жена? Супер: Спирито тут же заявит, что он размечтался, а ночь будет изрядно подпорчена…
- Это подруга, очень хорошая моя подруга, - он ловко увернулся от удивлённого взгляда Мариссы и быстро стащил ключи от её машины, - пойдём, Марианна, нам пора.
- Мама мия, её ещё и зовут Марианна! Потрясающее имя, интересно, долго ли она его себе придумывала!
- Ты всё сказала? – устало улыбнулся Пабло, - зачем весь этот спектакль?
- Я только подражаю тебе, - чувствуя, как тает под рубашкой (не от пошлой любовной страсти, а от какого-то непонятного страха), проговорила Мари.
- Презентация диска начнётся через 10 минут, я не хотел бы опоздать.
- Вали.
- Удачи!
- Пошёл к чёрту.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

10.
Последние шаги в системе бытия,
прощальный вздох любимых рук -
и мир внезапно превратился
в горсть земли…
«Ты уйдёшь», НС
Процедура A
Поцелуй Анхеля заставил её ещё крепче заснуть. «Мне надо уйти до того, как он обо всём догадается» - «Если ты имеешь в виду Паблито, то можешь оставаться, в таком случае, здесь хоть на всю жизнь: вспышки бывают на Солнце, а не в голове Пабло». «Спи» - «Сплю, ключи на полочке, закроешь меня» - «Конечно».
Процедура B
Мари отказывалась смириться с суррогатной мыслью о том, что Пабло просто исчез, но… Утром он не появился, днём она обзвонила всех знакомых из его записной книжки, а сейчас она сидела на полу в кляксе из несвежей простыни и отчаянно старалась не заплакать. Люди не исчезают просто так никогда. Это было бы слишком больно, слишком неправильно. Мобильный Анхеля не отвечал. Мобильный продюсера, по «невероятному» стечению обстоятельств, Джонни Гусман (того самого Джонни Гусман, из-за которого она и попёрлась вчера в эту чёртову клинику за картой больного Бустаманте) сбрасывал; телефон Марианны (эти семь четвёрок – наверняка подарок какого-нибудь толстого папочки) был недоступен. Марисса поморщилась Надо было что-то делать. Обзвонить морги, больницы, известить Серхио. Включить телевизор – возможно Пабло укатил на гастроли, намеренно не предупредив её. Да, включить телевизор…
11.
Санитары катили тележку с её телом куда-то в никуда, головой вперёд. Руки были надёжно привязаны к носилкам, но она бы и не стала вырываться. Мозаика прошлого до боли легко сложилась в её сознании, имитируя эту хренову реальность: национальный канал, новости, ведущая в фиолетовом парике и повестка дня – «вчера в 24 часа 37 минут во время презентации нового диска скончался лидер популярной группы Пабло Бустаманте. Причины его гибели не известны. Судя по всему, смерть наступила в результате приступа эпилепсии и отсутствия своевременной помощи. Мы смогли допросить Марианну Росалез, помощницу популярного исполнителя и его сопровождающее лицо». Блондинка испуганно нацелилась на камеру и чётко проговорила: «У него, к твоему сведению, астма, это болезнь такая, когда человек начинает задыхаться, ингалятор в правом кармане брюк, не забудь об этом. А презервативы у тебя с собой? Пабло всегда забывает предохраняться».
- Да выключите вы к чёрту этот телевизор!- Мари вцепилась зубами в плотный пододеяльник: закованные в больничные кандалы руки были залогом целости и сохранности клиники.
- Что это с ней? – спросил доктор у молодого санитара.
- Да, так, фанатка новая: вены перерезала, когда узнала о смерти этого Бустаманте. В соседней палате ещё шестнадцать таких же: кто потравился, кто из окна выбросился, у кого петля на шее не затянулась.
- Всё ясно. Что ж, милая девушка, сперва давайте успокоимся. Здесь вам ничего не угрожает.
«У него борода и голос как у профессора Преображенского» - медленно облекая мысли в негласные слова, подумала Марисса.
- Сначала давайте выключим этот чёртов телевизор, а потом уже мы обязательно успокоимся и с вами поговорим.
Доктор улыбнулся и сделал в воздухе жест рукой.
- Выключили.
- И почему он показывает только эти чёртовы новости?!
- Спокойно, милая, спокойно. У вас нормальная реакция на стресс – временные галлюцинации. Скоро это пройдёт, а пока я прикажу закрыть шторы, хорошо?
- Вы с ума сошли?
- Простите?
- Кто закрывает шторами телевизор, который всю жизнь показывает новости?! Одни и те же новости…
12.
«Я убила его, я убила его, я убила…». Потолок начал медленно крутиться, обитый чем-то мягким пол казался трясиной, отчего на него было жутко страшно ступить, мелкие и явно несуществующие мошки летали перед глазами, мир скривился в злобной усмешке, глобус сжался до размеров головы. «Это всё не так, - убеждала себя Марисса, - скоро снотворное полностью выветриться, и мне станет не так больно, мне обязательно станет легче». Её тошнило желудочным соком – она вторые сутки ничего не ела. И ещё ей не верили. Это она убила Пабло, тем, что переспала с этим гарвардским придурком, чтобы он не написал диагноз в медицинской его карте, но она-то думала, что у него астма, но не эпилепсия. Если бы Пабло знал, он был бы осторожнее… Одна дрянь слабо отличается от другой, и дело не в этом абсурдном сексе, просто госпожа судьба в очередной раз больно стукнула её по носу. Нос не выдержал и сломался. Это должно было случиться.
13.
Здесь никто не хотел ей верить: никому и в голову не приходило, что она знакома с Пабло, что она с ним жила, спала, ругалась, что она ему изменяла, а он изменят ей. А ведь она только говорила правду, она не врала, как это делали девяносто процентов этих психбольных, что он – её муж и единственный мужчина и что он умер на самом деле он безмерной любви к ней. Она просто рассказывала доктору, как они познакомились, как она утопила его гитару, как он потом едва не скинул её с банана, как они пели вместе в группе «Erreway», как он убежал с Паолой, а она его вернула, как он подавил ей колечко… Врач молча кивал головой и повторял: «милая, вы – неординарный случай в моей практике: такая гипертрофированная фантазия встречается отнюдь не у каждого моего пациента. Признаться, у других девушек грёзы имеют всего лишь постоянную фалличность, и всего-то. Я вас люблю. Нет, не как мужчина, а как доктор: если мне всё-таки удастся вас вернуть к нормальной жизни, я напишу об этом книгу. Думаю, вас на сегодня можно будет развязать».
14.
Санитары опять прибежали на мой крик. Закрыли рот кляпом, завязали за спиной руки, приковали к кровати. Лёгкие раздувались, пытаясь выкинуть скопившуюся горечь, но кляп во рту мешал им это сделать, жёсткий, как замёрзший пластилин. Иголка в сердце – явный признак ошибочного иглоукалывания, больно расшатывалась, как маятник, но никак не могла упасть и открыть наконец-то эту кровоточащую рану. Санитары забрали мои сигареты, попутно наградив меня звонкой пощёчиной. Теперь я ненавидела своё тело, а ведь раньше… полгода в лучшей закрытой клинике пластической хирургии, и как результат – фигура богини, личико куклы Барби и ущерб в несколько миллионов, пущенных на это моим папочкой. Конкретно в данный момент бюст пятого размера мешал мне рассмотреть как следует его лицо, чтобы потом съездить этому похотливому придурку на этим похотливым гениталиям. Длинные ноги с трудом помещались на этой убогой койке и никто, никто не собирался звонить моим родителям. Само сомой, все считали меня проституткой. В плюсах было только одно: отдельная палата. Многочисленные минусы нагло перекрыли канал радости, оставляя за собой пафосную перспективу покончить жизнь самоубийством в этой психушке.
15.
Марисса медленно встала с постели и приветственно пожала руку доктору.
- А у тебя сегодня гости, - проговорил тот, указывая на обитую пластиком дверь.
- Если это опять Соня, то скажите ей, что я её ненавижу и не желаю её больше видеть, ладно?
В последний раз, когда приходила Соня, пришлось устроить невероятную истерику: выть, как собака на луну, на абажур до тех пор, пока дива не соизволила вынести свой зад за пределы клиники. Как она не понимает, что если бы не её чёртовы журналисты, Пабло сейчас был бы жив? Да, в лучшем случае, он был бы средненьким музыкантом, да, ей бы пришлось пойти работать, чтобы содержать себя и его, им было бы жутко нелегко, и они бы наверняка расстались, но он был бы жив.
- Нет, это не твоя мама.
В комнату осторожно вошёл брюнет, которого в темноте запросто мог перепутать с Бласом любой студент «Elite Way». Анхель несмело подошёл к Мари и положил руку на плечо.
- Как ты? – в его глазах отразилась настолько неподдельная боль, что Марисса даже слегка отшатнулась. Поток его биополя резал, именно резал, а не проходил насквозь, как это делают обычные потоки.
- Спасибо, нормально. Скажи ему, что я знала Пабло, и меня выпустят.
- Я присыду? – начисто проигнорировал просьбу Анхель.
- Конечно.
Его голос превратился в шёпот.
- Похороны в понедельник. Я уже договорился, тебя отпустят, - он погладил её руку, - ты придёшь?
- Приду.
16.
Он лежал настолько мёртвый, что хотелось крикнуть: «Эй, боги, как вы могли забрать его на небеса? Он же такой земной, такой нужный!». Боги спали. Марисса коснулась рукой его век.
- Спи спокойно, любимый. Прости меня за всё, ладно? Я очень-очень тебя люблю…
Широкая грудная клетка Анхеля подавила её рыданья.
- Спокойно, Мари, - он нежно погладил её ярко-красные пряди, - нам всем сейчас очень трудно. Опускайте! – и рабочие стали закрывать крышку гроба.
Марисса понимала, что всех, каждого покойника заколачивают в этот нелепый деревянный ящик, что это правильно и даже как-то оправдано, она даже вытерпела первый гвоздь, от острия до шляпки, второй, но потом…
- Не закрывайте его, что вы делаете! - восемь взрослых мужчин расступились, пропуская её, маленькую и хрупкую, вперёд,- зачем, зачем его закрывать?! Он боится темноты, он там просто задохнётся!
- Мари, тише, - Анхель медленно отвёл её в сторону, не позволив вцепиться в блестящую коричневую поверхность, - он умер, Мари, умер, его уже не вернёшь.
- Ты… ты тоже с ними заодно, потому и устроил эти похороны… - гармонично вписывающиеся в пейзаж кладбища, жёлтые искорки вспыхнули в её тёмно-карих глазах.- Вы все хотите, чтобы я в это поверила, в то, что он мёртв. Но я не доставлю вам этого удовольствия. Он жив, жив, а вы его хотите закопать. Ты всегда завидовал Пабло, его успеху…
- Немедленно закрой рот, слышишь, Мари!
- И не подумаю! Я не позволю вам сделать это!
17.
- Что-нибудь ещё?
- Она бросилась в яму и стала его откапывать.
- Синьор Довладарес?
- Можно просто Анхель.
- Вы понимаете, что не должны были брать её с собой на это, скажем так, мероприятие?
- Этого не повторится.
- Надеюсь. Больная только стала адекватно реагировать, и тут… нам придётся перевести её в специализированную палату, в психиатрическое отделение.
- Мне очень жаль.
- Ответьте мне на последний вопрос: она действительно лично знала покойного Бустаманте, или это только её выдумка?
- Бросьте, я играл с Пабло, познакомился с ней совсем недавно, больше ничего. Она и видела его только на экране да на плакатах.
- Так, что же, никакого колледжа тоже не было? Группы, гастролей?.. Я хотел спросить об этом у её матери, но не успел: при нашей встрече не было достаточного количества времени.
- Не знаю, что там насчёт колледжа – Пабло мне ничего не рассказывал. Мы были лучшими друзьями, он говорил мне обо всём, но, насколько не известно, он приобретал образование на дому. Хотя вы можете это уточнить у сеньориты Рэй.
- Спасибо, не думаю, что это понадобится. Вы достаточно полно ответили на все мои вопросы.
- Я могу идти?
- Конечно.
18.
Санитар аккуратно приоткрыл пластиковую дверь – пациентка четвёртой раскладывала пасьянс и мирно жевала ярко-зелёное (в тон ногтей) яблоко.
- Сеньорита Андраде, к вам гостья.
Марисса недовольно проговорила:
- Я же сказала, что не хочу больше видеть Соню.
- Это не синьора Рэй. Мы подселяем к вам новую соседку.
Карты воздушным веером посыпались на пол, на смену им пришли сигареты, которые, вследствие своей исконной запрещённости, стали мерно ломаться, превращаясь в звёздную пыль.
- С какой это стати? В мире дефицит койко-мест? – замедленную реакцию можно было считать единственным приобретением Мари за два месяца нахождения в клинике.
- Дело в том, что вследствие…гибели синьора Бустаманте, наша клиника переполнена.В этом отделении минимальное количество проживающих равняется трём.
- И слушать не желаю. Я буду здесь жить одна, независимо от того, как у вас тут заведено. Я дочка Сони Рэй, вам это о чём-нибудь говорит?
- Это не обсуждается. Сеньорита Росалез, вы можете проходить.
Марисса закусила губу, пытаясь разбудить дремлющие рецепторы памяти.
- Как, как вы сказали, Росалез? Марианна?
19.
С постелью и сменной пижамой, расположившихся в моих руках на манер подноса, я вошла в приоткрытую дверь и тут же отшатнулась обратно. Ноги отказывались идти туда – ноги боялись.
- Сюда, сюда, сеньорита, - мальчик в белом халате и килограммах мышечной массы подтолкнул меня, и моё застывшее тело, не снимая пяточную педаль тормоза, забуксировало вперёд.
- Ты?!
Рыжая нагло уставилась в мою грудную клетку.
- Я тоже тебя помню, ты…. ты очень хорошая подруга Пабло, - мальчик уже успел покинуть нас, и меня это больше всего настораживало: если этой бестии сейчас придёт в голову прикончить меня здесь и сейчас, она сможет сделать это без особого труда и нежелательных последствий.
- А ты его последняя подстилка.
- Знаю, - моя кровать стоит у окна, значит я в любой момент могу из него выброситься.
- Рот закрой, - бросила рыжая и отвернулась в сторону.
Следующие сутки прошли в гордом молчании: никто из нас не собирался откровенничать, трепаться о погоде (благо, напрочь лишившиеся функции «открой меня» стеклопакеты позволяли хотя бы наблюдать за происходящим по ту сторону жизни). Она не убила меня ночью и не покушалась на меня днём, изредка попадая тонкими стрелочками-оскорблениями, попадая из своего лука обречённости в мою беззащитную мишень. Примерно теми же словами меня называли мальчики-санитары, которые, наконец-то здесь оставили меня в покое. И это был плюс. Очень большой плюс.
- Вы хоть успели?
Луна уставилась на мою силиконовую грудь с явным признанием собственного убожества, и я в очередной раз поблагодарила пластических хирургов.
- Не-а. Он… это, ещё на презентации.
- Сука, - констатировала Мари.
- Знаю, - я ещё много чего знаю за халявные сигареты и возможность безнаказанно наполнять лёгкие густым серым дымом.
- Как ты сюда попала? Тоже из-за Паблито?
Я внимательно посмотрела на неё – Мариссе, судя по всему, просто наскучило сидеть-молчать и посему она стала ходить-говорить.
- Да, из-за Пабло. Меня тогда словно заклинило, никак остановиться не могла: «у него, к твоему сведению, астма, это болезнь такая, когда человек начинает задыхаться, ингалятор в правом кармане брюк, не забудь об этом. А презервативы у тебя с собой? Пабло всегда забывает предохраняться». В полиции только это и говорила: спросят «как ваше имя?», я – «у него, к твоему сведению, астма, это болезнь такая», спросят «ваш возраст?», я – «Пабло всегда забывает предохраняться»… Решили, что я сбрендившая шлюха.
- Впервые солидарна со стражами порядка.
Я покрепче затянулась и сказала:
- Знаю, ещё тогда, в колледже, вы все…
Рот произвольно закрыла левая ладонь – проговорилась. Мари щёлкнула зажигалкой и поднесла карманный огонёк прямо к моему лицу. В глазах попеременно засветились непонимание, полупонимание и «как я не догадалась!».
20.
- Соль?! Это ты?!
Андраде пыталась проглотить информацию, но та не проходила в её маленькое горло. Отпираться было бесполезно.
- Соль Риваролла собственной весьма потрёпанной персоной, - и будь, что будет.
- Но как?.. – комок новых знаний, судя по всему, всё же смог втиснуться в её организм, но тут же застрял мёртвым куском застывшей лавы.
- Я буду долго рассказывать. Послушаешь?
- Времени навалом.
- Ладно. Когда меня родители забрали из этого вожделенного «Элитного Пути», мой папочка внезапно понял, что, раз девочка не хочет учиться, она и не будет учиться, и на мою модельную карьеру было выдано официальное разрешение. Я летала, верила во всю эту муть, надеялась, ждала…даже детей хотела, потом, когда-нибудь. Но длилась моя эйфория недолго: очень быстро я была замечена альянсом папочек… - пришлось затянуться ещё раз, по полной – незалеченные воспоминания было больно воспроизводить, - последним моим любовником стал друг семьи, я его лет с трёх помню – он тогда дарил мне кукол. Он боготворил меня, носил на руках! Я за него замуж хотела, а у него супруга – мегера со стажем и дочка на 5 лет старше меня. Я думала, что он разведётся, будет венчание, свадьба, белые голуби, ленточки, подвязочки… у меня-то и белого пеньюара никогда не было, всё красные да чёрные. Он жениться не захотел, я банально пригрозила, что расскажу обо всём отцу, но никакой реакции не последовало. Потом нас застукала его дочь. Скандал, запреты, пощёчина – мой папочка не нашёл ничего умнее, как в наказание отправить меня в ссылку в Швейцарию получать высшее образование.
- И кем же ты должна была оттуда вернуться? - я застыла: Мари действительно слушала мою историю, причём весьма увлечённо (её опущенная в пепельницу сигарета уже позволила огоньку сжевать пол своего фильтра).
- Адвокатом.
- Классная профессия.
- Ага, типа шлюха с дипломом: никакой практической пользы, только беспричинная гордость. На университет я забила и потратила все папины капиталы на организм: грудь сделала, губки-глазки… Через неделю после моего преображения на меня клюнул серьёзный мужик – он какую-то нефть перекачивал, так он даже цветы не дарил: всё брильянты и золото. У меня столько побрякушек появилось!- в мечтах появилась та Соль, которой я была два года назад: платье от Шанель, тонкие духи и много, много самых разных украшений: тяжёлые браслеты, усыпанные бриллиантами, серьги, колье, персти…
- А потом?

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

Она зашла ко мне в комнату. Предложил лимонад и сладости. Уплетая шоколадное печенье, она рассказала мне, что её родители работают «где-то далеко, наверное, с международными организациями». Нелепо кокетничала и нервно улыбалась. Здесь она недавно, отец купил для неё эту квартиру, чтобы ей было где пожить до переезда в Европу. А потом я показал ей свой плакат, тот самый, где я подогнан под Дункана МакЛауда, с мечом в руках и массивным талисманом. Она была в восторге: полезла целоваться, стала проверять, настоящий ли я, попросила автограф и сказала, что в жизни я намного красивее и что я «такой добрый, что прямо и не скажешь, что рок-звезда». А потом она посмотрела на часы и заявила, что ей пора домой. Мне это показалось очень милым, каким-то детским что ли. Я её отпустил. Она пообещала, что завтра зайдёт, чтобы убедиться, что это я не сон.

Я всё-таки затащил её в постель. Вы спрашиваете меня, как она? Чудо! Не знаю, чему её там учили в элитном колледже, но если тому, о чём я сейчас думаю, то я дважды подумаю прежде чем отдать свою дочь (если у меня вообще когда-нибудь будут дети) в подобное учебное заведение. Сколько чувственности, нежности, юности… потрясающая девочка. Пока я курил, она лепетала про свою душу и чувства, я кивал, покорно принимая весь этот бред. Миленькая девочка с сумасшедшим телом, думаю, станет украшением любого списка любовниц. Чудо.

Таскаю её по всем презентациям, беру с собой на репетиции, поселил в своей постели – это уже зависимость. Мне она необходима, как воздух, нет, даже больше – как доза опиума. Подумываю купить поводок или ошейник, чтобы не оторвать ей руку. На меня уже показывают пальцем. Нет, пока не визуально, но в уме уж точно. Я начал реально от неё зависеть. Она мне нужна, необходима… это не любовь, это какой-то животный инстинкт. Я зверь, она самка. Бред и вдохновенье.

Она беременна, и она в полном восторге. Я – нет. Зачем мне дети? А эта идиотка постоянно тащит меня в детские магазины покупать колясочки - пинеточки - погремушки и прочие составляющие. Понятия не имею, как от всего этого избавиться. Мне жалко её, не хочется рушить её глупые мечты, но я не хочу пренебрегать собой.

Грейси нацепила свои парадные чулки: два миллиона завязочек, тысячи бантиков, пару ленточек и ни капли хорошего вкуса. Залезла ко мне в постель. Спустя полчаса появилась моя девочка. С новой коляской и пакетом игрушек. Всё это упало у алькова, вместе с хозяйкой. Грейс поспешно ретировалась, не забыв напомнить мне о том, что я должен ей сотню за идею. Всё-таки она шлюха до мозга костей: всё, что она бы ни делала мужчине, должно вовремя оплачиваться, будь то феерический секс, маленькая подсказка или стирка носков. Девочка была в бешенстве: она мило ломала мебель, рвала мои тексты, жгла ноты, и когда она стала смывать в унитаз мой опиум, я не выдержал. Заломил ей руки и притащил в комнату, где объяснил, что я думаю о ней и её беременности, что мне давно известен этот старый трюк и что, если бы я женился на каждой девке, которая забыла вовремя принять таблетку, то мой гарем составил бы добрую половину Аргентины. Потом я вышвырнул её– так было надо. Она сопротивлялась, била меня своими длинными ногами, кричала, что не верит, что мне совсем не нужна наша малютка. Не нужна. Я выкинул её на лестничную клетку и запер дверь. Она всю ночь звонила, стучала, орала, била каблучками металл. Я дошёл до туалета и собрал с пола остатки кокаина. Через полчаса мне было уже наплевать на всех залетевших маленький девочек, на все гетры и на все клетчатые юбочки…

Соседка рассказала, что моя девочка покончила с собой.

Она пришла ко мне ночью. Я видел, как она зашла с балкона. На ней была прозрачная белая рубашка, в руках она качала куклу. «Спи дитя сладким сном, всё уснуло кругом, тишина и покой, крепко глазки закрой». Мороз прошёл по коже, застряв где-то в области позвоночника. Я отвернулся к стене. Она продолжала тихонько напевать, качая куклу и попеременно целуя её то в лоб, то в носик. Этого не может быть. Мне кажется. «А твой папа так тебя и не увидел. Вот мама заснула и увидела, а папа – нет». Чего ты от меня хочешь? Я повернулся к ней лицом и увидел, как в ярком лунном свете на её лице, шее и волосах блестит серебристый песок. «Снотворное?». «Да. Спи дитя сладким сном, всё уснуло кругом, тишина и покой, крепко глазки закрой». Голова грозилась расколоться и стечь густой слизью по подушке. За что?

Я не могу дышать, ходить, не чувствую холода. Сорвались три репетиции. Я уверен: это всё она. Она приходит каждую ночь: появляется с балкона и качает куклу. Я лежу и наблюдаю за хаотичным движением песчинок в её волосах. Меня не интересует больше секс, музыка, наркотики. Я погибаю. Это медленно и больно.

Я начал с ней разговаривать, она очень умная. Просто её лишенная всякого смысла смерть отняла у неё возможность пребывать всё время там, и по ночам её выбрасывает сюда, в то место, где она совершила ошибку. Надо как-то всё поправить, но она сама не знает как. А пока она убаюкивает куклу – единственный символ, удерживающий её на земле. И она любит меня. А я, кажется, люблю её – этот призрак из прошлого…

– Ты когда-нибудь убивал? Я же умерла, расскажи мне.
- Откуда такие вопросы?
- Спи дитя сладким сном…
- Хватит, прошу тебя!
- Тогда расскажи мне.
- Пабло Бустаманте.
- Ты его убил?
- Да.
- Почему?
- Не будем об этом…
- Спи дитя…
- У него всё было лучше, чем у меня: лучшие песни, лучшие девочки. Да, сначала он заслуживал этого, но потом… да он просто превратился в трахальщика. Я писал песни, он их исполнял, я договаривался о контрактах, а он в это время трахал очередную первоклассную сучку. Я ловил мелодии - Моцарта и Бетховена смешивал с Резнором, писал по ночам, сходил с ума, если что-то не получалось, я своей кровью поил гитару, а он выходил на сцену и имитировал пение. И ему аплодировали, его обожали, его боготворили. А я? «А вот это – мой гитарист!» - на этом всё. Девочки хлопали мне в ладоши и падали в его койку. Я ненавидел его: глупый горлопан, который зарабатывает на своей физиономии миллионы - у него было всё.
- Ты убил его? Как?
- Подсыпал в шампанское. Мой знакомый - он химик - сказал, что внешне будет эффект эпилептического припадка.
- И всё?
- Нет. Я занял его место, теперь все говорят «Анхель Довладарес и его команда», а не «Пабло Бустаманте и его команда». Теперь всё.
- Я не буду сегодня петь.
- Спасибо.
- Мне пора.
- Ты меня любишь?
- Может быть …»
Часть третья: Паранойя
26.

Я вчера видел крыс – завтра грянет чума…
«Паранойя», Ария
Крысы, туберкулёз, кровохаркание… Да какая, чума: так, мелкое напоминание гриппа. Изолятор-инголятор-регулятор-Стивен Кинг. Кинг-призраки-Офелия-моя девочка. Бред. Ми минор, ре минор, бриджи, секвенция, селекция. Лихорадит. Стоп, Анхель, стоп! Что меня держит на грани, что не даёт послать реальность? Музыка, тарелки с недоеденной пиццей, отсутствие кокаина, моя малышка. Куда она теперь приходит, кому она поёт свою колыбельную?.. Наверное, ей так скучно одной в пустой квартире, там плохо. Она сидит на краешке нашей постели и плачет оттого, что некому её слушать, некому с ней разговаривать, разве что кукла, наконец, обретёт дар речи… где ты, моя девочка?
- Довладарес?
- Он самый, - силуэт охранника чёрной тучей перекрыл всякое желание мыслить.
- К тебе гости. Вперёд. Сюда. Направо. Стоять. Сидеть. Полчаса.
Наглый солнечный свет резанул по опухшим векам, и я всё-таки заставил себя поднять взгляд.
- Малышка!
27.
- Ну, а меня ты не рад видеть? – Мари облизнула губы, чтобы почувствовать клюквенную кислинку.
- А ты что тут делаешь?
- О, какие мы грубые?
Блондинка поправила бретельку ядовито-зелёного лифчика, что, судя по всему, означало согласие.
- Моя девочка, - измученные туберкулёзом лёгкие выплюнули сгусток плотной слизи, - ты всё-таки решила навестить меня в моём сумасшествии?.. Очень мило, мы теперь с тобой одной крови.
- Закрой свой грязный рот, ублюдок, - девушка протянула Мариссе запасной платок, чтобы та тоже смогла создать барьер.
- Ну, раз вам так интересно ссориться, то, пожалуй…не дождётесь! Буду говорить я, ясно? – Андраде провела взглядом по присутствующим.
- Я сошёл с ума?
- Мы свели тебя с ума, - поправила Мари, - рассказать как? Что ж, синьор Довладарес, - не дождавшись ответа, продолжила она, - не знаю, поймёте ли вы меня, пребывая в подобном состоянии, но даже если всё иначе, то это не мои проблемы.
- Начнём…итак, ты убил Пабло, правда?
- Нет, меня обвинили несправедливо.
- Эти сказочки расскажешь своему адвокату, - обрезала Марисса, - что дальше? Ах, да: ты подсыпал ему мразь в шампанское, Паблито его выпил и… - Мари переглянулась с девушкой, - и он умер.
- Ага, подох, - подтвердила блондинка.
- Жаль, хороший парень был, - продолжала Мари.- Дальше я попала в психушку. Тыдействовал логично: я винила себя в его смерти, эта, - выразительный взгляд в сторону блондинки, - вообще свихнулась, ты на вершине славы играешь роль хорошего парня. Сколько концертов ты дал в память Пабло Бустаманте? Пять? Десять? – её карамельные губы сомкнулись.
- Шестнадцать.
- Заткнись, придурок, теперь я говорю. Знаешь, я, как-никак, далеко не такая дура, какой ты меня представлял, любимый. Однажды ты прокололся – в телефонном разговоре, и я догадалась, что ты убил Пабло. Что дальше? Мамочка вытащила меня из психушки, в которой ты так любил нас навещать…стой-ка, я сказала «нас»? Ах, точно, я забыла тебе её представить: Соль Риваролла собственной персоной, она же Марианна Росалез, хотя тебе она больше известна просто как маленькая безымянная девочка, качавшая куклу. Не знаю, как насчёт остальных, а вот с Соль я, между прочим, училась в одном колледже. Именно благодаря её привычке всё без разбора подслушивать я узнала этот интересный факт твоей биографии: ты занял место Пабло. Соня, выслушав мою идиотскую клятву «любить мамочку», согласилась использовать и выписать нас с Соль. И тут пошло самое интересное: Сольсита облачилась в парик, блузочку, галстук, гетры и отправилась тебя охмурять, - губы заблестели голубым перламутром,- ты, конечно же, поверил, что она девочка из колледжа. Всё было рассчитано на то, что ты пошлёшь её куда подальше. Потом какая-то тётка в бигудях сообщила тебе, что бедняжка покончила с собой. Ты был не в себе, правда? Я поняла, не озвучивай. Мне оставалось только получше напудрить Сольситу, дать ей в руки куклу, в уши – колыбельную Моцарта, и кинуть её на балкон. Последнее, ввиду удобной водосточной трубы оказалось самым простым. Признайся себе: ты, хоть и умным мальчиком родился, но наркотики и слава убили в тебе последние зачатки головного мозга.
Анхель, раскачивавшийся на железном каркасе стула, слушая её тираду, с металлическим грохотом свалился под стол. Его лихорадило: жгло в груди, ныло под печенью, слизь протянулась по всему мозгу и вышла наружу через ноздри – туберкулёз нагло смеялся над ним, превращая приступы в очередную жестокую шутку.
- Какая гадость, правда Сольсита? - Мари убрала ступню в ярко-розовых сабо, чтобы его запах не касался её.
- Истинно, - и блондинка последовала её примеру, не забыв при этом стильно затянуться сигареткой с ментолом.
- Ты дерьмо, Анхель Довладарес: Соль записала ваш последний разговор на плёнку, поэтому тебя и посадили, - Мари наклонилась над ним и плюнула ему в лицо, - это тебе за Пабло.
Соль обняла Мариссу за талию и обтянутые цветными платьями фигурки удалились.
Кашель усиливался, горечь успела заполнить лёгкие и горло, слизь комками вываливалась попеременно изо рта и носа. Анхель попытался встать, но тут же повалился на бок. На тонких красиво очерченных губах застыли сгустки артериальной крови… глаза поднялись к небу и упёрлись в серый тюремный потолок. «Мама…»
28.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

Эпилог
1.
Что-то твёрдое и болезненно-острое впилось в самое темя, и Марисса открыла глаза. «Шёлковые простыни, белое платье. Меня похоронили как девственницу?». Голова ныла, тяжелела, трещала, падала и в результате отказывалась думать. По мозгам били слова, разделённые для простоты восприятия больным сознанием по слогам. Мари села на кровати и вытащила эту чёртову шпильку из когда-то причёски. Дверь пульсировала, кричала и, наконец, сломалась, представив её глазам Пабло Бустаманте.
- Мать твою, Марисса, два часа! Что ты тут делала? Посмотри на меня… ты что, уснула?
Пабло поправил фрак, почесал зализанный затылок, и Марисса решила, что умудрилась выпендриться даже в своём сумасшествии.
- Знаешь, почему падре до сих пор здесь и ждт тебя? Потому что я пообещал привязать его к стулу, если он тронется с места, но, Спирито, я же не могу привязать всех гостей, у нас, мать твою, фуршет, мне стульев не хватит!
- Пабло, ты живой? – медленно выдала она.
- Чего?! Нет, Пиа Андраде, ты перепутала: это у меня должен был быть вчера мальчишник, и это я обязан сегодня нести всякую чушь. Я, а не ты!
Мари всё-таки не удержалась и наградила наглость Пабло Бустаманте смешной беззвучной пощёчиной. Впрочем, вспомнив, что сегодня не тот день, когда стоит показывать судьбе задницу, тут же прижала его грудную клетку к себе, послушала сердцебиение, проверила зрачковый рефлекс и нерешительно озвучила:
- Так ты не умер?
- Не дождёшься, Спирито, - отозвался Пабло, - и что у тебя на голове?
- Не помню, - в кои-то веки Марисса не раздумывая сказала правду.
- Ясно, - он пригладил ладонью рыжую блестящую массу, - а знаешь, что мы сделаем?
- Что? – Мари безумно хотелось, чтобы он изрёк что-то в стиле: «победим Зло» или «подключимся к небесам», так как состояние полусна её явно не устраивало: если сумасшествие, так сумасшествие с
олным отрывом от реальности.
- Вот что, - Пабло Бустаманте снял со своей шеи бабочку и перевязал её растрепавшуюся шевелюру хвостиком, не забыв подвести Мариссу к зеркалу, чтобы продемонстрировать своё первое чудо парикмахерского искусства, - нравится?
- Я такое в 14 лет носила, - отозвалась она, - мило, только на мне не олимпийка с джинсами, а подвенечное платье.
- Ну, ты же Марисса Пиа Спирито…
- Андраде, - автоматически поправила она.
- Не важно, давай, нас все ждут. Тебя все ждут, - Пабло открыл дверь, предоставив Мариссе смутную перспективу предстать перед абстрактными всеми, которые давно её ждут в свадебном платье и с нелепым хвостиком. Страх медленно разлился между лопаток и ткнулся в грудь Бустаманте.
- Никогда не оставляй меня. Никогда не умирай, слышишь! - Мари впилась в его глаза своей беззащитностью, - никогда!
- Да я и не собираюсь, - непонимающе отозвался Пабло Бустаманте, - и вообще, не пугай меня, я итак боюсь.
2.
Дефилируя по усыпанной какими-то нелепыми цветами дорожке под ручку с Пабло, Мари сначала смутно припоминать события последней недели. Понедельник: они вдруг придумали пожениться. Вторник: Пабло четыре раза вывернулся наизнанку и таки добился скоростной регистрации брака. Среда: они с Мией купили платье и чинно посидели в ресторане, отмечая вышеописанное событие. Четверг: Луна, Ми и Лухан пришли к ней с сюрпризом, в результате чего они объездили все бары Буэнос-Айреса и заказали полконтинента стриптизёров. Потом она, находясь в изрядном подпитии, решила примерить свадебное платье и прорепетировать венчание, повесив роль жениха на Линарес… дальше провал в памяти. Свадьба должна была состояться в воскресенье, то есть сегодня. Двое суток вылетели у неё из жизни. Радовало, что не у неё одной: достаточно было взглянуть на физиономию Ману и усталость Колуччи. Лухи и Луна так и не идентифицировались, затерявшись то ли в толпе, то ли в её воображении. Пабло по - звёздному дёрнул плечами, крепче сжал её руку, и природная беспечность Бустаманте решила, что раз через пару минут Мари станет его официальной собственностью, можно уже сейчас авансом делать ей замечания. А зря, так как любая попытка управлять Спирито каралась искренне непонимающей истерикой.
- Смотри, не наделай глупостей.
- Щас, встану и наделаю.
- Спирито, скромнее, ты всё-таки невеста.
- Бустаманте, если тебя не устраивает этот факт, я вполне могу выйти за кого-нибудь другого. Мужиков здесь предостаточно. Кстати, я давно засматривалась на Кулочче. Я и старый динозавр, каково?
Падре покосился на пару и, проявив поистине ангельское терпение, договорил речь под сопровождение комментариев со стороны как жениха, так и невесты:
- Спирито, чего ты молчишь? Неужели язык впервые застрял в заднице? – отношения перешли в нормальную скользкую плоскость: так было проще и ему, и ей.
Несладко было только Соне, которая изо всех сил крутилась вокруг своей оси, чтобы хоть как-то отвлечь внимание от воркованья «милых голубков».
- Супермен, здесь же люди. Приличные, между прочим. Президента на себя любимого посмотреть не пригласил? – парировала она, оскорбив его своей довольной улыбкой.
- Извините, - падре раздражённо откашлялся, - Марисса Пиа Андраде, согласны ли вы стать женой Пабло Бустаманте и быть верной ему…
- Верной этому ослу? Ни за что!
- Спирито, не устраивай сцен, - Пабло повернулся к удивлённым зрителям и легко сымитировал извинение, - она сегодня не в себе. Скажи, что ты согласна, а с остальным я сам разберусь. Давай, скажи «да».
- Согласна, - недовольно отозвался его бельчонок.
Падре выдохнул и поскорее объявил их мужем и женой.
3.
- Теперь я могу, наконец, снять это дурацкое платье? – Мари поправила сказочный корсет и решила с сегодняшнего дня вступить в общество ненавистников бракосочетаний.
- Нет, не можешь, мы должны полюбезничать с гостями, - спокойно отреагировал Пабло.
Марисса скривилась.
- Мы – это новое слово, напомни, что оно означает?
- Спирито, учитывая то, что ты устроила на венчании, я начинаю бояться брачной ночи.
- Боишься – купи виагру, - автоматически выдала она.
- Идём, это мои продюсеры, - Пабло подтолкнул её и добавил, - будь умницей, улыбайся.
Мари нацепила на мордочку самую дурацкую улыбку, ощущая, что ещё немного, и она набросится на свадебный торт, так как есть хотелось до вполне объяснимого безумия.
- Марисса, моя супруга, - всем без исключения гостям Пабло представлял Мари с абсолютно одинаковым выражением лица - «какое счастье, что мы поженились, и вы подарили нам американские доллары.
- Пабло – мой самый любимый муж. Правда, зайчонок? – гримасничала Мари в ответ.
-Конечно, рыбка моя, - комедийный театр потерял много интересного и нужного в лице Пабло Бустаманте.
Когда он решил познакомить Мариссу с Соней, Спирито заподозрила, что вышла за стопроцентного идиота; когда он понял, что собирается познакомить Мариссу с Соней, подумал, что его жена может довести любого нормального человека до кретинизма.
- Ну, всё, теперь мы можем смыться? – Мари сорвала резинку-бабочку, и рыжие пряди разлетелись в разные стороны.
- Нет, не можем: осталось познакомить тебя с моим новым гитаристом, - вздохнул Пабло.
- У тебя новый гитарист? – нет, если она сейчас же не пополнит лимит питания огромной пиццей, а потом ещё одной, то станет первой невестой, которая умерла от голода.
Наблюдая за нагло уплетающими канапе гостями, Марисса не заметила, как они подошли к музыканту.
- Анхель Довладарес – Марисса Пиа Спири…Бустаманте, - «плохо звучит, Спирито привычнее».
- Не смотри на него так – он хороший гитарист. Скажи, что тебе очень приятно, - Пабло сделал попытку ущипнуть её, но корсет весело показал ему язык.
- Ага, приятно, - пролепетала она, не отводя взгляда от старого-нового знакомого.
- Рад познакомиться, Пабло много о вас рассказывал, - вставил Анхель.
- А вы разве не в тюрьме?
Пабло кашлянул, показывая, что это уж слишком и посоветовал Мари принять таблетку.
- Не бери в голову: Спирито всегда такая. Как тамматериал?
- Неплохо. Счастья вам, что ли, - идиотская улыбка на физиономии Довладареса вывела Мариссу из себя, к тому же ей так хотелось есть, что наплевать на все свои дурацкие полупьяные сны, в которых случайно услышанное имя перерастает в красавчика-убийцу, казалось самым благородным делом.
Нацелившись одним глазом на официанта с бутербродами, Мари стала другим высматривать Луну или хотя бы Колуччи, чтобы поделиться своим состоянием. Но если бы она была эльфом, то все бы могли отчётливо увидеть, как её уши обращены в сторону Пабло Бустаманте, составляя стенограмму разговора.
Пабло: Тебе того же. А что за красавица?
Анхель: Подруга.
Пабло: Ничего…
Анхель: Малышка, подойди сюда. Пабло Бустаманте, тот самый. Любишь папу Анхеля?
Она: ещё бы.
«Нет, это уж слишком!», - поднос в мгновенье был опрокинут, руки сжаты в кулаки, а на лице появилось особенное выражение - «крайняя степень раздражения на Пабло». Марисса развернулась с явным намерением стереть его и эту шлюху в порошок.
- Бустаманте, может ты хотя бы в день своей свадьбы при мне перестанешь цеплять разную…Соль?

Небо станет ближе
Небо станет ближе,
Небо будет течь по венам,
Путь к покою подскажет
Твой химический сон.
Маргарита Пушкина, «Химический сон»

Крупные дождевые капли нещадно били по голым ключицам. Она подобрала ноги и, в очередной раз тестируя себя на фобии, посмотрела вниз. Мокрый песок оттенял глубину обрыва, в котором тонула весенняя гроза. Белая комбинация насквозь промокла, рука подхватила из травы несколько муравьёв, босые ноги впечатали мелкие песчинки.
- Ну, что случилось на этот раз?
Пабло появился из определённо другой реальности: совершено сухой, с огромным зонтом-тростью в левой руке и бумажными цветами в правой.
- Да, так, - отозвалась Мари, перебирая пальцами пыльные лепестки его подарка, - жить захотелось.
- Пошли домой, что ли? Пять часов, пора пить чай.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг