Иногда приходится быть высокомерной стервой, чтоб выжить. Иногда женщина тем и держится, что она стерва...
Стивен Кинг, «Долорес Клэйборн»

-3.
Собственный порог непреклонности она преодолела уже давно, оставалось только заставить себя в это поверить. Сучка с непрекращающейся рефлексией…смешно. Фер стянула влажную майку вместе с приклеившимися к ней взглядами. Взгляды отстали, повисели в воздухе и, наконец, упали на кафель, медленно растворяясь в прохладной воде. Фернанда закрыла глаза, просматривая за веками картинки уходящего дня - эта выскочка и сегодня впрыснула ей обязательную порцию яда: «Фер? Эта аристократическая нимфоманка, пропитанная врождённым глубинным идиотизмом? Та, что убила одной своей рожей парня, который выступал на площади? Бедняга, ему пришлось ещё с ней спать»... Холод настойчиво пробивался под кожу, сковывая мышцы, заставляя сжиматься внутренности, лаская её длинными ледяными пальцами. «Чёрт, чёрт, чёрт, - рука автоматически прокрутила ручку: браво, сеньорита, к своим шестнадцати годам вы дошли до полного маразма и простояли под ледяной водой…сколько? - Часики…мамочки, где мои часики? Где этот долбанный «Rolex»? Чёрт, кто придумал скользкие покрытия?..» Сначала коленками о пол, после лёгкий полёт лбом в дверь в нелепой попытке подняться и единственная привязанная мысль: «я больше никогда не буду думать в душе, и я буду ВСЕГДА запираться на ключ, пусть я его постоянно теряю, лучше застрять, чем…кто из девочек носит камелоты?»
- Ползать голой по коридору – твоя маленькая слабость? – ухмыльнулся он.
Фер подняла голову и увидела его нахальный взгляд – скользящий и осязаемый взгляд Рета Батлера из заученных наизусть страниц маминой пожелтевшей книги. Стоп, какой Рет, какие взгляды?..
- Что ты здесь делаешь? – опомнилась Фер.
- Гуляю, - издевательски доложил он. - А ты?
- Я сейчас заору, прибежит Блас и подумает, что ты меня…ээ…хотел изнасиловать. И не надо ржать, пока у тебя есть возможность отвернуться и утащить отсюда свой зад! - на одном дыхании выпалила она.
Он снова улыбнулся, но на этот раз как-то застенчиво, опустив голову и цепляясь взглядом за свои шнурки.
- Смешно: сама Фернанда Байрон…не волнуйся, ты меня не интересуешь.
- А ты меня, - огрызнулась она.
- Зачем ты это сказала?
- Просто так, - нахмурилась Фернанда. - Исчезни.
- С радостью.

-2.
Бред, полный бред…надо сосредоточиться. «Почувствуйте себя мокрой простынёй, впитавшейся в пространство». Значит, я простыня, я медленно впитываюсь в коврик. Уже впиталась, дальше? «Расслабление разливается по Вашему телу, руки и ноги становятся тяжёлыми». Ну-ну, типа того. Затем? «Вы ощущаете необыкновенную лёгкость, Вы спокойны, Вы полностью растворяетесь в пространстве». Растворяюсь, впитываюсь…фак. Йога для меня одно из самых идиотских занятий, второе по степени глупости после рефлексии. Сколько я уже так живу? Неделю, две? Четыре с половиной года по расписанию: утром – сок и йога, после ритуальный поход по магазинам, любимый салон, шейпинг, салат из фруктов, сеанс тайского массажа вместе с подругой, расслабляющая ванна, пару часов в интернете и вишнёвая настойка после полуночи. В любимой бутылке в форме сердечка, с собственноручно прилепленной фотографией. Нет, не той, что пылится в рамочке рядом с непропорционально огромной кроватью. Это не глянцевый красавчик из рекламы мужского дезодоранта, это противная ухмыляющаяся рожа, криво вырезанная из общего фото.
Фуэнтес-Эчагуе. Рокко. Сволочь. Их абсолютно ничего не связывало, кроме того случая. Ладно, Фер, успокойся: ну, грохнулась голая к его ботинкам, ну, поцапалась, ну и что? Ты уже давно научилась забывать лишнее: бесконечные ссоры с матерью, роман с отчимом, нелепое замужество, уступающее по глупости только ещё более бессмысленному разводу. Половина имущества и беспечная жизнь на ближайшие пять столетий… Ты же ничего этого не помнишь, правда? Вот и хорошо. Была же во Франции королева, которая проехалась голая верхом. И её видело много людей, все её видели, почти все. Кроме Рокко. Вот прицепился! На кой он ей сдался? У него и девушка была… Там, в Барилоче. Кисти больно зудели оттого, что как только она видела их, ногти автоматически впивались в ладони. И дважды сильнее, когда чувствовала. А заигрывания с Маркусом с единственной целью: доказать себе, что Рокко ничего для неё не значит?.. это было так забавно.… И пусть Лухан однажды подкараулила её у туалета и сломала все ногти. Чувствовать, что тебя ревнуют к тому, кто тебе безразличен – необыкновенное ощущение, сродни Нобелевской премии «за просто так». А ведь это уже девятая фотография: первые восемь были нещадно испачканы красной помадой, но выбросить их она так и не смогла: всё хранила в дневнике, том самом, обшитом розовым мехом, на серебряном замочке. Между пятой и четвёртой страницами, по соседству с первыми мечтами в стиле Беатрис Смолл. Теперь всё кажется таким смешным и наивным. Похоже, ты слишком постарела.
Доведённым до автоматизма движением Фернанда набрала номер Француазы:
- Да-да, как обычно. Давай, тебе не так далеко ехать. Через полчаса. Всё. Жду.
Дневник был сброшен со стола и изгнан кроссовками «Puma» под кровать, спортивный костюм сменил любимый шёлковый халатик. Всё: теперь в душ, и можно спокойно встречать Француазу. Француаза…вот имечко. Над ними даже посмеивались «две на F». И, конечно же, все знали об их отношениях. Хотя, какие, к чёрту, отношения: доза алкоголя, достаточная для потери координации, и синхронное падание в одну постель. Учитывая, что площади кровати хватило бы на независимое расположение целого батальона… просто про этот батальон почему-то никогда не будут шептать «лесбиянка». А ведь у Француазы есть муж. Смешно…
Фер поёжилась. Что-то не так. Дневник спрятан, десять минут на ванну…бутылка! Ну, конечно же, сидела, глазела на его физиономию, подпитываясь энергией своего единственного настоящего позора, и забыла спрятать. Фернанда судорожно втолкнула бутылку в бар, забежала в душ, зачем-то подкрасила губы и ровно в назначенное время стояла в полной готовности перед дверью.
Француаза опоздала на 30 секунд, зато в качестве компенсации ввалилась в апартаменты в потрясающе нелепом берете и зелёном отвратительном пальто. А от её туфель Фер чуть ни хватил удар.
- Последняя коллекция этого, как там его, итальянца… - пояснила та.
- Гучи? Версачи? Мадам Шанель оставила после себя что-то кроме чёрного платья? Не смеши меня, это, скорее, похоже на прикид Фрекен Бок, - заметив явно разочарованный взгляд подруги, Фер замолчала, - ладно, проходи. Настойка, конфеты, твои любимые.
- Хочется верить, - Француаза скинула туфельки и направилась в комнату.
Фер уже давно заметила, что у этой штучки нет барьера, отделяющего особей женского пола от особей мужского: Француаза абсолютно одинаково виляла бёдрами и когда целенаправленно прогуливалась мимо комнаты для курящих, и когда собиралась завалиться в постель, чтобы объедаться шоколадом и пить вишнёвую настойку, не используя бокалов.
- Эй, где ты там?
- Уже иду.
Фернанда поправила волосы, сбрызнула сладким ядом шею и запястья, упала на кровать.
- Как ты?
- Нормально.
- То есть никак?
Фер миллион раз пожалела, что спросила об этом: ближайшие два часа крошка потратила на бесконечно подробное описание 3-х дней своей жизни. Под конец Фернанда едва не заснула, наблюдая попеременно за бликами пламени на шёлковом смятом покрывале и вращением игрушки вечного двигателя, впитывая всем телом запах иланг-иланга.
- …и он сказал, что купит мне это ожерелье только когда я рожу ему ребёнка. Он думает только о себе. Как будто это он будет набирать вес, убиваться на шейпинге и отчитывать прислугу за дешёвые подгузники…все мужики сволочи.
Француаза стянула платье и чулки, сладко потянулась и упала рядом с Фернандой.
- Ну, он тебя любит. Родишь ему дочку, - Фер намотала на палец её локон, - с такими же ножками, пальчиками, с такой же улыбкой. Ты будешь самой красивой мамой в мире. Мама-куколка и дочка. Здорово, не правда ли?
- Почему ты тогда не рожаешь? – Француаза зевнула, лениво по-кошачьи выгнулась и повернулась к ней.
- Не могу, не хочу…- Фер выдохнула солёный пар, пока он не успел преобразоваться в слёзы, - да и от кого?
- От Маркоса.
Фернанда распахнула халат: слишком душно. Глупая, поразительно наивная …от Маркоса. От таких дети не рождаются, такие нужны для поддержания организма в тонусе.
- Он не ставит мне таких условий, к тому же ничего полноценного от него родиться не может: в нём нет ничего, кроме нарциссизма, а я не хочу стать мамой flower-men`а.
- Уже неплохо.
Француаза засмеялась. Звонко, искренне, болтая ногами в воздухе. Нет, всё-таки она невозможно похожа на Монро: её и замуж-то взяли исключительно благодаря этому сходству – «Грей, это вы с Француазой или Миллер и Монро?». Казалось, ради этого вопроса он и женился на ней. Поразительное сходство: непосредственная, эротичная, наивная блондинка, как ни повернётся – всегда хороша. Фер выплеснула остатки настойки и устроилась поудобней.
- А знаешь, его зовут Рокко. У нас был бы мальчик, маленький такой. Он надевал бы ему подгузники чёрного цвета, я бы заказала специальные напульсники, такие, чтобы были впору. Эй, мадам, вы спите? Солнце, ну как так можно: каждый раз, когда я собираюсь всё тебе рассказать, моя крошка засыпает.
- Ты что-то сказала?
- Пьяный бред, спи.
- Нет, расскажи…хотя, лучше завтра.
- Грей не будет за тебя волноваться?
- Пошёл он…пусть ищет себе другие ножки для потомства.

-1.
Яркий белый свет резанул по векам, заставляя сознание начать умственную деятельность.
- Опять собрание поэтесс? Что вы на этот раз устроили, моя прекрасная Сапфо?
Затекшая спина нещадно ныла, растрёпанная голова отказывалась подниматься с подушки.
- Нет, всё-таки ты зря перекрасил волосы и зря открыл окно.
- Запахнись.
Фер машинально подвязала халат.
- А вас, Душечка, вероятно, ждёт ваш муж. Думаю, он даже волнуется.
Француаза зевнула, собрала волосы в пучок, поправила чулочки.
- Сахарок, её зовут Сахарок, - улыбнулась она.
- Сахарок, пастилка, жвачка – мне пофигу. Выметайтесь, мадам, и поскорее.
- А он у тебя не силён в тонкостях перевода, - Француаза залезла туфельки.
Фер лениво сползла с кровати, нащупала в складках одеяла пачку, встряхнула её, пытаясь скрыть дрожь раздражения.
- Он у меня вообще ни в чём не силён, - разочарованно отозвалась она. Француаза протянула ей портсигар. Фернанда подкурила и, взмахнув длинными ресницами, выдохнула облако дыма в лицо Маркоса.- Марко, не будь букой, расскажи девушкам, какого хрена ты сюда припёрся.
Агилар ухмыльнулся и демонстративно перевернул пепельницу на постель - никакой реакции. Чёрт, почему? Раньше на неё всегда действовало…
- Ты решил устроить погром в нашем семейном гнёздышке?- продолжала издеваться Фер, попеременно поднимая и опуская брови.
- У нас презентация.
Фернанда искренне рассмеялась, цепляясь за его галстук.
- Чего? Твоего нового костюма? Очень, очень идёт. Тебе вообще всё подходит всё облегающее. Даже лосины.
- Смешно. Полчаса на сборы, ясно?
- Он у тебя командир, - заметила Француаза.
- Он у меня дегенерат, - поправила Фер.
- Au revoir, Маркитос!- девушка фирменным покачиванием бёдер исчезла за дверью, оставляя за собой шлейф аромата сигарет и вишнёвого ликёра.
- И тебе того же, - бросил он. После машинально повернулся к Фер,- Наденешь вон то, чёрное.
Фернанда визуально оценила обстановку, стараясь найти наилучший вариант композиции. Встала у него за спиной, обняла за плечи, томно прошептала:
- Купи жвачку, меня тошнит от твоего костюма.
- Обойдёшься.
Удар раздражением между лопаток.
- Ну ты и сволочь, Маркос Агилар.
- Можно просто Марко. Чёрное, - напомнил он.
Фер нехотя поплелась к шкафу. Маркос достал пачку «Парламента».
- Милый, ответь мне на один вопрос: о чём ты беседуешь со своими эээ…сослуживцами? О шмотках или о белье? – «интересно, сигареты ему помогут, или он всё-таки меня придушит?».
- Заткнись.
- У тебя все волосы в помаде.
- Мне плевать, - вглядываясь в урбанистический пейзаж за окном, проговорил он.
Фернанда поправила бретельки платья, подвела губы любимой красной помадой, подошла к нему так близко, что глаза врезались в его взгляд, и, имитируя поведение женщины-вамп, пошептала:
- Маркос – заучка стал манекенщицей. Ха-ха-ха.
- Фер-корова стала моделью-лесбиянкой, хи-хи-хи, - по привычке парировал он.
Сбой настроения – Фернанда поперхнулась возмущением, хотя вопрос: «как он смеет?» остался в далёком колледжеобразном прошлом. И всё-таки она чувствовала потребность в обмене горячими фразами и резкими взглядами.
- Просто лесбиянкой, первое я успела бросить.
Сердце пыталось вырваться через горло, но Фер сглотнула, и всё прошло. Фразы дробились на звуки, отскакивали от собственноручно сделанной оболочки. Безупречность… Фер вздрогнула от холода.
- Ты уже готова?
Маркос открыл форточку, выбросил сигарету, как бы нехотя провёл ладонью по шёлку чёрных волос.
- Наверное. То есть, как всегда…

-0,5
- Улыбнись, нас снимают.
- Как весело: деградировавший до банального идиотизма и шмотничества Маркитос и вечная сучка Фер.
- Это фото попадёт на первые страницы журналов.
- О да, твоя задница куда ярче засияет в глянце… Марко? Ты мне ничего не ответишь? Мамочки, у тебя проснулось уважение к женскому полу? Ах, простите. Я, было, хорошо о вас подумала. Всё ясно. Ты купил ей это жуткое платье? Интересно, а биту она с собой не захватила?
- Заткнись.
Фер хотела выкинуть что-нибудь резкое и обидное, профессиональным сленгом, но осеклась. Лухан Линарес. Какого чёрта она вообще сюда припёрлась? Идиотка, надо было догадаться: Маркитос специально свёл их. Браво, Мистер Цинизм, у вас всё получилось.
Она впилась пятернёй в столешницу, сжимая белоснежную ткань. «Не-на-ви-жу». Нервное напряжение передалось кисти, ноготь на мизинце сломался… На ней платье с американским вырезом. Он предлагает ей шампанское. Но это ведь так несправедливо: самая горячая парочка называется «Фер + Маркос», а не «Маркос + великая спортсменка». Она же так долго создавала этот имидж – «популярные и скандальные». Это было идеально: добрая порция известности на двоих, глянец обложек журналов на двоих, первые полосы газет на двоих…уже на троих: «Любовный треугольник: обманутая Фернанда набросилась на новую пассию своего мужа». Так? Кто там придумывает заголовки? Один уже готов. Только чёрта-с-два, она не кинется на Линарес. Да и роман их длится уже давно и бесполезно, кажется, года три или два с половиной… это он купил ей платье. Тоже чёрное. Дегенерат, подонок, он делает всё, чтобы унизить её, зная, что она никогда не даст ему развод. Встречайтесь по углам, как животные – Фернанда Байрон только посмеётся. Стоп. Надо успокоиться… подышать свежим воздухом, что ли?.. Официант, воздуха пожалуйста, того, что первой свежести!
Фер выдохнула, поправила серёжку, захватила бокал шампанского. Нечаянно пролила его на Лухан, та в свою очередь по чистой случайности толкнула её так, что Фер едва удержалась на ногах. К счастью, этого никто не заметил.

1.
И цыгане, проходом из Сингапура,
нагадали ей одиночество,
Даже с тем, кто носил бы её на руках.
В ночь травы,
Не жалеющей шёпота.
"Космос не хочет контакта", Маргарита Пушкина

Вообще-то Lexus считался собственностью Маркоса, но Фер было откровенно плевать на все собственности и общественности. Нырнула в тёплую пасть салона, закурила, машинально поправила нарисованную улыбку, зацепила сломанным ногтем лайкру чулка…чёрт, чёрт, чёрт, почему ей так не везёт? Осталось только врезаться в самосвал. Фернанда раздражённо газанула, попутно выудив их бардачка мобильный Маркитоса и одновременно озвучив заглушенные стенания магнитолы – «La Isla Bonita» и убейте Мадонну. Как же она их ненавидела… до разбитого китайского сервиза и изученного списка киллеров, до треснувших рамок для фотографий и сломанных сигарет, до…резкий взмах ресниц и: «мама…мамочки…зачем только я посмотрела на дорогу?..». Надавив каблуком на педаль тормоза, Фер заставила бешеное и уже неуправляемое авто вспомнить, что за рулём все-таки кто-то находится, и этот абстрактный «кто-то» она, хотя было уже слишком поздно. Она выбежала из машины – на свежем мокром асфальте лежала девочка лет 14-ти. Первое, что бросилось в глаза – безвкусные пёстрые тряпки, второе – полное отсутствие крови. «Что ж, это хорошо: её переломы наверняка закрытые». Фер оглянулась – вокруг в полном молчании собирались люди. Как будто шаловливый ангел выключил на земле звук или заглушил её слух, или…фантазии прыгали разноцветными резиновыми мячиками, и Фернанда уже не могла их ни догнать, ни проконтролировать на расстоянии. А одинокие мячики всегда попадают под колёса машин. Колёса?...Стоп, она же только что сбила ребёнка! Кажется, она перестаралась с шампанским. Быстро расставляем акценты: у нас есть чужое авто, чужой ребёнок и чужие враждебные взгляды. Почему враждебно? Просто в платье от Versace она производила впечатление жены крёстного отца итальянской мафии, примерно представляющей, что где-то далеко, в лесах Амазонки есть правосудие, и развлекающейся посредством убиения детей при помощи индивидуального средства передвижения. Но всё-таки Фер решила рискнуть:
- Какого чёрта вы застыли? Нужно перетащить её в машину. Мою машину. И вызовите, наконец, скорую!
Эффект, как и следовало ожидать, оказался удручающе отсутствующим. Взгляды в стиле «ах, как можно так плохо поступать», синхронные покачивания головами…чёрт, вы ещё пальчиком мне пригрозите!..
- Так что, всем наплевать, да? И если она умрёт, вам станет легче и веселее, потому что вы сможете рассказывать своим друзьям, что видели ту сучку, которая её сбила, так? Да, вы угадали, это платье стоит столько, сколько вы зарабатываете в столетье. Да, и я в нём тащу эту безродную шваль, потому что она влезла под колёса моей тачки. Кстати, никто так и не вызовет полицию? Значит, никому не прёт отправить меня в обезьянник? А как насчёт психушки, а? Мне идёт белый цвет.
О, Боже, что она говорит… Эти непослушные мысли, эта накатывающая истерика. Фер, скажи, скорее скажи себе «стоп!», ты же умеешь – научилась, отшлифовала, довела до совершенства. Ты можешь управлять своими эмоциями даже в такой ситуации… А от девочки пахло сеном, и в складках цветастой юбки прятался запах свежескошенной травы. Фернанда тащила за худые руки и чуть ли не ногами затолкала в салон. Нарочито медленно достала зеркальце и поправила слой алой помады, завела это проклятье древних пирамид, приобретённое к свадьбе в автомобильном магазине приятеля, и выжидающе посмотрела на зевак. Толпа в свою очередь разом зацепилась за неё зрачками.
- Эй, мне ещё кого-нибудь задавить? Выстраивайтесь в очередь!
И путь в новую жизнь опять стал широким и просторным. Как раз таким, чтобы смог проехать Lexus.

2.
Раз так, иди. Есть и другие миры, кроме этого...
Стивен Кинг, "Темная Башня I: Стрелок"

Пальцы уже отстучали ритуальный степ по пудренице, сигарета дважды выпала изо рта, и теперь стало малопонятно, кто кому успокаивает нервы. Злость, скопившаяся под запястьями, тяжёлыми незримыми браслетами тянула руки вниз, заставляя их окончательно опуститься. Фер вжала ногти в мякоть ладоней и заставила себя обернуться. Ну, да, конечно же: комок подросткового неблагополучия не что иное, как цыганское счастье. Да, цветастые юбки, разукрашенные разноцветные ногти, полоска красной помады на зубах... Стой, ты же должна найти выход – ты всегда его находишь. Ты никогда не стоишь с глупой физиономией и желанием как минимум испариться. В больницу её везти, что ли? Интересно, полис у неё есть? Наверняка нет. Значит, больница пролетает. Остаётся только одно: ехать в цыганский посёлок, в страшное место, где процветает наркоторговля, воровство и конокрадство. Хотя какие же сегодня лошади? Разве что авто типа Лексуса, да и тех не жалко – не своё всё-таки, чужое. Фернанда подмигнула брюнетке в зеркале заднего вида. «Всё, Фер, пора ехать – ты же не можешь провести вечность в машине. Пятьсот метров – и ты в этом чёртовом посёлке. Вперёд, ты же никогда не боялась». Нажала на газ, обернулась – случайность лежала на заднем сидении, и почему-то откровенно не хотелось верить, что она так уж без сознания и так уж пострадала. Что ж, будь что будет.

«Хорошо, что тачка принадлежит Маркосу – наверное, он будет безумно рад тому, что «Лексусы» так популярны у ребятишек» - Фернанда самодовольно затянулась дамской слабостью. Маленькая сладкая месть – ещё немного, и в машине останется только то, что невозможно вынести, когда тебе 10 лет. Случайность в цветастой юбке унесли полчаса назад, но просили её подождать, что даже не напрягало – чертовски весело было наблюдать за вознёй детей вокруг предмета преклонения фактического мужа. А ещё здесь пахло травой. И когда на горизонте показался брюнет атлетического телосложения, желание окончательно добить Маркитоса только усилилось. За Лухан. За платье. За всё.
На лице появилась глянцевая улыбка:
- Эй, можно прокатиться, - крикнула Фернанда детям.
Участливый взгляд, модельная поза, быстро выброшенная сигарета – всё идеально рассчитано, секунда в секунду – к тому моменту, когда мнимая жертва приблизилась на расстояние вытянутой руки, Фер из депрессивной полурастрёпанной глупой неудачницы, вечно недовольной всем и вся превратилась в леди Совершенство. Последний штрих?
- Как она? я очень сожалею, что так вышло. Но на дороге не было знака, запрещающего…
- Наезжать на детей? – продолжил цыган. – Сейкел ждёт тебя.
- Во-первых, мы не пили на брудершафт, а во-вторых, что такое Сейкел?
- Я проведу тебя.
- Какого чёрта? – возмутилась Фернанда, но он схватил её за руку и потащил за собой.
- Вперёд.
Ползти на шпильках в неизвестность не очень-то удобно. Особенно, когда путь усеян травой, камнями, песком, перекати-поле прочим романтическим мусором. Недавний объект весьма и весьма волнующих грёз уверенной походкой шёл впереди, позволяя оценить цветовую гамму рубашки и отсутствие перхоти. «Нет, я не испугалась, просто мне интересно. Безумно интересно, что такое Сейкел, почему он-она-оно, меня ждёт, и, в конце концов, зачем я вообще сюда приехала, если так и не загляну в табор?». Попытка от нечего делать завязать подобие беседы едва не обернулась катастрофой – настолько Фернанда была далека от простых смертных.
- А вы кочевые цыгане или мне повезло, и меня не похитят?
- Не повезло.
- И все такие разговорчивые…я думала…
- Что мы постоянно поём и терзаем гитары?- продолжил цыган.- У меня есть образование.
- Музыкальное? Ладно, я тоже не зря заканчивала колледж.
- Да, ты посещала там уроки вождения.
«Да как он смеет?». Отнюдь.
- Я посещала там уроки наёмных убийц.
- Ты не на своей территории.
- Я Фернанда Байрон, и мне плевать…
- Мне тоже.
- Ты всегда так разговариваешь?
- Нет, только когда сбивают детей.
- У тебя хорошо получается. Это опыт? Ладно, я заплачу за лечение, питание, и не только ей, но и тебе, твоим родителям, тем, кто знает тебя, твоим врагам, знакомым, детям, после обеспечу внуков и правнуков.
- Ты собираешься так долго жить?
- Чек устроит? И я могу идти, да?
- Нет.
- Какого чёрта?!
- Сейкел хочет тебя видеть.
- Да что такое это ваше…
- Мы пришли.
Фер оглянулась: за милой беседой она не заметила, как её доставили к месту назначения. Милая выжженная полянка, пара десятков палаток – замечательные декорации для съёмки триллера.
- Что это? Летний лагерь бойскаутов? Очень мило. А где же кони?
- Какие?
- Украденные.
- Ах, кони – мы их закопали. Или съели – как тебе будет привычнее?
- Я хочу обратно.
- Тебе туда.
Фер проследила за указательным пальцем и упёрлась взглядом в мини-шатёр, этакую ухудшенную копию ассоциаций из детских книжек.
- Там жарят человеческое мясо?
- Точно, откуда ты знаешь?
- Догадалась.
- Можешь поторопиться – тебе же не хочется задерживаться здесь.
- Ещё бы.
- Сейкел ждёт тебя.
Фернанда ещё раз посмотрела на палатку – ничего особенного, включая электричество, не наблюдалось. Палатка как палатка. Подошла, обернулась – цыган ехидно наблюдал за ней. «К чертям», - подумала Фернанда и она вошла внутрь.
Золотых сабель и кальянов в шатре не оказалось, зато на полосатом матрасе цвета сказочных поросят сидела весьма интересная старушенция в джинсовом жилете, бесконечном числе цветных юбок, с монисто на морщинистой смуглой шее и трубкой в зубах. Действовать, само собой, не хотелось, нужно было дождаться реакции, и поэтому Фернанда Байрон решила держать рот закрытым.
- Я не хотела сбивать вашу…внучку, да? Я вам выпишу чек, пособие по безработице, пару платьев из Милана и изумрудную собачку Мулен Руж. Просто сегодня такой день: магнитные бури, в Скандинавии дожди, Астерикс и Обеликс в Галии соскучились….знаете, есть такие стихи: «О, король мой, похожий на гала»….- «дура, полная, абсолютная, перенасыщенная с рожденья глупостью – почему у меня не получается себя контролировать?!».
Волненье смешалось с кровью, Фер закусила губу и выжидающе посмотрела на старушку, прежде сурово нахмурившуюся, но теперь смотревшую на неё с интересом дворняжки на Дог-шоу.
- Я пойду? – слабая надежда на то, что не все цыгане знают испанский, и тем самым её, трендящую без умолку, запросто можно принять за опасную сумасшедшую и выгнать с…как там говорил тот грубиян? со своей территории, не так ли?..
Старушка затянулась, выдохнула колечко дыма и медленно проговорила:
- Продолжай.
- Что? – если бы она ответила «крутить сальто-мортале на весенней паутине», Фер бы с радостью согласилась.
- Твои стихи – продолжай.
- Какие стихи? Ааа… «о король мой, похожий на гала, не печальтесь, вот участь моя, я богиней несчастия стану, только страшно опять умирать», - отрапортовала Фернанда, - я могу ещё раз и с выражением.
Старушка устроилась поудобнее.
- Не надо. Ты сбила мою внучку. Я попрошу сына, и он собьёт тебя.
- Кровь за кровь? – «дура».
- И так тоже. Но Магдело не пострадала – она хотела проучить тебя.
- Всё ясно, я усвоила урок и так далее. Вы отпустите меня, или я вызову полицию?
- Твой телефон остался в машине?
- Чёрт!
- Ты мне нравишься, - улыбнулась цыганка.
- Это из-за стихов? Я куплю вам сборник.
- Ты должна была приехать сюда – это судьба направила тебя к нам.
- К чёрту, только не говорите мне, что я избранная – не хочу почувствовать себя Джедаем, - Фернанда в сотый раз прокляла себя и свою не успокаивающуюся истерику.
- К чёрту, из твоей машины слили бензин, и тебе придётся ночевать здесь, - резонно заметила женщина.
Мысли собрались в картинку – мобильного нет, бензина (может, и машины тоже) нет, до цивилизации порядка 30 километров. Это что, заговор? Это похищение моделей с целью выкупа?

Часть вторая
Рокко и украденные жизни

Только спектакль покажет, что может сделать из идеи режиссура.
«Непричёсанные мысли», Ежи Лец

3.
Фиктивность смысла жизни заменила привычная паранойя: сигарета была затушена, шторы задёрнуты, глаза закрыты, система мыслей чётко организована. Уже четыре с половиной года он занимался тем, чем хотел, а именно собирал огромные залы и посылал всех нафиг, а то и подальше. Посылал, надо признаться, профессионально. Недавно так увлёкся, что послал собственного барабанщика, а после отправил к нему Вико. Виктория… вопрос о том, зачем она ему вообще была нужна, оставался открытым по сей день. Нет, сначала всё было предельно ясно: первая любовь, сопли на глюкозе, игры в рыцарей и прекрасных дам; после секс, наркотики, рок-н-ролл в нелепой попытке вернуть прежние ощущения. Но она была не та: сколько он не ставил её на сцене, сколько не вызывал её образом смонтированное вдохновение - ничего, кроме сборников пустых и слёзливых баллад не выходило. Резь напряжения; крест на потолке – пьяная придурь – медленно разрастался. Рокко не был католиком, он верил в Будду и Далай-ламу, и то только потому что это считалось неотъемлемым атрибутом рокерского быта. Если бы завтра стало модным исповедовать ислам, он бы без сомнения присоединился к шиитам или суннитам. Написать, что ли, альбом в поддержку террористов и послать его на ужин американскому президенту? Хотя никто не удивится: его всегда давно уже окрестили безбашенным рокером со средним образованием. О да, он эпатировал, одни костюмы чего стоили… А если прибавить тексты, за которые его давно уже должны были посадить за решётку…Сначала это было здорово: критиковать всё и всех, начиная с соседской дворняги и заканчивая действующей властью; это был драйв: послать со сцены сенатора, пообещав изнасиловать его дочь. Потом всё вошло в привычку: любое событие он раскладывал по полочкам текстов покруче самых нахальных журналистов. За свою недолгую жизнь он сумел раскритиковать всех политиков, поп-звёзд, актёров и актрис, миллионеров и исторических деятелей, которых знал. Когда на смену адреналину пришла пресность, Рокко придумал новый ход: вспоминать в текстах своих бывших однокурсников. Так родились шляг-фразы типа: «моя подружка Мия будет круче, чем Мадонна», «пускай Лухан Линарес нежно вправит ему челюсть», «пошлём аристократок, ведь у них с мозгами туго»... народ подхватывал, мгновенно запоминал ничего не значащие имена, позволяя гадать прессе об их происхождении. Пресса в долгу не осталась: в любовницы ему приписали всех, кого не могли вычислить, а именно пару десятков Мий, несколько штук Лухан, примерно поровну Солей и Викторий, чуть меньше Лаур и Марисс. Но он послал прессу в следующем альбоме, упомянув в рифму имена главных редакторов самых глянцевых журналов, и его личную жизнь оставили в покое. Благо, обсуждать публичные похождения дрянного мальчишки было даже интереснее. Держать марку было весело и приятно. Сперва. Нет, надо чем-то заняться, иначе он окончательно и бесповоротно сойдёт с остатков мнимого разума: перед глазами вертелась, меняя ракурсы, одна и та же картинка – аристократка, ползающая по коридору. Он никогда её не любил, предпочитая натуральное презрение наигранному дружелюбию. Она ему не нравилась, раздражала, выводила из себя своими глупыми привычками. Он ненавидел её, даже когда она ему снилась. Впрочем, вряд ли процесс удушения зазнавшейся дряни можно было назвать эротической фантазией. Однако память с завидным упорством, достойным разве что осла Аладдина, билась в разряженное сознание, вращая Фернанду Байрон как игрушку вечного двигателя. Она как будто въелась где-то между первыми дисками битлов и размытой памятью песка на коже Виктории.
Рокко по привычке отшвырнул воспоминания: надо было одевать маску и тело дрянного мальчишки, чтобы публика продолжала бесноваться, чтобы газеты плевались скандальными статьями, чтобы как и прежде получалось вензелями вживлять образы подружек, чтобы…но чертовски хотелось спать.

4.

Анекдоты о сумасшедших, рассказанные ими самими, внушают беспокойство – слишком уж они разумны.
Ежи Лец, «Непричёсанные мысли»

Чертовски хотелось спать, но старушенция настолько выразительно гремела эмалированным тазом, что последние надежды на сон растворились в без сомнения приятных акустических стонах живородящей посудины.
- А, проснулась, - Сейкел выразительно чихнула в сторону Фернанды.
- Ещё бы, - голова отказывалась производить мысли, зато слова, как и следовало ожидать, лились, словно из рога изобилия.- Зачем вы стучите по тазику?
- Бужу.
- Всю Аргентину? Мамочки, мигрень мне обеспечена. Вызовите мне такси, ладно? А то мало того, что заставили спать на ворохе этого…этого тряпья, так ещё и разбудили…сколько сейчас времени? Знаете, мой «Rolex»…
- Сейчас самое время. Пойдём, я тебе покажу.
- …покажу, где мы закапываем детей, - продолжила Фер.
- Неет, всё намного проще. Пойдём.
Костистая рука сжала запястье, глаза отказывались идентифицировать происходящее – слишком уж нереально и странно всё стало: палатки, костры, кони – замершая, беззвучная жизнь. И Фер просто шла за старушкой, вдыхая дым неизвестного происхождения, слегка матерясь и исключительно ради приличия сохраняя желание попасть в цивилизацию. И опять чертополох погоне за приключениями. Дико, просто невыносимо неудобно было лазить по этому дурацкому Десятому Королевству в вечернем платье, но и возвращаться в условно-нормальный мир не очень-то и хотелось. Когда Сейкел довела её до большой грязной лужи, призванной, судя по всему, изображать озеро Альп, Фернанда решила, что последняя порция сумасшествия досталась ей.
- Ну и что я должна здесь увидеть?
- Смотри.
Фер проследила за выкрашенным зелёным лаком указательным пальцем: в луже плавали 2 фантика от с детства любимой жвачки «Лав ис».
- Что это?
- Это крылья распятых бабочек, - ответила цыганка.
- А разве бабочек могут распять?
-Конечно. Люди могут распять даже шёпот травы.
- Как?
- Дыханием. Но для бабочек используются иголки.
- Зачем? – Фер не понимала, что всё это пусто и бесполезно, что навряд ли стоит прислушиваться к словам старой полоумной цыганки, что её временное помутнение бредом может пройти так же внезапно, как и началось. Но ей хотелось знать, зачем люди распинают бабочек, и понимала, что никто, кроме этой мудрой женщины не поведает ей это. И она безумно верила цыганке, вылавливая каждое её слово, каждый случайный жест (если в ней вообще было что-то случайное), каждый лучик взгляда чёрных, как июльская ночь и таинственных, как цыганская душа, глаз.
Сейкел отряхнулась, сбросив на сухую землю капельки серебристой расы из складок юбки.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

5.

Когда миф сталкивается с мифом, столкновение происходит вполне реальное.
«Непричёсанные мысли», Ежи Лец

Ближе к ночи Фер поняла, что галлюцинации расстроенного вдрызг сознания – её карма, любовь и боль. Ощущая себя строчкой из затёртой французской песни, непременно повторяющейся на старой виниловой пластинке, она медленно выдавила остатки правдоподобности. Глаза болели от непривычно чёрного цвета неба, от полного отсутствия звёзд, от запаха давно забытого даже шотландцами вереска. Гиперболизированный мир, с невыносимо сильными чувствами, с до рези яркими цветами, с чересчур подходящей философией окружал её быстро и беспощадно, сжимая рамки сознания, переворачивая предметы вверх дном, переигрывая жизненные лотереи, подговаривая лототрон. В клубнично-ванильной повседневности такого явно не ждали. Всё стало настоящим и правильным. Даже до боли реалистично сводило шею.

Именно шею. Ещё слегка побаливала рука. Рокко выдохнул остатки памяти: сейчас, сейчас подействует наркоз, и всё закончится. Глаза произвольно открылись, нарисовав картинку белого и чистого хирурга со сросшимися густыми бровями. Хотелось услышать «скальпель, зажим, тампон», но место привычного кинематографического развития событий занял хриплый вопль Вико. Её лицо показалось только наполовину, и его тут же засунули за дверь. Но она кричала и там, кричала, что все уроды и сволочи и что его нужно отпустить, и что она перебьёт их всех бейсбольной битой. Увернуться от сопрано было невозможно, а наркоз отказывался выполнять свои функции, запрятав в карман билет в незапланированный сон. Потом стало легче: повешенный суслик – первый признак бреда – обрадовал песенкой про малютку Грэй, и даже показалось, что в мозг постучались первые галлюцинации. Милости просим?..
Началось всё с Вико. По крайней мере, она точно так думает. На самом деле Брит могла появится и без её участия. Худая, с выкрашенными перекисью водорода неимоверно длинными белыми волосами-кулисками, она являла собою стандартный пример отупевающей поклонницы. Она орала громче всех на концертах и рядом с его номером, она лезла к нему в авто и шибче всех расшибала носы конкуренткам. И тот факт, что когда-то, в смешном и забытом детстве, малышки Вико и Брит вместе били лопатками горки песка, значил далеко не так много, как представляла себе Пасс. Брит и так запросто оказалась бы в его постели, машине или любом другом месте, где нашлась бы подходящая горизонтальная поверхность. Но официально считалось, что Вико сама нашла себе замену в лице симпатичной знакомой блондинки. А утром он увидел Брит сидящей по-турецки на полу. Поразительно пустые глаза впились асфальтно-серыми мокрыми камешками, сосредоточив энергию на конце иглы. «Хочешь? Там для тебя осталось».
Первые ухмылки надвигающейся смерти отразились на лицах музыкантов. Брит всегда знала, где достать дурь, он лишь владел достаточным количеством средств и желания. Шприц именно жалил, попадая в одну и ту же точку, впуская тонкую струйку яда. У Брит получалось быстрее: ловким движением она вкалывала левой рукой, отыскивала вены на ногах, терзая кожу до победного завершения. Четыре гастрольных тура полетели кувырком. Что случилось с группой и как будто дружбой, понять было сложно. Ширялись многие, но при этом поразительно быстро бросали, переключаясь на что-нибудь новенькое. Либо по смешной и нелепой случайности, либо ещё почему-то вокруг находились на диво интересные люди: они бросали курить раз в жизни, посылая Ницше и Уайльда с их умностью подальше, они умели вовремя и мгновенно переключаться из гастрольной реальности в человеческую, они смогли жениться и завести парочку детишек, тем самым оправдав фразу: «есть куда возвращаться». После того, как Вико умотала со сладким заезжим мальчиком, оставив вместо себя длинные белые волосы и пересохшие тонкие губы, идея женитьбы, и раньше появлявшаяся не так уж часто, канула в условную Лету. Рокко казалось, что он итак слишком часто кормил эту Лету, но она казалась бездонной и безропотно принимала все его забытые идеи, несбывшиеся мечты и стеклянные осколки боли. Он полностью отдавал себе отчёт в том, что разрушает себя, но останавливаться хотелось меньше всего. Ему некуда было возвращаться…
В голове с завидной периодичностью мелькали обрывки воспоминаний: «мы пропали» - «денег хватит на всех»- «Эммануэля взяли» – «свежие газеты!!!» – «придумай что-нибудь» – «мандарины и Рождество» – «идиотка, мне нужна доза» – «да хоть подохни, козёл» – «Рокко, мы так больше не можем работать» – «всё к чёрту» – «пятый диск так и не был записан» – «им не нужны деньги!!!» – «пошла прочь, дрянь» - «новые французские духи!». Наркобарона, с людьми которого держала связь Брит, арестовали, и все лазейки сжались до состояния, невидимого глазу федеральной полиции. Брит с трудом доставала трижды разбавленную дурь. На левой руке чёрной язвой отпечатался след от уколов. Шприц жалил медленно, кисть тряслась от боли и напряжения, неправдоподобно холодная жидкость резала слабую вену, просачиваясь в самые отдалённые точки сознания. Но это стоило того. Время тянулось хвостом удава, язва разрасталась, Брит матом намекала на его не совсем нормальное поведение, но ему было всё равно. Пока лихорадка не завершила своё шествие триумфальным вызовом неотложки…
В воздухе, смешиваясь с запахом больницы и новых резиновых перчаток, летало слово «ампутация». «Ампутация – амбразура– амброзия …» - неплохой языковой ряд. Вспомнить бы, что это значит…
Удар по сознанию, отпечаток сна на ладони, игрушка вечного двигателя, мокрый «Rolex», пляж, казённый дом и огромное пространство, пропитанное ночью и пустотой.
Она была где-то здесь.

6.

Вики улыбалась ему. Боже, она такая красивая. Ему хотелось сказать ей, какая она красивая. Ее волосы похожи на горящую медь.
- Спасибо, - сказала она. - Какой приятный комплимент.
Неужели она сказала это? Или ему померещилось?
Стивен Кинг, «Воспламеняющая взглядом»

- Ты хочешь, чтобы в это поверил Я?
- Ага, - затяжка глупостью, - хочу. Вот сижу и хочу.
- Байрон…
- Агилар!
- Один хер. Какого чёрта ты делаешь в моих галлюцинациях?!
- Какого чёрта ты лезешь в мой мир?!
Четыре жгучих визуальных пощёчины.
- Yes, sir. Это твой мир, потому что в моём не может быть такой белиберды. Валяй, куда нам идти дальше?
- Я не могу идти, я ногу подвернула. И хватит ржать.
- Голубая кровь не льётся?
- Да кто ты такой!..
- Джедай. Сейчас только меч лазерный достану…
- Валяй. А то пока ты только меня достаёшь.
- Ты рельеф своего бреда знаешь? Где тут можно найти пиво?
- Не-на-ви-жу пиво, - укол искусственным ногтем в грудную клетку. – Где-то тааам должен быть океан. Можешь помыться, грязный бездомный рокер.
Графика эмоций Барби.
- Как ты тогда? Часики с собой?
- Урод-ничтожество-ублюдок.
- Жалкая – самовлюблённая - кукла.
- Сцена из «Унесённых ветром», не правда ли?
- Чего?..
- Если ты меня сейчас поцелуешь, меня вырвет.
- Проверим?
У него были жёсткие пересохшие губы, а её дыханье куда-то испарилось вместе с гордостью и самоконтролем.
- Это потому что я ничего не ела, - мотивировала она.
- Куда тебя нести?
- В смысле?
- В смысле, у тебя с ногой, как с головой – она вроде как есть, но функция её не выяснена.
- Угрёбок.
- Эгоистка. Где здесь выход?
- Не знаю.
- Так придумай его где-нибудь, это же твой мир.
- Ну, тогда, предположим…
- Только не очень далеко, иначе я в процессе подохну.
- Не сахарный. Там.
- Где?!!
- Ну, там закат красивый, романтика.
- Ты охуела?!! Я скопычусь.
- Так, мой мир, фантазия моя. Радуйся, что в Антарктиду тебя не посылаю. Молчи, а то сейчас себе в уме 28 тонн прибавлю.
- Добрая ты девочка, Фернанда Байрон.
- Потише, не дрова несёшь. Манекенщицу.
- Лучше б ты была дровами. Я бы тебя дотолкал.
Перекрытие лопнуло, картонный миф развалился на две симметричные части синхронно с падением Рокко на необычно твёрдую для фантазий поверхность. Успевшая задремать Фер мгновенно проснулась. И даже если бы не было отборного мата, всё равно…слишком испугалась, слишком терпким оказалось случайное и явно запланированное не ей падение.
- Ты не ушибся?
Тонкая красная линия медленно материализовалась в пространстве, шёлковой нитью обвивая запястья.
- Нет. Сотрясение мозга мне не помешает.
Ни намёка на раздражения, ни капли сарказма. Так просто, настолько правильно.
- Я помогу…я сейчас…я…наколдую целебной воды какой-нибудь. Ты устал, да?
- Есть маленько.
- Глупый, надо было мне сказать, я бы всё быстренько переделала.
- Будить не хотел.
- Велика важность…где болит? Тут?
- Бля, Фернанда Байрон! Почему ты находишь с первого раза болевые точки…
- Прости. Я просто…
- Ты слышишь?
- Что? Нет.
- Шёпот травы. Странно, правда?
- Ничего не слышу. Это у тебя что-то в голове сломалось и раскачивается.
- Идиотка. Прислушайся. Это же Шекспир.
- Нет, ты точно не тем местом ёбнулся. Какой, нафиг, Шекспир, рядом с цыганским табором?
- Колдуй воду, я пока послушаю.
- Сейчас… так…как обычно колдуется?..
- Ну, трах-тибидох можешь сказать.
- Придурок! Я это произносить не собираюсь.
- Только произносить?
- Как будто есть другие предложения.
Мягкий удар лопатками, неожиданное медленное падение тёплый шёпот травы, растаявший воздух, тихо стекает по запястьям перламутровой жидкостью, похожей на…на гель для душа с ароматом лесных ягод. Так, по крайней мере, думала в тот момент Фер. Думала, растворяя чужую боль, играя с эмоциями в странную придуманную игру. Это даже не мечта, это иллюзия мечты, что-то из другого мира, неизвестного, спрятавшегося в апельсиновых корочках подсознания. Бирюзовый цвет разливается лёгким теплом по венам, сами собой исчезают ненужные предметы. Глоток чего-то свежего и как оказалось необычайно нужного. Нежелание просыпаться, отпускать, терять; хочется, чтобы всё было так и навечно. Всё вокруг своё, только своё. И поэтому можно заставить время остановиться. Даже не заставить – попросить. Потому что знаешь, что оно обязательно согласится.

Часть третья
Возвращение

7.

Хочешь по-быстрому вылечиться? - спросил он однажды Генри. - Сломай себе позвоночник. Ноги у тебя работать перестанут, палка - тоже, но зато с иглы тут же слезешь.
Стивен Кинг. "Темная Башня II: Извлечение троих"

Глаза падали, дробились, с хрустом отскакивали от пола, подлетали к пустым и тёплым глазницам с целью попасть в изначальное место расположения, но острая осколочность давала побочный эффект в виде нежелания совмещать кусочки рассыпавшегося пазла. И снова движение. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх… Замедление. Скорее вынужденное, чем естественное.
Осознание произошедшего пришло быстро и правильно, как будто закончился кредит сна. Так просто и понятно. Единственным напоминанием послужила никак не материализующаяся картинка. Те же кусочки, тот же пазл. Казалось, чего-то не хватает, но разбираться чего именно было выше её сил. Фер вжалась в тёплый шёлк одеяла, пытаясь убедить себя, что всё это сон. Сейчас, сейчас она проснётся там, в своей постели, на шёлке простыней, рядом с Француазой и тёплым пеплом восточных благовоний. Потому что иначе не может быть, слишком нереально, слишком больно просыпаться здесь. Дело даже не в подчинении правил и рисовании идеального мира, дело в тепле. Здесь оно светло-серое, расплывчатое, шершавое. А там бирюзовый цвет, камешки в венах, задержка крови и времени. Страх отдавался во рту вкусом апельсинной косточки. И оно началось. С кончиков пальцев. Тонкая прозрачная субстанция, медленно отделяющаяся от тела.
В комнате было очень темно, и сразу даже показалось, что его там нет. Фер осторожно подошла к кушетке. Он не спал, он рисовал на потолке готический крест едва заметным касанием зрачков. Филигранная точность, сумасшедшая техника. Бездна в центре была прорисована идеально. В уме Фер прикинула, что на это ушло не меньше 48-ми часов. О, нет, она не могла настолько опоздать. Просто не могла, и всё тут. Всё просчитано, Сейкел не подвела, это невозможно. А если уже поздно?..
Он медленно повернул голову, и его глаза показались ей голубыми, неправдоподобно ярко-голубыми, со странным неоновым свечением. Молчание окутало их железной сеткой холода, и под кожей прошла лёгкая дрожь.
- Это был сон? – наконец спросил он.
- Да.
- Понятно. Знаешь, я вспомнил, что такое ампутация. И мне кажется, что я скоро умру.
- Прости…А хочешь, я отдам тебе свою жизнь? Я умею. Если у меня вышел этот трюк с телом …
- Хочешь мандарин? – неожиданно перебил он.
- Хочу, - почему-то согласилась она.
- Вико принесла. Вчера.
- А…- протянула Фер, прокалывая ногтями оранжевую шкурку.
- Они говорят, что я буду жить. Они говорят, что ампутация – это не смертельно, что я пройду лечение в лучшей клинике, буду плакать на плече наркоманов, а потом найду себе хорошую девушку, женюсь, заведу большую собаку и детей, что я…
- А ты уже построил коридор. Ты так думаешь. Твоё дыханье украдено ожившей материализовавшейся болью. Но этот крест тебя не проглотит, пока они пытаются тебя спасти.
- Им не удастся – я не хочу жить.
Фернанда вгляделась в его лицо: глаза светились каким-то непримиримым, доведённым до исступления отчаянием.
- Ты хочешь жить, но не здесь, а там.
- И что дальше?
- Они тебя вытащат, ты пройдёшь курс лечения и…
- Забери меня с собой! Ты же умеешь. Я не знаю, откуда и как ты этому научилась, но у тебя всё получается.
- Замолчи, - оборвала она, - я не могу этого сделать.
- Сука. Тупая эгоистичная сука.
«Помни, помни, что нельзя. Это табу. Ты не имеешь права. Трижды не имеешь права. Повторяй. Для себя».
- Придурок, - на автомате произнесла она.
- А что ты можешь? Мне абсолютно пофиг, что мне там показалось, когда эти уроды накачали меня снотворным! Байрон, ты никто!
- Mon petit garcon stupide. Tu n'as pas compris rien.
- Это что за хрень?
- I love you.
- C'est serieux?
- Oui. У тебя вырастут крылья. Белоснежные, я покрашу чернилами только кончики. У тебя будут сильные крылья, молодые и крепкие. На металлических каркасах. Они никогда не сломаются. И пускай они механические…
- Какого чёрта, Байрон?
- Но ты не будешь летать. Ты вылечишься. Ровно полгода в закрытой швейцарской клинике. Концерты в поддержку больных детей. Откровения по телевидению. Ты будешь носить чёрную бандану и синие джинсы…
- Что за бред?
- … на шее у тебя повиснут десятки магических символов – все рок-звёзды в определённое время увлекаются буддизмом, символизмом и метафизикой. Ты обретешь покой и уверенность. Ты превратишь свою жизнь в тишину. Твоя жена будет старше тебя, но ты будешь её любить сильнее, чем свои воспоминания.
Рокко отвёл взгляд в самую дальнюю точку креста. Она говорила увлечённо и заворожено, будто только-только выучила сонет Шекспира и боится его забыть, пока Кармен не спросила. Будто это вовсе и не она говорила. И ему стало страшно. Встретиться с ней взглядом, случайно дотронуться до неё, почувствовать её дыханье на своей коже…
- Запомнил? Повтори.
- Не надо. Откуда ты всё это знаешь?
- Так было написано. На диске луны.
- Дашь послушать этот диск?
- Дам, - усмешка про себя; слишком горькая, чтобы материализоваться в мимике. Игра с чёткими заранее установленными правилами, но неизвестными фигурами. Страх неверного хода, страх поражения, скорее, чужого, чем своего. Виниловый диск луны…
- Мне пора.
- Постой. Ответь мне на один вопрос: я буду счастлив? С ней?..
Ладони судорожно сжались. Ну, дурочка, он ведь должен был это спросить.
- У неё рыжие волосы и синие глаза. Её отец рыбак или контрабандист, её мать японская шлюха. – «Стоп, Фернанда, хватит».
Она присела на краешек кровати и со светлой улыбкой продолжила:
- Она очень красивая. У вас будет двое детей. Светловолосый мальчик и рыжая девочка. Рыжая-рыжая, солнце, вся в мать. Ты назовёшь её Лорелеей, потому что будешь увлечён творчеством Пирса Энтони. А, знаешь, вы будите спорить с женой, как ласково её называть: Лорой, Лоре или Леей. Хотя, нет, не так: твоя жена будет против этого имени. Твоя жена… ей будут безумно идти подснежники, корсеты и утренний секс. А ты будешь пить пиво, затягиваясь дешёвыми сигаретами. Вы будите счастливы.
- Он похожа на тебя?
- Марелла… может быть, ты назовёшь дочку Мареллой под влиянием Эдгара По. Или всё-таки это инкарнации…
- Я имел в виду женщину.
- Она будет огнём. Согревать, жечь и тлеть. Вы будите задыхаться друг в друге, но это и станет вашим счастьем. Она безумно красива. Она будет тебя понимать.

Эпилог

Что ж, старые боги иногда смеются... Неважно, над чем. Просто смеются. И мне кажется, что чувство юмора у старых богов несколько извращенное.
Стивен Кинг, "Кадиллак Долана"

Ступни закололо, и Фер, поцеловав его закрытые веки, побежала к двери. Он что-то кричал, но она специально закрыла уши. Не слышать. Не любить. Не чувствовать.
Смешная ошибка Сейкел – опять всё перепутали: она не умеет читать по ладоням, она не женщина из легенды. Был только лунный диск, да и тот остался на тумбочке Рокко. Ничего нет. Зомбированный мятежник, девочка с подснежниками, женщина… огненно-красная, с тугими и сильными локонами. Все они счастливы.

У моста она остановилась. Не в силах заставить себя перешагнуть фигурный барьер, Фернанда вцепилась в ограждение. На минуту дыхание замерло, а потом отключилось.
В глазах поселилось слишком много отражений, сознание заклинило от количества информации. Щелчок закрывающихся век. Как будто лопнула пружина. Как будто ничего не было.
Она не играет в трупы.
Её разбудил аромат духов Француазы. Собственноручно запланированный «Poison».

by Лея

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг