Почти полдня гнетущее ощущение стены между Пабло и Мариссой перебивалось только тихим шушуканьем Мии и Ману на заднем сидении. Двое на переднем так упрямо стискивали зубы и глотали слова, что даже не поссорились за это время ни разу. Парень сосредоточенно вел машину, девушка разглядывала пейзажи, периодически делая музыку то громче, то тише. Машина слегка тряслась под звуки «Infected Mushroom», до последнего альбома которых у Пабло уже почти месяц руки не доходили.
Буря разразилась, когда они решили наскоро перекусить в дорожном Маке. Мия, брезгливо изучив небогатое (и малопривлекательное) меню, начала тихонько ныть. Марисса уныло сжевала детскую картошку, молясь про себя, что не вернет её сейчас прямо на асфальт, парни же усердно запихивали в себя по второму, если не третьему гамбургеру.
- Ах, как трудно быть Мией, где мне достать нормальных апельсинов? Ну что это за место такое?
- Закрой рот, припадочная, без тебя тошно, - Мари оборвала её.
- А кто ты такая, чтоб со мною заговаривать? Полоумная, - и прижалась теснее к Ману, - А магазинов тут нет? Хотя бы одного завалящего Теско?
- Не переживай, любовь моя, по дороге что-нибудь найдем.
- Тогда я пойду в машину, поправлю макияж.
- Ну и флаг тебе в руки, - не выдержала Марисса, - И древко в задницу, тупая кукла.
Мия сочла за лучшее притвориться, что не слышала.
- Марисса, ну зачем ты к ней пристаешь? Что она тебе сделала?
- Может тебе ещё весь список погибших во второй мировой? Поименно?
- Ладно, прости ты её.
- Я никогда и никому не прощаю, ясно? – в голосе её звучало предупреждение, настолько явное, что даже до Ману дошло.
- Это точно, не прощаешь, - сказал вдруг Пабло.
- А ты что лезешь в мою жизнь, папенькин сыночек?
- Да в твою херовую жизнь ни один мазохист не полезет.
- Бустаманте, меня твоя имбецильность достала.
- Что достало?
- Латентные возможности использования вербальных средств общения для оптимизации коммуникаций.
- То есть?
- То есть пошел на хуй.
- Что-что? Что ты ему сказала? – спросил угрожающе Ману.
- Объясняю на пальцах. Видишь средний?
- Марисса, прекрати так себя вести.
- Как? – невинно спросила она.
- Как сука.
- Ах, тебе не нравится, как я себя веду? Значит, твоя девушка может быть сукой, когда ей заблагорассудится, а я должна скрепя сердце мило ей улыбаться. Чудно. Здорово. Просто великолепно, - её голос с каждой секундой повышался, а в голосе слышались истеричные нотки.
- Мари, успокойся, - испуганно пробормотал Ману.
- Ты мне рот не затыкай, недоросток. Твоя идиотка живет в моем доме, с моей матерью, которая любит её больше чем меня, и к тому же имеет наглость выставлять мне претензии. Ты каждый раз лезешь защищать выводы, сделанные её куриными мозгами, в слабой надежде, что она тебе даст. У тебя какая из голов работает? Наверное, не та, которой думал Мануель Агирре, один из моих лучших друзей, - она отчаянно, болезненно жестикулировала, голос дрожал и переливался, как радуга на мыльном пузырьке.
- Марисса, прошу тебя… - это уже был Пабло, не менее испуганный.
- Ты! Ты вообще не смеешь меня ни о чем просить, сволочь. Я любила тебя больше жизни, а ты раз за разом шутя опускал меня ниже плинтуса, потом в шутку извинялся и я, как последняя дура, каждый раз тебе верила, - она кричала во всю мощь своих легких, другие посетители за пластиковыми столами оглядывались и незаметно старались отодвинуться подальше, - Но я из тебя выросла. Ты как подростковая болезнь, и я тобой переболела. Всё, любовь прошла, завяли помидоры.
- Марисса…- попыталась что-то сказать Мия, прибежавшая из машины.
- Уйди от меня. Никого из вас не хочу больше видеть. Ищите себе новую инвалидку-фетишистку в группу, ясно?
Марисса побежала к стоянке, вытащила рюкзак из машины Пабло и, не оглядываясь на окрики друзей, зашагала прочь.
- Мари, постой, прошу тебя, - кричал Бустаманте, бежав за ней, но, споткнувшись обо что-то, растянулся на асфальте.
Мия и Мануель переглянулись. В их округленных глазах не осталось ни мысли.
- И что теперь?

«И что теперь?» думала Марисса, поражаясь собственной вспышке, как вдруг взмыла в воздух. От возмущения у неё даже дыхание перешибло. Пабло просто перекинул её через плечо и понес в обратном направлении. Она начала брыкаться и возмущенно вопить, но публика, наблюдавшая её предыдущую истерику, просто отводила глаза.
- Поставь меня на землю, кретин, какого ты вообще делаешь это?
- Спирито, заткнись. Я слишком зол, чтоб сейчас с тобой разговаривать, так что не дай тебе Бог ещё хоть слово сказать. Я не посмотрю на то, что ты в группе, на то, что ты девушка, и даже на то, что я когда-то тебя любил, и просто сверну тебе шею.
Мари великолепно знала этот тон, она постоянно слышала его от Бустаманте-старшего, но на её памяти этот парень никогда так резко и внятно не говорил. К сожалению, её мозг сейчас заглушался адреналином, растекшимся по венам, и внять голосу разума ну никак не получалось. Правда, Пабло на это и не рассчитывал, он просто закрыл ей рот ладонью, и она, помычав, успокоилась.
- Я боюсь, это нам не поможет… - сказала Мия.
- На этот раз я с ней согласен. Мариссу рано или поздно придется отпустить, и тогда всем нам будет полнейший пиздец.
Сам предмет обсуждения активно ерзал, мычал и размахивал руками, но блондин успешно игнорировал её телодвижения.
- Если вы так её боитесь, давайте разделимся.
- Что?
Даже сама Спирито замерла.
- Я сам отвезу Мариссу на прослушивание.
- Паблито, ты уверен? Она же может… - начала обеспокоено Мия.
На эти словах Мари до крови укусила Пабло за руку, и тот взвыл.
- Ну, наконец-то. Нефиг обсуждать меня так, словно меня тут нет. И поставь меня, наконец, на пол, а то так мне саму себя очень тяжело воспринимать серьезно.
Пабло, пожав плечами (при этом заехав ей одним из пресловутых плеч в солнечное сплетение), опустил её.
- Довольна?
- Да, представь себе, довольна.
- Истеричка.
- Приятно познакомиться.
- Марисса, - опять сказал он тем пугающим тоном, и она себя одернула.
- Ладно, ладно, извини, я и правда повела себя немного вызывающе.
Он только брови приподнял.
- Слишком вызывающе, и это моё последнее слово.
- Как последняя fucking стерва.
- Забейте, я даже готова перед вами извиниться за то, что накричала на вас, мы забудем и поедем дальше.
- Мари, но ведь проблема остается… - начал было Ману.
- Ты что, намекаешь, что у меня проблемы с головой?
- Он не намекает, он прямым текстом говорит.
- Пабло, ну не провоцируй ты её.
- Да мне пофиг, что он говорит. Мия, извини, я тебе нахамила, Ману, я была к тебе несправедлива, прости меня.
Бустаманте откашлялся.
- Ну да. Я не имела в виду то, что сказала, когда тебя послала.
На извинение это тянуло только с очень большой натяжкой, но Пабло решил не выпендриваться. Он вряд ли добился бы сейчас большего, Мари и так немало уступила.
- Всё, дети, перекусили, потрындели и хватит. Мы и так теряем время. В машину.
- Я поведу, - сказала Марисса.
- Только через мой труп.
- Это можно устроить.
В принципе, их перепалка звучала не агрессивней, чем обычно.

- И нечего молчать, я не чумная.
Сказала через полчаса езды в машине Марисса, она была слишком оживлена и неестественно весела. Она врубила на полный звук своих любимых Placebo (на что Мия всегда говорила «Тебе их прописали или ты без рецепта пьешь?»), бормотала под нос слова it seems it’s written, but we can’t read between the lines, hush, it’s ok to dry your eye, soul mates never die.
- Ты же не знаешь английского, всегда на двойки пишешь.
- Литературного не знаю. А английский Молко знаю. И английский с матами.
- Мило, - ответил Пабло, и опять сосредоточился на дороге, - И давно ты их слушаешь?
Парочка на заднем сидении расслабилась и сменила позу на более естественную.
- Этот альбом? Последнюю неделю.
- Надо срочно отобрать его у тебя.
- У меня ещё три есть. И где-то Трейси Торн валяется.
- И что?
- I’m not really in your head; my head is my only house unless it rains.
- Это тоже английский Молко? А я ещё удивлялся, что на тебя нашло.
- И что же на меня нашло?
- Кажется, знаю. Ну-ка, дай мне свою сумку.
- И не подумаю. Это незаконно.
- Ты хочешь, чтобы я силой её отобрал?
- Ты за рулем, кретин.
- А ты на наркотиках.
- Ни фига подобного, никаких наркотиков я не принимаю, - очень правдиво возмутилась Мари.
- Посмотри на меня.
Марисса посмотрела, да так, словно кислотой облила.
- Зрачки нормальные.
- Спасибо, доктор.
- Пожалуйста, - он был не в настроении ссориться, слова вернулись и продолжили распирать грудь. На этот раз большинство из них ему было просто стыдно произносить вслух.
В таком духе, с игрой в молчанку и не-гляделку, они и доехали до места, которое выбрала Мия. Точнее, до того места, когда её нытье: «Хочу спать, есть, в душ хочу» стало просто непереносимым, и они остановились у придорожного мотеля.
- Ну держись, принцесса, сейчас ты увидишь, что от тебя скрывали взрослые, когда говорили отвернуться во время фильмов PG-категории.
Мия только фыркнула, Ману посчитал, что это недостаточно оскорбительно, чтобы начинать возмущаться. Они вышли из машины, достали часть вещей и распахнули входную дверь мотеля.

Глава 2
She knows he hates this word that’s why she said it
Everything but the girl
- Это просто невозможно!
- Нет ничего невозможного, - проворчал Пабло.
- Вы уверены? Вы всё проверили? И спросили?
- Ну не идиоты. Нет тут банкомата.
- То есть мы будем ночевать в машине?
- То есть все выкладывайте свою наличку. Посмотрим, на что хватит.
Хватило её ровно на один номер с одной двуспальной или двумя односпальными местами. Марисса уныло глядела на стопку купюр и мелочь. Она не собиралась спать в одной комнате с ними, всё, что угодно, только не это, только не ночью, когда все кошмары…
- Не кривись, мне тоже не улыбается ночевать с тобой, тем более на узкой кровати, - оборвал лавину её ужаса Бустаманте.
- Вот и здорово. Я буду спать в машине.
- В моей машине? Только попробуй.
- Или сам туда пойдешь?
- И не подумаю. Она меня за целый день уже достала, к тому же я собираюсь спать, вытянувшись в полный рост, а не свернувшись в букву Зю.
- Значит так. Или ты даешь мне ключи, или я ночью сброшу тебя на пол. Причем постараюсь, чтобы головой ты о тумбочку ударился. Вдруг повезет?
Пабло опять нарисовал на лице (у него действительно была богатая мимика) выражение: «Да подавись ты этими ключами!», и полез в карман.
- Не дай бог, ты поцарапаешь обивку.
- Даже если бы я была оборотнем, сейчас не полнолуние.
- Мужиков не води, если напьешься и блевать будешь, то не в салоне.
- Ещё инструкции по пользованию туалетной бумагой будут?
- Только один вопрос, но он риторический.
- Валяй, я попробую ответить.
- Я же сказал – риторический. Какого хрена, скажи мне, я решил тебя остановить? Катилась бы себе куда хотела.
- А ты мазохист. Тебя возбуждает моя стервозность.
- Ты себе льстишь. Не знаю, как ты, а я иду ужинать.
Он отвернулся, и не увидел, насколько болезненной была гримаса, исказившая на секунду её лицо. Правда, старая добрая маска скользнула на место в одно мгновение, и только в уголках глаз, там, где зарождалась сеть морщинок, застыл давний, ещё доледниковый холод.

Ужин проходил удивительно весело. Ману, прирожденный миротворец, додумался включить телевизор и нащелкать Rugrats, поэтому все жевали свои порции противной, полуостывшей пиццы, купленной в местном магазинчике, хихикая и активно происходящее на экране обсуждая. Марисса и Мия установили, не обменявшись ни взглядом, молчаливое соглашение обходить острые углы, так что на этом фронте всё было без перемен, зато второй фронт (восточный по всему) проводил наступление по всем линиям, залпы из всех орудий разве что не оглушали невинных гражданских. Бустаманте, правда, отвечал тем же. Казалось, они намеренно друг друга провоцируют, и неясно было, доставляет ли им это всё такое неземное удовольствие, или они просто друг друга боятся как огня. Ману уже подумывал, как бы им потактичней намекнуть выметаться куда подальше или рты закрыть, как Мари сама решила этот вопрос.
- Не знаю, как вы, коматознички, но я планирую хорошо поразвлечься, раз уж всевидящее Сонино око не висит сейчас на моих небесах, заменяя луну. Понадоблюсь – ищите меня в ближайшем баре.
- Ну уж нет, это я иду в ближайший бар, - отозвался Пабло, - А ты делай, что хочешь.
- Ты, смазливая мордашка, хочешь мне весь кайф обломать?
- Ой, не возникай, Спирито, нужен мне твой кайф как прошлогодний снег. Я просто немного выпью.
- Он немного выпьет, - поделилась она сим потрясающим наблюдением то ли с Мануелем, то ли с портретом Че Гевары на стене, - И не мечтай, если переберешь, я не буду тебя снова с пола подбирать и в колыбельку укладывать.
- Ну а я тебе не подружка, чтобы волосы от лица отводить и за голову держать, если в подворотнях блевать будешь.
- Больно мне надо…
- Не больше, чем мне, - оборвал её парень.
- Предлагаю притвориться, что мы незнакомы, и всё, - пошла на мировую Мари.
- Замечательно.
- Великолепно.
И оба одновременно двинулись к двери, и, естественно, как две глисты застряли в проеме. Спирито открыла было рот, чтобы что-то сказать, но поспешно его захлопнула и просто протиснулась мимо него. И совершенно ненароком скользяще проехалась всеми выпирающими частями тела, включая нос, по его телу.
Пабло, приняв правила игры, вместо ехидного: «Мадам, вам в душу? Я же не доплюну» просто вежливо улыбнулся и отодвинулся. Марисса ответила ему такой же вежливой и ничего не выражающей улыбкой. Если бы он только мог читать её мысли, он бы услышал раненый шепот: «Только бы не слышать этого, только бы забыть, что слышала, мама-мама, роди меня обратно, надеюсь, там продают текилу несовершеннолетним». Но он не умел…

Она была сногсшибающе красива. Так, сидя у стойки и поглаживая одной ногой другую, изящно вращая в руке бокал мартини с крохотной луковицей. Её соблазняющая улыбка обращалась ко всем, но ни к кому конкретно. Легким, отработанно естественным жестом она откидывала волосы, спадающие на лоб. А волосы её вообще стоили отдельной поэмы – длинные, густые, черные, как у настоящей японки. И последние пять минут она рассеянно рассматривала Пабло, с усердием, достойным лучшего применения, опустошавшего вторую кровавую Мэри и глазевшего на одну (правда, движимую) точку. На его выразительном лице вместо фразы: «Драсти, я люблю весь мир», вполне естественной в ситуации, всё отчетливее виднелось: «Отъебись», но именно это женщине и понравилось.
При ближайшем рассмотрении выглядела она не такой великолепной – одежда, хотя и сидящая как влитая, была куплена в Волмарте, косметика, хотя и качественная, не скрывала первых (и очень ранних) морщин на потрепанном лице. Но волосы оставались сказочными, а глаза – позитивно оценивающими, чего ему уже давно не доставалось.
- Меня зовут Региной. Здесь, - неясно, как именно топография была связанна с самоидентификацией, но парень кивнул.
- Ты не скажешь мне своего имени?
- Пабло, - он ещё ни разу на неё не взглянул, его глаза неотрывно следовали за Мариссой, черт знает что творившей на крохотном – не развернешься – танцполе.
- Знаешь её? – довольно завистливо спросила назвавшаяся Региной.
- Не уверен, - ответил искренне Бустаманте, - А что?
- Хорошо двигается.
- Не то слово, - два подряд совершенно правдивых ответа удивили даже его самого, он, наконец, обернулся и онемел.
Регина, или как там её, удовлетворенно прищурилась, но он довольно быстро очнулся.
- Ну вот, мальчик, мы и подходим к самому интересному.
- Правда? – спросил он, намеренно растянув а, - Ты можешь предложить что-то интересное?
- Я вижу, ты любишь, когда женщина умоляет.
- Я вижу, ты привыкла стоять на коленях, - на ты он перешел интуитивно.
- А ты не маловат ли мне хамить?
- Может и маловат. Только зачем же ты сюда подсела?
Женщина рассмеялась. Её смех был низким, грудным, он катался, как горошина, по горлу. Пабло её смех понравился. Уже год, как внимание старших, красивых женщин не кружило ему голову, спасибо папаше, но эта его чем-то зацепила. Она даже отдаленно не напоминала Паулу – правда, и на Мари она похожа не была.
- Ладно, малыш, сойдемся на 1:1. Купишь мне выпить, или мне оставить тебя наедине с ними?
- С кем?
- С мыслями. Ты же их сейчас топишь?
Пабло только фальшиво улыбнулся. Вот только насквозь его читать не надо, с него хватило лезущей в душу, крушащей стены и одолевающей страхи рыжей девочки, которая вдруг в последний момент сделала невинные глаза и отказалась от того, чего так упорно добивалась. А всё из-за одной небольшой ошибки. Пусть даже немалой, прощать она всё равно не умела. In my dreams I was drowning my sorrows, but my sorrows, they learned to swim. Строчка крутилась в его голове, как назойливая муха, и он жестом заказал себе ещё одну Мэри, а заодно и мартини этой въедливой даме.
- Так о чем ты хотела поведать?

Марисса оглянулась, как только перестала ощущать спиной его взгляд. Конечно, она хотела, чтобы он именно так реагировал – осуждающе и восхищенно одновременно. Ради кого ещё она тут распинается? Но блондин с когда-то солнечным взглядом уже придвинулся неприлично тесно к какой-то местной мадам. Она схватила за воротник ближайшего из танцующих и прильнула к нему настолько же близко.
Ей и самой не нравилось своё поведение, но она словно бы зациклилась, её, как заведенную игрушку в NFS, несло по этому суицидальному маршруту. Вот и сейчас, после двух текил, выпитых залпом, от которых достаточно помутнело в голове, она делала всё, чтобы привлечь его внимание. Такой вот ноу-хау саморазрушения, ничем не хуже остальных – каждый раз натыкаться на одни и те же грабли, разбивать ими вдребезги сердце.
- На счастье.
- Что ты сказала, крошка?
- На счастье. Так говорят, когда что-то бьется.
- А.
Мари внутренне передернулась. Парень был отвратителен. Неухоженные ногти, пальцы, как колбаса, глаза-щелочки и грязная обувь вызывали в ней приступ тошноты. Что-то подозрительно часто её в последнее время тошнило, но и залететь она не могла. Разве от духа святого, но такого цинизма за господом богом она не наблюдала. Она – и мать нового мессии?
Тупые глаза её партнера уже ощупали, облапили и обслюнявили её с ног до головы. Она в третий раз отпихнула его руки и решила, что с неё хватит этого punchdrunk lovesick singalong.
- Эй, детка, ты куда?
- Отвали, кретин, я выпить хочу.
Парень, поразмыслив, что за выпивку заплатить не из чего, ретировался. Марисса Пиа Спирито купила себе полную бутылку джина. Чтобы напиться совсем уж до поросячьего визга, и точно не видеть снов. Она тщательно исследовала и стойку, и столики, и обнаружила, что Бустаманте и его китайская мадам свалили. Вполне вероятно, она теперь может заночевать в номере. Отчего-то эта перспектива удручала.
Она, нежно, даже любовно обнимая бутылку «Боулса», прошлась до отеля и приоткрыла дверь номера. На одной из кроватей лежали в обнимку Мия и Ману. Хорошо хоть одетые.
- Марисса? Ты так рано, - Колуччи попробовала отстраниться, но Мануель её удержал.
- Я только кое-что возьму и пойду в машину, - она порылась в местном мини-баре и прихватила с собою бутылку пива. Полироваться, - Кстати, Паблито можете не ждать, он нашел более теплую постель. Так что можете придвинуть себе вторую кровать, чтобы удобней было делать маленьких Мануельчиков.
С этими словами она выскочила за двери, кубарем скатилась по лестнице, выбежала на то, что когда-то было детской площадкой, и уселась с ногами на стол. Слёзы и джин – ничем не хуже любой другой компании.

Жалкий огрызок луны высвечивал, как мог, безликий номер мотеля. Пабло включил подсветку на часах. 03:31. В номер возвращаться было определенно поздно. Он взъерошил тяжелой, непослушной рукой потные волосы и вылез из-под простыней.
- ?
- Я пойду в душ, - сказал он, собирая одежду.
Регина, или как там её, не отреагировала, просто повернулась на другой бок и продолжила засыпать. Он чувствовал себя довольно погано, воспринимая всё происходящее со стороны, издалека и сквозь слой ваты, словно бы под каким-то седативным. Включил себе воду похолодней, и задумался. «Да уж, Бустаманте, так низко ты давно не падал. Цеплять девок в баре, просто потому, что ты дорвался до свободы от родителей? Если ты хотел подразнить Спирито, то зашел слишком далеко. Она-то всё равно внимания не обращает» Кожа начала синеть, он добавил горячей воды и засунул голову под струю. Волосы тут же прилипли со всех сторон к лицу, он в очередной раз вспомнил, что давно пора бы подстричься, и тут же об этом забыл. Кожа оставалась соленой, и он долго стирал с неё неприятные (как он догадывался) привкус и аромат мылом.
Быстро вытершись и натянув как попало одежду, он очень тихо вышел из ванной, и облегченно вздохнул, когда увидел, что она спит. Или притворяется. Один хрен, ему всё равно нечего ей сказать. Он просто порадовался, что удалось обойти скользкий и неприятный, как старая змеиная кожа, момент.
Податься было некуда. Неизвестно, спали ли Мия и Ману, но в любом случае они его уже не ждали, и появляться там было неловко. Марисса наверняка спросонья примет его за грабителя и отобьет почки. Хотя… всё равно идти было больше некуда. Он сглотнул. Правда, комок в горле стал ещё больше, когда он обнаружил, что машина пуста. Заметил он её не сразу, слишком уж слабым был лунный свет, и только тогда что-то нервное в животе развязалось.
- Не спится?
- Не притворяйся другом, тебе это не к лицу.
- Может, немного попустишься? Мне правда надоело с тобой воевать.
Марисса вдруг вздохнула. Он принял это за согласие и присел рядом, но так и не смог рассмотреть её лицо.
- Мне тоже, если честно, - сказала она после минуты молчания, но Пабло, глядя на неё, уже забыл, что сказал.
- У?
- Меня тоже утомило всё это.
- Что?
- Не знаю. Всё.
- Глубокомысленно. Ты пьяна.
- Угу. А ты отвратительно трезвый. И мокрый.
- Что?
- Голову не высушил, и с волос на футболку течет. И одет ты неряшливо.
- Черт, не заметил.
- Ну и как? – спросила она после ещё минуты молчания.
- Что? – притворился, что не понял, он.
- Она как? Эта твоя китайская мадам?
- Почему ты спрашиваешь?
- Разговор поддерживаю.
- А я не говорить пришел.
- Тогда держи, - Мари протянула ему почти пустую бутылку, и он с благодарностью её принял.
- Дрянь, - прокомментировал он, сделав большой глоток.
- Зато вставляет, - Мариссе было явно пофиг, говорить или молчать.
Пабло пытался рассмотреть её лицо, но видны были только неестественно бледные, сжатые руки.
- Скажи, что тебя так мучает? – вдруг спросил он.
- Ты не говорить пришел.
- Факин шит.
Марисса согласно кивнула.
- Как скажешь.
Она вдруг запрокинула голову и всмотрелась в звезды. Её мокрое лицо наконец-то стало отчетливо видно в скудном голубоватом свете, но Пабло об этом пожалел.
- Ты никогда не замечал, что в небе можно утонуть? Как в глазах. Если смотреть на звёзды или в глаза долго-долго, земля и небо поменяются местами, и ты упадешь туда, в черноту, в голубизну, и задохнешься. Нет, наверное, ты этого не понимаешь.
- Понимаю. А ты плачешь. Давно?
- Давно. Это пьяные слезы.
- Пошли, тебе пора проспаться.
- Ты же мне не подружка, чтобы волосы подбирать, - передразнила она.
- Я – лучшее, что у тебя сейчас есть.
- Мне и без тебя херово, не лезь со своими радостными новостями.
- Меня это тоже не радует.
- С чего бы это?
- Потому что ты - лучшее, что есть сейчас у меня.
Марисса горько рассмеялась.
- Isn’t it ironic? Don’t you think?
- Ты ещё и фальшивишь, красавица. Спать ты не собираешься?
- Нет. Я хочу провалиться в небо.
- Тогда будем падать вместе.
Он опять сел рядом, придвинувшись к ней чуть ближе, чем до этого. Случайно их руки легли в сантиметре друг от друга, и пальцы сами по себе начали придвигаться друг к другу, пока не сплелись. На разваленной детской площадке они заключили хрупкое перемирие.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

Марисса же просидела в своей жутко неудобной позе, боясь пошевелиться или вздохнуть, ещё несколько часов. Температура у него упала (после лошадиной дозы анальгетиков всех видов у него должно было упасть всё, что только может падать), и спал он теперь совершенно по-детски, подобрав колени и уткнувшись лбом в её живот, обдавая его горячим, ровным дыханием. От этих воздушных ванн Мари чувствовала себя постепенно растворяющейся в воздухе, она больше не была уверена, что имеет некую материальную форму или физиологическое строение. Она превратилась в дух и изменила структуру плотности, взмыв в придуманный мир, в котором она не знает ничего лишнего, забыла то, что хотела стереть из памяти, и можно притвориться, что её сердце всё так же переполнено чувствами, на которые, как оказалось, она ещё способна, в основном к этому спящему ребенку.
В этом придуманном мире небеса были высокими, но при этом настолько теплыми, что падать в них было не страшно. В этом мире запахи были нежными, как едва распустившийся бутон, ветер был ласковым, как голос. В этом мире поцелуи были долгими, как смерть, и жадными, и голодными, и горячими… В этом её мире она не была самой собою, она была его девочкой, а он был её мальчиком, и эта воображаемая легитимизация переполняла её радостью, как пузырьки – бокал шампанского… Которое одномоментно выдохлось, не успев даже опериться в полноценное счастье, едва её добрая сестра вернула её в мир реальный.
- Сделала бы что-то, - сказала Колуччи, - Вместо того, чтобы крышу машины рассматривать.
- Может показаться, что я ленюсь, но на клеточном уровне я очень занята.
- Буди его, мы приехали в некое подобие отеля вместо того дешевого приюта, куда вы меня вчера завезли.
- О, Пэрис Хилтон и тут приложила ручку? Или ты ограничилась Холидей Инн?
- Девочки, прекращайте. Марисса, буди Пабло и пойдем.
- Здесь-то хоть кредитные карточки принимают, - продолжала рекламировать отель Мия Колуччи, - И мы можем заказать себе отдельные номера.
- Зачем тебе отдельный номер, Мия? Разве вы уже всех Мануельчиков сделали?
- Чтобы твой труп там спрятать, конфетка.
Марисса даже поперхнулась. Как-как, а вот конфеткой её ещё не называли. Даже Бустаманте в этот увлекательнейший момент проснулся, как раз вовремя, чтобы услышать фразу Колуччи. Он быстро, хотя и с неким сожалением, поднялся и оглянулся. Сон ещё не вымылся из его глаз, и они были даже светлее обычного. К нему вернулась способность издавать связные звукосочетания и даже оформлять их в целостные предложения, чему он несказанно обрадовался и тут же поэкспериментировал, издав издевательскую реплику.
- Скажи-ка мне, конфетка, почему мы остановились? Ещё сумерки, а нам ехать до фига и больше.
- Бустаманте, посмей только ещё раз так меня назвать!
- И что сделает конфетка?
- Ай, ну тебя, - после секундного замешательства она решила, что не так это и страшно, - Лежащих не бьют. А остановились мы, чтобы удовлетворить придирчивые вкусы Колуччи. Прочие места пребывания её не устраивают, только Холидей Инн.
- Это значит, что я буду спать в комнате с занавесками на кровати с балдахином?
- Фу, Паблито, никогда не подозревала в тебе такого пошлого мещанства.
- Я же не говорю, что мне обязательно там понравится.
- Угу, знаю, это понравится очередной твоей шлюшке.
- Завидно, конфетка?
- Ну почему же, я и сама буду на такой кровати спать, - Марисса притворилась, что не поняла, о чем он.
- Короче, вы тут можете хоть мхом обрасти, а мы с Ману пойдем, обзаведемся номером..и.. номерами.
- Да не стесняйся ты, Колуччи, что естественно, то не безобразно.
- И вообще, это в целях экономии средств, - на ходу извернулась Мия.
- Ты? Экономишь? – Бустаманте и Спирито дружно засмеялись, и парень вдруг ляпнул, наверное, под действием какого-то из препаратов, - Может, ещё и нам с конфеткой поселиться вместе? Чтоб уж точно спасти голодающих Африки?
- Ага, ради бедных худых детей я готова даже разделить с этим коматозником комнату.
- Ну вот возьми и раздели! – обиделась Мия, - А я на это посмотрю.
- Что, не веришь? – Мари завелась.
- Не верю.
Парни смотрели на это с всё возрастающим интересом. Особенно, конечно, Пабло, так как он был кровно заинтересован в результате спора. Он не решил, какой из исходов понравился бы ему больше, но оба вызывали в нем какое-то странное смущение. «Не дай Бог», прошептал он про себя, «Только не это».
- Пабло, вставай давай. Вынуждена тебя огорчить, приятной компании сегодня не будет. Мы будем жить в одном номере.
- Кто тебе сказал, что я соглашусь с тобой жить, конфетка? – спросил он, пряча довольную слоновью улыбку.
- Ты отказываешься? – спросила она ровным, совершенно не угрожающим голосом, - Вот и замечательно.
- Нет, не отказываюсь, но вообще-то спросить меня надо было.
- Не отказываешься, так закрой рот и иди. Болезнь не пошла тебе на пользу, сразу видно – в голове помутнело. И нечего так тупо ухмыляться, это тебя черт за язык дернул.

Номер следовало бы назвать хоромами. Особенно по сравнению с предыдущим. День догорал, как брошенная кем-то сигарета, проникая сквозь открытое настежь окно сиреневыми сумерками.
- Предлагаю забить на прослушивание и остаться здесь до конца дней, - сказала Марисса, снимая кеды и носки, и швыряя их через всю комнату.
Её босые ноги моментально утонули в мягком ворсе, и она блаженно улыбнулась. Пабло, слегка пошатнувшись, снял со спины рюкзак и аккуратно поставил его на пол.
- Ненавижу долгую езду. Всё тело затекает.
Мари поднялась на цыпочки, закинула руки к потолку и потянулась за кончиками собственных пальцев, поворачивая в стороны шею. Она прошагала к мини-бару, несравнимо более богатому, чем предыдущий.
- О, тут есть из чего выбрать. А что у нас на ужин?
Мари расстегнула молнию очередной оранжевой трикотажной кофты и так же безалаберно метко её бросила. Если, конечно, в торшер она и целилась.
- Ух, тут даже Джонни Уолкер есть. Черная марка! Ощущаешь радость бытия? Пабло? – она оглянулась, - Ты что молчишь?
Он не ответил, только подобрал её кофту и положил её на кресло. Туда же упала и его джинсовая куртка.
- Бустаманте, ты что, вздумал на меня за что-то обидеться?
Пабло опять промолчал, только взъерошил волосы. В голове лихорадочным калейдоскопом мелькали мысли, но на какой-то одной сосредоточится было трудно.
В этой комнате слова свисали с занавесок, бегали по обоям и цветам в вазах, прыгали по зеркалу, отображались в её полупрозрачной коже и капали с ресниц. Слишком много было слов для него одного. Он не умел хранить молчание иначе, поэтому просто придвинулся к ней – незаметно, одним движением, да на большее его бы просто не хватило, голова кружилась, и он не был уверен, что сможет прямо стоять, не обнимая при этом её плечи.
Мари сморгнула, как будто на той стороне век могла увидеть что-то более внятное, чем его приближающееся лицо и угрожающе голубые, словно то небо, которого она так боялась, глаза. Она попыталась было что-то сказать, но противные слова и с нею играли в чехарду, она только и успела, что приоткрыть рот. Большего приглашения не требовалось, и его дыхание, согревавшее её живот в машине, вдруг переплелось с её собственным голодным, прерывистым дыханием, гораздо раньше, чем нашлись их губы и языки, и это прикосновение дыханий было полностью осязаемым. Девушка резко втянула в себя воздух, ей стало трудно двигаться, трудно дышать, её метаболизм остановился, она не могла больше смотреть, и глаза её сами по себе закрылись.
Она мысленно позволила ему обмануть её – на этот час, только на этот час, - и он чудесным образом это понял. А поняв, запрокинул рукой её голову и коснулся губами нежной кожи за ухом. Её воображаемый, придуманный мир заполонил это роскошное пространство 5 на 6, и она, приподнявшись на цыпочки, легко укусила его нижнюю губу, чтобы потом провести языком по следу укуса.
Только первое их прикосновение – дыхание – было нежным. В придуманном мире не нужно спрашивать позволения, не нужно просить, не нужно ждать ответа, в нем каждое движение знакомо, привычно и естественно. Их руки не в первый, а словно в тысячный раз снимали с их тел одежду, они с закрытыми глазами наизусть знали каждую черточку, каждую ямочку, каждую веснушку и родинку друг друга, маршруты, по которым путешествовали их руки, губы и языки были исследованы, как коридоры школы. Они не спешили – им некуда было спешить, но и не медлили, не тратя времени на узнавание, откровения или признания. Они сплетали из своих тел что-то общее, что когда-то в прошлой жизни наверное существовало. И было невыразимо прекрасным.

Она рассчитывала, что теперь слова если не исчезнут, то хотя бы выстроятся в некую логическую последовательность. Но то, что произошло, только смешало всё в её голове ещё больше. Что уж говорить о голове Пабло, пустой от таблеток - в центре черепной коробки у него зависла маленькая серая капля – всё, на что его мозг был сейчас способен. Марисса поднялась и начала собирать одежду, просто чтобы чем-то занять руки, и только потом, натянув на себя футболку, отошла к распахнутому окну.
- Наверное, ночевать вместе всё же было плохой идеей.
Пабло не отвечал так долго, что Мари уже и не рассчитывала хоть слово от него услышать.
- Наверное, – Прозвучало над самым её ухом.
Она испуганно сжалась, но парень не сделал ни малейшей попытки к ней прикоснуться. Он просто стоял у окна, сохраняя безопасную дистанцию. Он не озаботился одеждой, если не считать сползших на бедра джинсов. Впрочем, и Марисса не выряжалась на бал. Она могла быть спокойна. Если забыть о том, что, как они час назад убедились, между ними просто не существует дистанции, на которой можно чувствовать себя в безопасности. И она воспользовалась своим привычным сарказмом.
- Я чувствую себя очередной китайской мадам. Как думаешь, мне заказать шелковое платье и купить черную книжечку?
- Если хочешь. Хотя на мадам, тем более китайскую, ты не тянешь.
- То, на что ты намекаешь, неприлично говорить девушке, которую пять минут назад целовал.
- Конфетка, я сейчас совершенно не в состоянии на что-то намекать, ты меня напичкала такой дрянью, что я даже думать не могу. Но я прекрасно помню, что пять минут назад мы не целовались. Это называется не «целовались», это…
- Проехали. Как ты себя чувствуешь?
- Честно?
- Нет, соври мне, очень тебя прошу, - сказала она иронично.
- Если честно, я давно себя так хорошо не чувствовал.
Мариссу передернуло.
- Ты хочешь подсесть на анальгетики?
- Ты прекрасно знаешь, что я не об этом.
- Если ты что-то хочешь сказать, то говори сейчас.
- Да нет. Я всё сказал.
- И слава богу.
Они замолчали.
- Мне интересно, что всё это значит, - начала она робко.
- А мне нет, - ответил парень.
- Что?
- Я не хочу сейчас об этом думать.
- Пабло, у нас с тобою никогда не было нормальных отношений, но сейчас… это добавит целую кучу проблем. Об этом просто необходимо подумать.
- Я знаю, и что с того? – они сами не заметили, как начали говорить серьезно.
- Просто я не хочу, чтобы между тобой и мной добавилось острых углов.
- Ты и я состоим из острых углов, посредине ничего больше и нет.
Это ты и я, оно было ключевым. Оно не смогло перерасти в мы, и, наверное, никогда уже не сможет.
- Это только красивые слова.
- Что бы ты сейчас не сказала, это будут только слова.
- Но ты ведь не любишь меня. А я не люблю тебя, - Она сама ловила себя на том, что не посмела сказать «Мы не любим друг друга».
Они не существовали вместе.
- А секс и любовь – это не одно и то же.
- Вот открытие, шит, Колумб.
- Видимо, для тебя открытие. Ну, переспали, так что теперь, завтра в загс подавать заявление? Не мы первые, не мы последние.
- Ты мне ничего не обещал, - признала она.
- Можно подумать, ты мне что-то обещала.
- И тебя это устраивает? – впервые с начала разговора она подняла глаза выше, чем до его подбородка.
Он ответил ей спокойным взглядом.
- А разве у нас есть выбор?
Ответ Мариссы утонул где-то на его груди, там же она утопила свой панический ужас, ожидание катастрофы, всё то, что так отчаянно старалась забыть и зарождавшуюся теплоту внутри. Ни одно из этих ощущений не успело полноценно оформиться.
На этот раз она сама нарушила очень тонкую между ними границу. Правда, после нескольких поцелуев она смогла, задыхаясь, выговорить свой ответ.
- Я не хочу снова тебя любить.
Мари снова подумала, что ответа не последует, но, падая на ближайшую подходящую поверхность, она услышала прерывистое:
- Ты думаешь, я хочу?

Глава 4
I can"t afford to breath in this town
Nowhere to sit without a gun in my hand
Hooked back up to my cathode ray
I"m better off dead
Radiohead
К утру они успели дважды заказать в номер еду, распить бутылку белого вина, использовать не по назначению большинство предметов мебели, принять душ и не проронить при этом ни слова, поэтому к моменту, когда пора было идти будить Ману и Мию, заняться было уже нечем. Диалог на подоконнике, как им казалось, и так потребовал слишком многих слов. Всё у них утыкалось в эти проклятые слова.
Только усевшись на более им привычное переднее сидение, они расслабились. Как будто при паре, обнимающейся на заднем, ни им самим, ни их словам ничего не угрожало. Марисса порылась в сумке и вытащила из стопки дисков один.
- Тебе нужно это послушать.
- Что – это?
- Трейси. Трейси Торн, я тебе говорила. EBTG.
- Ебате – что?
- Everything but the girl.
- И что в них такого особенного?
- Сам поймешь.
Отовсюду одновременно полился звук, и низкий, надрывный женский голос пропел: «I don’t want you to love me».
- Твои намеки совсем прозрачны.
- Дурак ты, Бустаманте, это просто безумно красиво.
- Да понимаю я, ты что, думаешь, я совсем толстокожий?
И через минуты две молчания, когда песня доиграла, она добавила.
- Хотя ты прав, намек имел место.
- Да неужели? – его голосом можно было колорадских жуков травить.
- Я знаю, как лучшие друзья мы лоханулись уже давно, но можем же мы нормально говорить?
- По-моему, с первого дня ясно было… что ни черта не было ясно.
- Да, - Мари улыбнулась, - Зато всё было просто.
- Ты помнишь ещё?
- Ты шутишь? Помню конечно. Знаешь, что я подумала, когда только-только с тобой познакомилась? – он отрицательно повел головой, - Действительно, откуда? Слышал о группе Radiohead?
- Ну а кто о них не слышал? – Парень по-настоящему заинтересовался разговором.
- Так вот. Их первый альбом называется Pablo Honey. Сразу подумалось, что это о тебе. Пабло сладенький, Пабло лапочка. Ты случайно с Томом Йорком не общался? Первые секунд 30 нашего знакомства только это и крутилось у меня в голове.
Он только улыбнулся.
- А потом?
- А потом - есть там, в этом альбоме, одна песенка… Creep. Тоже про тебя.
- То есть?
- Ну, пообщавшись с тобой, я поняла, что ты – живая её словам иллюстрация. You think you are special, so fucking special. И есть ещё одна, но тебе совсем не понравится.
- А ты рискни.
- And he"s just like his daddy because he cheats on his friends and he steals and he bullies Anyway that he can
- Поражаюсь я тебе. Как ты ухитряешься с такими познаниями двойки на английском получать?
- Тебе что, всё равно, что я только что сказала?
- Нет. А что я могу тебе ответить? Я правда был тогда немного избалованным.
Она только бровь подняла, в точности скопировав его недавний жест.
- Очень избалованным, и это моё последнее слово.
- Настоящим факин шит папенькиным сынком.
- Ладно-ладно, будем квитами.
Перемирие, бывшее таким хрупким поначалу, казавшееся незыблемым этой ночью и растаявшее каких-то полчаса назад от неловкости, стало таким, каким и положено было быть. Только чуть-чуть более злым.

- Надо бы заправиться, бак почти на нуле.
- Надо бы похавать, у меня в животе урчит, не слышишь?
- Слышу. У меня тоже. Хорошо этим двоим, спят и не страдают.
- Бедняжечка, хочешь, я тебе посочувствую? – начала она.
- Уйди, Спирито, - рассмеялся Пабло, но смех умер, стоило ей прикоснуться к его волосам.
Она не планировала эту ласку, она только хотела пошутить, но шутка обернулась молнией. Её руку отшвырнуло на метр.
На первой же бензоколонке, пока Пабло заправлял их металлического друга, она бродила по магазинчику в поисках чего-то чуть более питательного и полезного, чем тошнотворные на третий день чипсы, и убеждала себя, что ничего не происходит.
Они столкнулись на входе в туалет, когда Марисса уже закинула покупки в машину, а Пабло расплатился за бензин. Слова обрушились потоком, посыпались из его глаз, как искры, и она, испугавшись их, схватила Пабло за руку, затянула внутрь и заперла дверь. Мари не успела даже обернуться, как его пальцы уже очутились на её теле. Её спина ударилась о стенку, но боли она уже не чувствовала.

Через четверть часа они садились в машину, наскоро пригладив друг другу волосы и оправив одежду, всё также обмениваясь только незначительными фразами.
- Где вы были? – спросила сквозь сон Колуччи.
- С добрым утром, солнышко, - шутливо сказал Паблито.
- Проснулась, принцесса? Пабло заправлял машину, я покупала обед. Хотя, если ты отказываешься…
- Нет! – выкрикнула Мия.
Ману протер глаза.
- Что случилось, дорогая? Опять ссоритесь?
- Нет, что ты. Просто шутим. Мари купила нам поесть.
- Хорошо спал, рыцарь на белом коне? – спросила Марисса.
- Какие-то вы с Пабло… помирились, что ли?
- Ничего особенного, просто язык вернулся в наши отношения, - двузначно сказал тот, и Мари прыснула.
- Да, больше ничего, - она согласно кивнула.
Мануель не до конца просек, что именно они хотели этим сказать, но спросонья и держа в руках еду - его это мало волновало.
Следующие дни путешествия казались одинаковыми.
Каждую ночь парочки снимали втихаря друг от друга два номера вместо четырех, каждый день Пабло и Марисса отыскивали все каморки и темные углы, даже те, о которых старожилы и не подозревали. Они нашли-таки способ отпугивать от себя слова, последние оставались за дверями, любопытно заглядывая в окна и шушукаясь под подушками, но уже не давили так сильно на грудную клетку, как раньше.
Если уж слова вздумали поиграть с ними в шахматы, они решили выиграть в прятки.
Последние полтора дня поездки шел тяжелый дождь. Порядком поднадоевшая машина вдруг обрела новые привлекательные грани, Марисса же распрощалась с надеждой побыть за рулем – ей не давали покоя лавры Кими Райкконена, а мокрая трасса… то бишь дорога требовала хотя бы минимального здравого смысла. Последний, она сама признавала, у неё отсутствовал. Иначе почему у неё мутнеет в глазах каждый раз, когда он к ней прикасается? И почему она ищет предлог лишний раз остановиться, вытащить его из машины, подальше от Колуччи и Агирре, и…? К тому же ей банально не хотелось просить что-то у Пабло, тем более его машину, словно это её к чему-то обяжет.
На прослушивание они, естественно, опоздали. Всего на полчаса, и никто об этом не жалел. После маленького скандала, в срочном порядке раздутого Спирито, странного вида полная женщина провела их таки на регистрацию, усадила перед злобной секретаршей и сказала ждать. Слово «Ждать» имело на них магическое влияние. Стоило даме удалиться, как Мари тут же вскочила «поправить прическу», а Пабло резко захотелось «чего-то пожевать». Да если бы он ел вполовину так много, как говорил, то давно уже не помещался бы в свои довольно свободные джинсы. На этой мысли она и споткнулась, так как Пабло нашел какую-то каморку, и она решила проверить, насколько же его джинсы на самом деле свободны.
Ждать их заставили не меньше часа, и когда они вошли в кабинет, Мия успела зарисовать красные глаза, волосы Пабло опять выглядели почти прилично, глаза Мануеля не сверкали подозрительно, а у Мари выровнялось дыхание. В целом, они выглядели нормальной подростковой группой. Продюсер, правда, едва уделил им две минуты времени, заявив, что после повторного прослушивания их демо-записи он решил, что группа ему не подходит, он сожалеет, что доставил им такие неудобства, и естественно их дорожные расходы будут компенсированы, что его вообще интересует трио, и если они согласны выступать без Мии Колуччи, то им есть что обсудить.
Парни переглянулись, но не успели вовремя закрыть рот Мариссе.
- Вы что, слепой и глухой?
- Что, прости?
- Я спросила, нет ли у вас проблем с восприятием сигналов, посылаемых органами чувств? Нас четверо, и поем мы вчетвером. Ни о каких трио речи быть не может. Точка.
Мия широко открыла свои светлые глаза, от чего стала ещё больше похожа на плюшевого кролика.
- В таком случае, невоспитанная юная леди, контракта не будет.
- Его бы не было по любому. Правда, ребята?
Ману и Мия активно затрясли головами, Пабло задумчиво кивнул.
- Тогда пошли отсюда.
И, выходя, громко хлопнула за собой дверью.
- Факин шит, столько проехать – и нафиг, спрашивается?
Марисса ударила ногой мусорное ведро, и порванная бумага высыпалась оттуда снегом.
- Не нервничай ты так, Спирито.
- Не нервничай? Не нервничай?! Как это всё реально заебало!
- Марисса, спасибо тебе большое, - вдруг добавила Колуччи и обняла её.
- Да. Пожалуйста, - она вдруг понизила голос, и истерика задохнулась в зародыше.
- Ману, разберись с деньгами? Я пойду на стоянку, а вы, девочки, поговорите.
Спирито обернулась и одними губами прошептала ему «Спасибо». Пабло только плечами пожал.

Мануель нашел его на стоянке. Он методично лупил кулаком в стену, и та успела окраситься в бурый цвет. Ману бросился оттаскивать его за руки, и только тогда добился немного внимания.
- Что с тобой? Эй?
Руку украсила ярко-красная паутина, только теперь парень почувствовал, как это больно.
- Эй, Пабло?
- Ничего.
Вместе с болью вернулось и некое подобие разума.
- Точно?
Вместо ответа Пабло подошел к автомату и купил пачку сигарет. Неловко зажег одну, затянулся и закашлялся.
- Говорят, помогает.
- Смотря от чего. От здоровья точно.
- Да-да, куренье – вред. Но жить-то тоже страшно.
- Не скажешь, что происходит?
Вторая затяжка далась ему легче, вокруг – или это в его голове? – уже повис сиреневый дым.
- Шит, а ведь болит.
- Удивительно, с чего бы это, - иронизировал Ману.
- Короче, Агирре, не вникай, не во что.
- Тебе видней, Бустаманте, есть ли там что.
- Просто жизнь дала трещину и превратилась в задницу.
Мануель против воли улыбнулся.
- В неё самую.
- Хорош лыбиться, не в сказку попал. Забирай свою принцессу и поехали назад. Деньги достал?
- Ага, и прикинь – даже выторговал 40% за моральный ущерб и трату времени.
- Какая трата – неделя без этой долбаной школы?
- Но им-то об этом неизвестно.
- Быть тебе финансовым магнатом.
- Им и собираюсь стать.
- Чудно. Тащи свой зад в машину, не видишь – эти две чешут.
- Как она меня достала, эта машина… Мы могли бы улететь назад.
- Ну так и летите. Я свою девочку тут не брошу, а вы трое катитесь, куда пожелаете.
- Бустаманте, прошло всего пять минут, и ты уже втюхался в кого-то по самую макушку? – заявила Мари.
- Мануель хочет лететь назад.
Мия резко начала кивать, утирая заплаканные глаза.
- Ману, ты что? А как же романтика? Ночь, дорога, прокуренные бары, тараканы? Ну ладно, вру, тараканов не было в тех жутко дорогих отелях, куда нас затаскивала Колуччи, ну а запах бензина, который потом будет месяц вымываться?
- Не нравится – катись в аэропорт, - Сказал Пабло и отшвырнул сигарету.
- Эй, а с каких это пор ты куришь?
- С этих самых.
- А что это с твоей рукой?
- Ударился.
- И так 28 раз, да?
Пабло выдернул руку.
- Слушай, или ты летишь, тогда доставай вещи и уезжай, или возвращаешься со мной, тогда садись и поехали. Не хочу тут дольше находиться.
- Марисса, скажи, твое недавнее бешенство не заразно?
- Заткнись, Агирре, ты его слышал. Доставайте свои вещи.
- А ты?
- А я возвращаюсь на машине. Очень уж люблю запах бензина.
Пабло удивленно на неё посмотрел.
- А что? Надо же кому-то за тобой присмотреть. Руку там перевязать… - Марисса усердно рассматривала кончики своих сплетенных пальцев, её щеки слегка покраснели, от чего голос стал ещё более вызывающим, - И вообще, я люблю морские виды, запах дорожной пыли и рассветы да закаты в зеркальце заднего вида! Что ты на меня так смотришь?
- Ничего.
- Пока, Ману, до встречи в тюрьме у Гитлера.
- Тюрьмы были у Геринга, - ляпнул Пабло, лишь бы не смущаться.
- Один хрен. Пока, Мия, - и на глазах у изумленной публики в лице двух мальчиков девочки, недавно готовые вырвать друг другу волосы, вдруг тепло обнялись, пошептались и ласково друг другу улыбнулись.
- Спирито, ты головой не ударилась? – спросил, когда спины друзей почти скрылись из виду, Бустаманте.
- Отвали. И попробуй только слово сказать по этому поводу.
Парень только улыбнулся. Но в уголках рта застыло что-то неестественно старое. Чужеродное. Жесткое. И если бы Марисса не отводила глаз от его лица, она бы смогла, наверное, это заметить. Но она продолжала глядеть на свой маникюр.

Глава 5
Protect me from what I want
Placebo
This girl I know needs some shelter,
But you don’t believe anyone can help her
She’s doing so much harm,
Doing so much damage
Massive Attack
Школа встретила их серым, не по-весеннему холодным утром. Хотя, половина седьмого холодна в любое время года.
Они возвращались долго, и от нежелания видеть унылые лица, и от необходимости молчать, когда слова выигрывали фигуру за фигурой. Они вернулись вообще только потому, что всё так же боялись случайных прикосновений и нежности, просыпающейся вдруг среди ночи, стоило лишь кому-то уснуть раньше. К тому же они переслушали уже всю музыку, что была с собою, включая жесточайший d’n’b, по два раза, а ехать в тишине было страшно.
Пабло привычным движением швырнул окурок на несколько метров, но не учел скорости и направления ветра, и с мусорным ведром контакт у останков сигареты не сложился. Мари не менее привычным движением пригладила его непослушные волосы. Пабло в ответ застегнул молнию на её кофте и заправил за уши две её длинных пряди – память о дредах. Эти привычки появились у них за последние несколько дней, но стали такими родными, что избавиться или отказаться от них казалось невозможным.
- Ну, здравствуй, каторга. Давно не виделись.
- Встречай, концлагерь, беглых арестантов.
- В концлагерях не было арестантов, Спирито, там пленные были.
- Пошел ты, Бустаманте, со своей историей. Не думала, что ты тайно влюблен в Хильду.
- И совсем не в Хильду, хотя тайная любовь у меня в Элит Уей есть.
- Кто, интересно?
- Да Дунофф. Он так очаровательно краснеет, когда злится.
- Он? Не Пилар, а Марсель?
Марисса согнулась пополам от хохота.
- Спасибо, блондин, теперь я хоть зайти сюда могу без истерики.
- Правда? Ты ещё можешь что-то делать без истерики? Я думал это твоё перманентное состояние.
- Ха-ха. А олигофрения у тебя по наследству? От папеньки или от соседа?
- Фу, Мари, что за вульгарные намеки?
- Почему же вульгарные? Мора не могла сделать в жизни ничего лучшего, чем поиметь тебе другого отца, не Серхио. Я бы её поняла и одобрила.
- Это моя мама, так что попридержи язык.
- Ладно-ладно, не парься.
- Забили. Ну что, идем внутрь или ещё тут потусуемся?
- А может быстренько, пока есть возможность, свалим? Накупим новой музыки и прогуляемся до Мачи Пикчи? Я так там и не побывала.
- Ага, а из школы нас попрут. Или вместе на второй год останемся?
- Уже и помечтать нельзя…
- Помечтай лучше о том, как нам Бласа придушить…
- Как от Соль избавиться…
- Ага… и от Хавьера…
- Да ладно тебе, достали уже ваши проблемы.
Ни Мариссе, ни Пабло не хотелось вспоминать, что в школе есть люди, которые их ждут. Объясняться они не собирались, ни с ними, ни друг с другом.
- Я из-за него в больнице лежал, между прочим.
- Мои соболезнования. Но покушаться на него зачем?
- А что? Убил араба – спас самолет.
- Он не араб.
- А суть та же.
- Спирито, Бустаманте, странно вас тут видеть.
- Блас, как странно вас тут видеть, не представляете.
- Вы должны были вернуться вчера, а сегодня уже поздновато. Теперь готовьтесь к серьезному разговору с директором.
- О нет, вы ошибаетесь. Мы должны были приступить к урокам сегодня, у меня в пропуске написано. У нас есть ровно два с половиной часа, чтобы именно так и поступить. Так что всё в порядке.
- Но подразумевалось…
- Имела я то, что вы подразумевали, глубоко, покудова вы это не вписали в мой пропуск прямым текстом.
- Как хорошо было без вас, Спирито.
- Вы не представляете, как без вас великолепно было, Эредия.
- Чудно поговорили, а теперь разбираем вещи и в душ, - прокомментировал Пабло и достал рюкзаки.
Ни Марисса, ни Пабло не замечали раньше, что утром в школе так пусто и тихо. Они столкнулись в коридоре, разделяющем душевые. Никто не знал, по каким правилам они теперь будут существовать, но оба понимали, что тюрьма, замаскированная под школу, от остального мира отличается. Пабло эта мысль испугала. Вещи посыпались у них из рук, ведь у последних появились более интересные цели.
Как они вскорости убедились, школьные душевые кабинки на двоих рассчитаны не были, но если постараться, и там можно было развернуться, не поставив друг другу лишних синяков. Струи горячей воды успешно смывали с кожи лишние любопытные слова, хотя последние с легкостью цеплялись за шторки, летали на клубах пара и брызгали искрами из глаз. Их движения были жадными, оба понимали, что это – последние часы, когда можно поиграть в их собственный вариант пряток.

Лухан и Лаура, её соседки, мирно спали.
Марисса входила в свою комнату, замотавшись в полотенце и вытряхивая из волос влагу, а из головы – мысли. Её кровать была занята. Она резко затормозила и протерла глаза. Мия Колуччи, подобрав колени, спала на не разобранной постели, позаботившись снять только кеды.
- Колуччи, - Марисса начала её тормошить, - Мы, конечно, помирились, но вместе пока не спим.
Мия открыла красные глаза.
- Марисса, как хорошо, что ты приехала, мне больше некому рассказать, - сказала она дрожащим голосом и зарыдала.
- Эй, что с тобой? – Спирито обняла девушку, - Не повышай влажность, постель сгниет. Ну, ну, что стряслось?
- Манн… Маннннууу…. Маааанннуеееель!
- Знаю такого, - тихо прошептала Мари, поглаживая её волосы, - И что?
- Оннн, он ииззменииил мне! С Саааббб… Сабббринооой! Я хочу умереть.
- Ну, Мия, ты уверена?
- Конечно, - проговорила та сквозь всхлипывания, - Мне никогда не было так больно, у меня сейчас сердце разорвется.
- Не плач, принцесса, всё не так уж страшно. Случается. Он, конечно, уебок, ты ему отомсти и забудь.
- Не могу!
- Котенок, он тебя не стоит. Хочешь, ударь его. Я подержу, а ты ударь. Легче станет.
- Не станет.
- Это не самое страшное, что могло случиться.
- Самое! Потому что… у меня… я не могла сказать девочкам, просто не могла, - Мия опять спрятала лицо на плече рыжей, - Ах, почему я просто не умерла!
- Ну, что?
- У меня задержка. Пятый день, - и заплакала ещё сильнее.
Рука Мари механически продолжала своё успокаивающее движение по волосам, но в голове звенели – просто вопили – сигналы тревоги. Пять дней – не так и много… но уже не так и мало.
- Принцесса, ты что, не предохранялась? Неужели у вас мозг отказал?
- Только один раз, случайно, - Мия заревела пуще прежнего, - Помнишь, когда вы с Пабло в машине спали?
Марисса громко выругалась и этим случайно разбудила Лухан.
- Что? Марисса, как я рада тебя видеть.
- Шшш… Я тоже. Мия, давай пойдем поговорить в другое место.
Колуччи было явно всё равно.
- Только не плач, заболеешь ещё. Всё будет хорошо, я обещаю.
- Как?
- Как-нибудь, да будет.
Мари помогла ей подняться.
- Подожди меня здесь, - сказала она, усаживая Мию на подоконник, - Не уходи, я только оденусь.
Лухан уже разбудила Лауру, и те ушли совершать свой утренний туалет. Мари порылась в шкафу, достала форму, скинула с себя банный халат и вдруг, плюнув на всё, подошла к зеркалу.
- Что ты делаешь, а? – спросить у отображения было проще, чем у самой себя, - Тебе что, мало на свои нижние 90 неприятностей? Ты должна остановиться, пока не сгорела. Ты не только играешь в опасную игру, ты, факин шит, выбрала самые легковоспламеняющиеся спички. С ним сама не заметишь, как увязнешь по макушку в той самой субстанции, из которой так упорно себя за уши тащила. Никогда не следовала правилам этой тюрьмы? А теперь последуй. Ради разнообразия.

Наученный опытом, он для начала быстро высушил волосы. Светлые пряди летели во все стороны, не желая принимать форму, отличную от абстрактной, и, как только менингит перестал ему угрожать, он плюнул на прическу.
Надев форменные джинсы

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

Они привычно и быстро поправляли друг другу одежду.
- Так не может продолжаться, - сказал вдруг Пабло, одергивая её галстук.
Марисса облегченно вздохнула.
- Да, я знаю, я тоже хотела это сказать.
- Это полнейшее безумие. Сюда в любую минуту мог зайти Блас.
- Рано или поздно нас застанут в самый интересный момент, и молись, чтобы это был не Рокко со своей камерой.
- Ты лучше молись, чтобы это был не Эчаменди.
- О, да, этот со своим вечным спермотоксикозом…
- Так вот. Я не об этом. Давай просто забудем, что мы куда-то ездили. Будем, как раньше, обычными знакомыми.
Если бы к ним вернулась способность рассуждать здраво, они бы заметили, что стоят слишком близко друг к другу, чем положено просто знакомым.
- Давай, - согласно кивнула Мари, а её рука автоматически взметнулась и пригладила ему волосы, - Прости.
Он отошел на шаг. Но сама она отскочила не меньше чем на два. Он потушил спичку, она растолкала его, прогнав сон.
И только проклятые слова, мерзко хихикая и карабкаясь по стенам, вылезли из темноты углов, отыскав наконец эту образовавшуюся лазейку.

Глава 6
Been thinking about you,
And there"s no rest
Shit I still love you
Radiohead
Клиника была обычной. Правильно, что может быть необычного в клинике? Всё белое – стены, пол, халаты, зрачки, да и сами они почувствовали себя белыми. Даже если тут сообщают новости, от которых на жизни хочется жирный черный крест нарисовать. Мия ерзала и оттягивала и без того длинные рукава своей кофты, пока Марисса не взяла её за руку.
- Тебе же раньше не так страшно было.
- А вдруг мне сейчас скажут…?
Вслух нежелательный результат они не озвучивали. Несколько недель назад девочки посетили врача.

…После маленького скандала Мия отказалась идти к гинекологу-мужчине, и попала в руки милой бабушки с пухлыми щечками.
- Дивчыно, така маленькая и уже сюды пришла. Шо, натворила дел?
- Что, простите?
- Нам нужно только узнать, ничего больше, - вмешалась Мари, - И ещё нужен анализ на СПИД.
- Ты шо, дивчынка? Ты мени в группе рыска, чи што? Нашо вин тебе? У меня тут пятнадцать кытайцив в очереди стоять, а ты мени анализы. Подывысь на себя, какой тебе анализ? Да, конечно, шас розгоню кытайцив, пойдеш у меня без очереди.
Марисса передернула плечами, и крепко обняла Мию. Лучшими подругами они, конечно, не стали. Но ещё станут – совместный поход на вакуум удивительно сближает женщин. Ладно, тут она преувеличила, случайный залет из девочки женщину не делает, но она каким-то странным образом чувствовала, что у неё уже никогда не повернется язык обозвать её безмозглой пластиковой куклой. Не потому, что она таковой не является, а из некоего ощущения принадлежности к общей социальной группе, обделенной и дискриминируемой.
Мия зашла в кабинет, и вторая барышня уселась на диванчик, взяв в руки что-то глупое, но глянцевое, вроде In-style. Почему мужчинам приходится волноваться только из-за всякой ерунды вроде потери утренней эрекции, а женщины должны молиться, считать дни, пить горстями экстренные таблетки, травить себя чужеродными гормональными препаратами, делать аборты, лить слезы и чувствовать себя ответственными за чужую жизнь? Если не убийцами.
Мариссе не хотелось впадать в фанатизм или мужененавистничество. Её мысли сами по себе имитировали показательную модель Броуновского движения. И всё время возвращались к одним и тем же вещам. Да хорош себе врать, к одному человеку они возвращаются. Моральная поддержка, которую, она поклялась сема себе, она даст Мие, высосала все её прочие эмоциональные силы и способности. Она и хотела этого, ей претило в очередной раз думать, что она виновата перед Хавьером, что она поступила правильно, прекратив делать… то, что делала с Пабло. Только отчего же ей так хреново, если это всё так правильно? Отчего она уже больше месяца прячется по всем углам сразу от двух парней – своего и второго? The other man… когда это Пабло успел сменить статус в её собственном контакт листе?
Потому что она любит играть с огнем? Потому что она любит играть в прятки? Потому, что слова разбегаются и прячутся, когда она касается его кожи? Или просто потому, что она до сих пор… любит его? Так просто, всего то дел. Шит, факин шит, думала Мари, ругая себя последними словами и мысленно призывая на свою голову все мыслимые и немыслимые кары Господни. Как же её угораздило? Но факт оставался фактом. Она опять по самые кончики ушей втрескалась в эти спички, этот нитроглицерин, этот пластит с пугающе голубыми глазами, по сравнению с которыми и Адриатическое море казалось обычным болотом.
Как будто первого раза ей показалось мало…

А вот теперь они сидят, держась за руки (уж больно эта сцена ей знакома, подумала Мари и тут же себя одернула), и ожидают результатов тестов, на беременность и на смерть. Всё та же пухлая бабушка перебирала стопки бумаг, пока не наткнулась на одну нужную.
- Сеньорита Мендес?
Мия вскочила.
- Да, это я!
- Ось твои результаты, дивчынка. Поздровляю, негатывный. СПИДом не болеешь.
- А, вы об этом.
- Но ты ж заметь соби, шо это результат сроком на какое число? Правильно, на 4. А сьогодня якое? Правильно, 26 – сама соби думай, шо там у тебя було от 4 до сьогодня.
Колуччи эта вульгарность просто передернула.
- Там должен быть ещё один анализ, - вмешалась Марисса, - на беременность.
- А шо? И так не видно, чи шо? Положительный. Будеш мамою, дивчынка, поздоровляю.
Мия нехорошо побледнела. Так часто имитировавшая обморок, она впервые в жизни на самом деле в него упала.
Домой они возвращались в гнетущей, тяжелой, как мешки с цементом, тишине.
Обсуждать было нечего. Она заранее знали, что выход у Мии один – не рожать же ребенка без мужа в шестнадцать. Но и радостного ничего в этом обстоятельстве не было. К ужасу Мариссы, Мия уже не пыталась ни скулить, ни плакать. Понятие «плохо» обрело для неё новые грани. Спирито многое бы отдала, чтобы сейчас Колуччи выдала свою гениальную фразу «Как трудно быть Мией», единственный раз в жизни оправданно, но та молчала. Словно под грузом свалившейся на неё новости ни дышать, ни говорить было невозможно, даже если фраза доведена до совершенного автоматизма, как у собачки Павлова.
Только когда такси притормозило у школы, Мия вдруг простонала.
- Я не смогу никому ничего сказать. Как мне признаться девчонкам, что я беременна?
- Не говори.
- Но они начнут спрашивать, почему я плачу.
- Пока они не уснут, побудешь со мною.
- Спасибо тебе, Спирито. Я… я всегда буду тебе благодарна.
- Я знаю, Колуччи, не раскисай. Я помогу тебе пройти через это, и ты всё забудешь, как страшный сон, - и я всё забуду, добавила она мысленно, только ты потеряешь ребенка, а я – сердце.

Хавьер ждал её на ступеньках.
Мариссу всю даже перекосило на секунду, она совсем забыла, что должна избегать своего бой-френда, и теперь от него уже не спрячешься.
- Я пойду, скажу девочкам, что уже в школе.
- Жди меня под лестницей, хорошо? – ответила не глядя на неё Мари.
- Тебя долго не было, - начал её парень.
- Мне было чем заняться.
- Не думал, что у тебя появятся общие дела с Колуччи.
- Мне не нравится твой тон.
- А какого тона ты ожидала? Тебя не было две недели, причем с этим придурком Бустаманте, а теперь ты от меня прячешься. Я устал бегать за тобою, я тебя месяц уже почти не вижу.
Слова, хихикая, прыгали по манжетам форменной джинсовой куртки.
- Ты просто мнителен. Ни от кого я не прячусь.
- Тогда скажи мне, где ты была?
- Не могу. Да и не хочу, если честно. В таком настроении с бабушкой своей говори.
- На что это ты намекаешь?
- На то, что ты, если хочешь меня в чем-то обвинить, делай это перед зеркалом. Я тоже устала, и не намерена это выслушивать. У меня и без твоей ревности проблем достаточно.
- Ты наверное, хочешь, чтобы твой парень терпел твои закидоны?
Они начинали кричать, и не заметили, что вокруг них уже собралась небольшая толпа.
- Представь себе! Я хочу, чтобы мой парень мне хоть каплю доверял!
- Так заведи себе нового парня!
- Парень – не хомячок, его не заводят. И не таракан, сам не заведется.
- Не умничай.
- Обычная отговорка глупых.
- Ты, кажется, хочешь мне что-то сказать?
- Пошел на хуй как вариант проходит? – сказала вдруг Марисса устало, и, совершив ловкий маневр, обошла его на лестнице и начала плавно подниматься в женское крыло.
Как же её всё это заебало. Ей хотелось снять куртку, смыть с лица жесткую пыль, от которой всё лицо жжет, и забыть, что всем вокруг срочно что-то от неё требуется, а у неё у самой внутри полнейшая неразбериха, круто замешанная на любви к человеку, на котором буквально жирными красными буквами выведено «нельзя». И дело тут не столько в том, что у него всегда есть кто-то ещё, сколько в том, что он никогда и никому принадлежать не будет. А Мариссе хотелось, ой как хотелось сказать, что он – только её. Не другой мужчина, а тот самый. И даже не в столько том, что она постоянно залипала на эту кроваво-красную надпись, что бы она ни скрывала, сколько в щемящем ощущении, что это – не только впервые, но и в последний раз.
- Марисса постой!
Она поспешно стерла с лица циничную ухмылку. Четыре ступеньки. Она даже не успела занести ногу над пятой.
- Стою. Чего тебе?
Она даже не оборачивалась, успешно изображая обиженную.
- Ну прости, любимая. Я правда жутко тебя ревную.
- Да неужели? – она посмотрела на него, приподняв бровь, осознавая, насколько жестоко играть так с человеком, который, собственно, в этом сценарии жертва, а даже не второстепенный герой, но давно привыкшая вырабатывать у собеседника комплекс вины.
- Ты ведь не серьезно говорила, что между нами всё?
Мариссу терзало желание сказать ему правду, раз и навсегда оборвав эти никому не нужные утомительные отношения. Соблазн был очень силен. Возможно, благодаря этому она и устояла. Или потому, что заметила толпу, их окружающую. И затесавшегося в эту толпу Пабло, небрежно перекинувшего руку через плечо Лолы.
- Серьезно, - она уловила легкий шепот, - Но я уже передумала. Я не хочу тебя терять, мне страшно, - эти два факта между собою связаны не были, но Мари сознательно сделала вид, что были. Она не лгала ему в лицо, просто очень талантливо недоговаривала правду.
Хавьер перескочил через ступеньки и подхватил её на руки, но она вовремя отстранилась.
- А вы что все уставились? Я, как и мама, бесплатных шоу не устраиваю. Хотите полюбоваться – извольте заплатить. Кыш отсюда.
И только когда все медленно разбрелись по сторонам, она позволила ему себя поцеловать, глубоко и долго. Просто чтобы кое-кто не нашел 10 отличий. Кое-кто голубоглазый, любопытный и взрывоопасный, который прекрасно знает, как она умеет целовать на самом деле.

В тот вечер Марисса ещё не раз возблагодарила Бога за существование Мии Колуччи.
Возможно, именно для этого дня их судьба и заставила встретиться – чтобы она могла утешить бедного испуганного ребенка, утереть вовремя слёзы, к месту глупо пошутить, и чтобы Мия в ответ могла забрать её от жадных рук и губ Хавьера, от жестоких и лишних слов, от мыслей, от самой себя.
Они планировали прятаться до часу, а проговорили до четырех – с налетом на кафетерий в поиске чистого, 100% эндорфина в виде шоколада. Мари хватило ума умолчать о том, что с ней происходит, но один только разговор о Мануеле, беременности, родителях, сочетавшихся браком и необходимости взрослеть и выползать из собственных мокрых пеленок заставлял поверить, что ей далеко не хуже всех. В конце-то концов, болит у неё только глупое непослушное сердце. Уж это она как-то сможет пережить.
А Мия… не была таким уж ребенком. Испуганной, несчастной, но уже совсем другой. Она не махала руками, отчаянно пытаясь изобразить обморок, и не говорила, как сложно быть собою. Ворох событий и ей дал обухом по голове, как когда-то давно, ещё в той жизни, дал Мариссе. Ах да, она даже мысленно начала делить свою жизнь на две – до поездки и после. И кататония в промежутке, с панической боязнью неба и солипсизмом к голубым глазам. Возможно, если бы она тогда не слышала то, что слышала… она не играла бы с холодным оружием, огнем и словами, и её сердце не щемило бы так тревожно, не скрипело отчаянно, как переполненная тележка из супермаркета. Но даже за эти сомнительные признаки жизни она была благодарна Пабло, и своей любви к нему.
А утром навеянная эйфория вымылась из крови.
Мия до крови кусала губы, до дыр растягивала одежду и отказывалась произнести хоть слово. Хорошо ещё ты не видела машину, с помощью которой вакуум делают – подумалось Мари. Но жестокие мысли уже не держались в её голове как раньше, они растворялись в сочувствии, как в кислоте. И ей всё дольше приходилось держать Миину руку, для чего на уроках она и вовсе сменила место проживания, пообещав себе, что эмиграция временна и с побегом в противоположный угол от Пабло никак не связана. С клиникой она связывалась сама, как только досчитала пять недель – у Мии не было ни мужества, ни просто голоса, чтобы записаться на какое-то время. Было нечто кощунственное в назначении часа и минуты.
Расстояние в несколько парт отразилось на ней странным образом – голова начала сама поворачиваться назад, глаза отыскивали его лохматую золотистую голову, и она, мысленно ругая себя последними словами, не могла отвести свой взгляд даже тогда, когда он его ловил. День за днем, её голова превратилась во флюгер и вращалась, следя за ним, как за солнцем. Но Пабло отгородился, словно каменной стеной, и, как бы отчаянно она не искала калитку, окошко или просто щелочку, она натыкалась только на булыжники да цемент между ними.
Следующий день обещал быть тяжелым для Мии. Марисса мысленно за себя порадовалась, но и эту радость быстро разъела кислота.

Вид с парапета стал привычным. Десятки мелькающих перед глазами машин, несколько неестественно тихих гудков, крохотная цветочная грядка, уже год как заброшенная – как и весь их класс с отъездом Мансильи. Неизменным аккомпанементом к нему, этому виду, стала сигарета в руках, никотин вперемешку с тестостероном в крови и неуютные мысли об одной девушке в голове.
Слова облюбовали этот уголок у парапета следом за самим Пабло, и ему приходилось делиться как дымом, так и пространством. Со временем он так привык, что стал представлять это как некоего рода мазохистский симбиоз – он, сигарета и слова.
Факин шит, почему он не мог избавиться от желания бросить сигарету, зайти в школу, найти там Мариссу и, повалив её на ближайшую горизонтальную поверхность, доказать и ей, и себе, что поездка им всё же не приснилась. Каждое утро он уныло констатировал тот факт, что её под левым боком нет. Впрочем, разведка показывала, что и под правым тоже. Он удивлялся самому себе – как можно было за две недели до того раскиснуть, чтобы привычка, просыпаясь, видеть её рядом стала жизненно необходимой. Больше всего ему сейчас не хватало таких глупостей – приглаживая волосы, он ловил себя на мысли, что у неё это получается лучше, глотая виски, пронесенное мимо охраны Гидо, он вспоминал, как Марисса по детски радовалась мини-барам в отелях, слыша краем уха музыку, он вспоминал все её забавные лекции и длинные цитаты из чьей-то лирики. Привычный ему Томкрафт вдруг стал казаться неполным – из-за отсутствия этой самой лирики. Что уж говорить о бензоколонках, душевых и бильярде? Он начинал подозревать, что не сможет спокойно заправить машину ближайший десяток лет. Он даже обнаружил, что зеленое сукно без кожи Мари под губами совсем не такое приятное на ощупь. Из его головы никак не хотел вывалиться этот её взгляд, преследующий его на каждом уроке, неизвестно почему, но она тоже страдала. Он чувствовал, что стоит сделать только шаг, один маленький шаг ей навстречу… Кому он врет? Он и сам этого желает, больше всего в жизни.
Но из его головы не шла другая Марисса. Плачущая, глядя на небо, хмурящаяся во сне, глотающая джин как воду, кричащая в истерике, «я любила тебя больше жизни, а ты раз за разом опускал меня шутя ниже уровня моря…». Он не знал, почему ей было так больно. Но он знал точно, что не сможет жить спокойно – просто жить – мучая эту девушку. Слишком она ему дорога. А просто, ясно и без терзаний у них никогда не получалось.
Короче, он как идиот проваливался в сон, и не собирался вспоминать ни Фрейда, ни Борхеса по этому поводу. Ни одна из крайностей его как-то не устраивала.
Полюбить, в который раз, этот катаклизм с рыжими волосами и вихрем слов вокруг казалось ему верхом извращенного мазохизма. Или попросту глупостью. Но дороги назад уже не было. Иногда он думал, что любил её всегда, периодически об этом забывая, успешно это игнорируя, но задушить или вытравить это чувство из себя никогда не мог. Слова, хитро улыбаясь, молчали, не подсказывая ни да, ни нет. Что делать?
- И что вы тут делаете, Бустаманте, мне позволено будет узнать? – спросил издевательски Блас.
- Что именно вас интересует? - Пабло спокойно затянулся, по сравнению с глобальными проблемами своих чувств к Мариссе Эредия казался не значительней комара.
- Да вот это, Бустаманте, вот это. Вы что, курите?
- А вы что, не видите? Может, я вам факсом подтверждение вышлю? Вдруг дойдет?
Внезапно Эредию достала вся эта зарвавшаяся шпана.
- Слышь, сопляк, заткни хлебало и тащи свой щуплый зад к директору.
Но на Пабло это подействовало не больше, чем мышиный писк.
- Блас, это непедагогично. И в конце концов – what are you going to do? Charge me for smoking? – он подумывал скрестить ноги, для полноты картины, но этот удав всё равно бы не понял прикола.
- Чего-чего?
- Я спросил, вы что, собираетесь меня за курение посадить?
- Нет, но директор...
- Вы прекрасно знаете, что мой папаша меня отмажет, так что не гоните пургу. Вас же реально не ебет, курю я или нет. Вот и притворимся, что вы здесь не были.
Притворство ему удавалось замечательно.
- Ладно, Бустаманте, живи.
- Не переживайте, Эредия, как осиротею, сможете меня задушить. Боюсь, правда, это случится нескоро. Да и очередь вам придется занять.
- Сразу за Спирито?
Пабло не подал виду, но эта фраза болью отозвалась по всему телу. Слова захихикали.
- Да, боюсь, что именно за ней. А после Спирито вам уже ничего не достанется, - он мысленно поблагодарил воспитателя за подкинутую идею.
Он отшвырнул сигарету, и та красиво спланировала на дорогу. Он бы и сам был не против снова очутиться в дороге. Марисса Пиа Спирито всегда владела им до конца. Не оставляя ни капельки остальным. И он почему-то сам ей это позволял.

Ожидание затянулось.
Опять эти белые халаты, молчащие врачи и холодный, формалиновый воздух. Марисса уже успела взять себя в руки. Франко и Соня, обнявшись, плакали на сидениях, переживая за их маленькую девочку. Им не говорили, что с ней, только то, что она в реанимации. Мари посчитала лучшим не рассказывать им того, что видела сама.
Мия боялась тогда, очень боялась. Её трясло, возможно, от этого то всё и произошло. Они только разговаривали, ничего больше. Кровь начала просачиваться на её юбку, только тогда стало ясно, что она не от нервов так бледна. Крови было настоящее море, Марисса бросилась вызывать скорую помощь и одновременно хлопать по щекам второй раз за неделю оставшуюся на её руках без чувств Колуччи. Она выбежала за помощью, кто-то из парней взял Мию на руки и уложил на какой-то диван. Кровь продолжала течь, и Мари меняла ей полотенца, пока остальные подруги Колуччи недоумевали, что произошло и заламывали в отчаянии руки.
Спирито было очевидно, что это выкидыш, но это знание ни холодно, ни жарко не делало. Благо, скорая приехала очень быстро. Врачи уложили её на каталку и собирались уехать, но она твердым, даже оскорбительным тоном заявила, что едет с ними. Этот её голос врачей почему-то испугал. Да и вид её внушал священный ужас. Глазами можно было освещать самые страшные переулки.
Пока машина, как ей и положено, ехала, врачи, как им и положено, принимали срочные меры Марисса, как, наверное, должно было ей, держала худую бледную руку своей сводной сестры и неумело молилась.
Так страшно в жизни ей ещё не было.
Уже в машине она додумалась позвонить маме и Кулоччи. Те примчались в больницу со скоростью звука, но даже они со своим родительским авторитетом не добились от врачей ни слова.
Марисса наматывала круг за кругом в этом жутком, садистском больничном помещении, где все до единого несчастны, заплаканы и ждут ответа, как последней новости в жизни. Именно тут за помощью обратится не к кому – тут остальным нужна помощь, но у самой Спирито просто не осталось сил на утешение. Она села и беззвучно зарыдала, оплакивая и свою полуживую сестру, и ненужного никому ребенка, и обугленное кострище, что осталось от её любви. Вот так просто, сопливо и банально. Она слезами отдавала должное тому, что было живым, но отошло смерти. У неё просто не осталось сил верить, что что-то из этого выживет.

Глава 7
All that I have
Is all that you’ve given me,
Did you never worry
That I’ve come to depend on you?
Sam Brown
If it’s hurting you
You know that it’s hurting me
Robbie Williams
Мия поправилась нескоро. Только через две с половиной недели она вернулась в школу, хотя всё равно была неестественно худа и бледна. Её тонкие руки двигались слишком медленно, голос звучал надтреснуто, а саму девушку ничто не радовало, но Марисса была довольна и этим. Она была счастлива уже оттого, что эта глупая и самовлюбленная девочка выжила. Неизвестно, как и почему, но они стали важной частью жизни друг друга.
Никто не знал, что с Мией произошло на самом деле, она просила не говорить никому, особенно подругам. Марисса её почти послушалась, рассказав только в двух словах Соне, которая всегда была большей матерью этой блондинке, чем родной дочери. Мари и сама понимала, что стала собою только потому, что её мать всегда играла роль закадычной подруги и позволяла ей все сумасбродства, но иногда жалела, что ей не с кем побыть слабой, что она уже разучилась такой быть. Она злилась, что приходилось полагаться только на себя.
Но она не могла не рассказать Ману. Просто чтобы тот знал, к каким последствиям его безголовость привела. И настойчиво порекомендовала ему с Сабриной быть повнимательней. Это было довольно сурово, но она могла быть и гораздо более жестокой, просто больше не хотела причинять никому лишней боли, даже если этот безмозглый красавчик заслуживал оказаться в руках инквизиции за свою бесхребетность и мягкотелость. Марисса не могла поверить, что когда-то они были друзьями. Раньше он казался им таким взрослым… теперь, когда это самое взросление проехалось по другим катком, потуги Ману выглядели жалко.
- Марисса, подойди, пожалуйста, сюда, - позвала вдруг Фэли.
- Чего тебе, Митре?
- Мы хотим с тобой поговорить, - добавила Вико.
- Что, комитет благородных девиц открывает заседание? На повестке дня – применение санкций к вульгарной Спирито?
- Не иронизируй. Мы хотим поговорить о Мие.
- Мы же её лучшие подруги. Мы видим, что что-то происходит, но она ничего нам не говорит. Мы хотим ей помочь и не можем, не знаем как. А ты знаешь правду, вот и скажи нам.
- Девочки, если вы такие близкие подруги, то должны понять, что у Мии есть причина никому ничего не говорить. Дайте ей время.
- Сколько?
- Послушайте, шит, ей просто нужно прийти в себя, я не знаю, сколько это может потребовать.
- Но почему? Что произошло?
- Любопытной Варваре…
- И всё же?
- Самое страшное уже позади, отстаньте. Просто она ещё не пережила и не оплакала свою утрату. Не надо её жалеть, она и сама себя успешно жалеет. Любить её надо.
- А что она потеряла?
- Детство, - Марисса не могла продолжать этот разговор.
- Постой, не уходи, мы правда хотим помочь. Скажи нам только, как.
Марисса устало вздохнула. Факин шит, почему в этой школе, в узких, сдвигающихся стенах именно на её плечах лежало небо? Разве её плечи подобны спине Атланта? Она ведь и так тащит слова, нарушение правил пожарной безопасности, лезвие в кармане, тяжелую, как свинцовая пуля, любовь между вторым и третьим ребром. Разве она чем-то заслужила такой крест? Но она сказала.
- Что её раньше радовало?
- Ну… Вог, духи, одежда, вечеринки, ваша группа.
- Вот и замечательно. Устроим ей вечеринку, для которой вы вместе пойдете выбирать одежду, косметику и духи. Купите ей несколько этих гребанных Вогов.
- Ты думаешь, поможет?
- Я так устала за всех думать. Ну не знаю я, шит, не знаю. Раньше помогло бы, а сейчас? Но лучшей идеи у меня нет. Так что начинайте писать список.
Четким, внятным голосом и короткими предложениями Мари надиктовала список заданий, которые до завтрашнего вечера следовало исполнить, сама же пообещала решить вопросы с воспитателями, договориться о помещении и выбрать музыку. В конце концов, завтра суббота, им не могут запретить повеселиться.

Мануель присел на парапет рядом с ним и попросил сигарету. Слова разбежались по углам, любопытно оглядываясь, с новым персонажем они пока не были знакомы. Пабло, вынырнув из полусна, только вопросительно взглянул на друга.
- Помнишь это? Жизнь дала трещину…
- Понял. Никаких вопросов, - ответил Бустаманте и протянул ему пачку да зажигалку.
Мануель молчал и давился кашлем.
- Слушай, шит, как ты это делаешь, горло ведь дерет?
- Немного.
- Голос себе портишь…
- Там не так много голоса, чтобы было что портить, - Пабло был зол сам на себя, и непохоже, что одинок в этом чувстве.
- Скажи, ты умеешь извиняться?
- Успешно? Факин шит, нет. Она не умеет прощать, - Пабло так давно тусовался со словами, что они давались ему просто, не отозвавшись ни спазмом в желудке, ни уколом в сердце.
- А с остальными?
- Не пробовал.
- Фак, что же делать?
- Чувствуешь себя дрянью?
- Угу.
- А заслужил это?
- Угу, - Ману становился всё угрюмей.
- Ничего не делать, - Паблито не подписывался волонтером в местной психиатрической клинике работать, но и не помочь Ману не мог. Стоило лишь взглянуть на дрожащие руки последнего.
- Так ведь больно…
- Значит, придется потерпеть. Думал, получишь её прощение и всё будет прекрасно? В жизни сразу полный фэн-шуй, ещё и кофе в постель?
- Хотелось бы… хотя кофе предпочитаю в чашку.
- Ты придурок, Ману, без обид. Разве ж в этом прощении дело?
- Шит, ты почему такой умный?
- А я курю больше, чем ты, - он криво улыбнулся, - Круче меня только Йода, но у него целая зеленая планета курева.
- А если серьезно?
- Мы же договорились – никаких затраханных вопросов.
- Точно.
Они ещё немного помолчали. Но уже чуть менее напряженно.
- Тебе оставить ещё сигарет? Я пойду.
- Пабло, тебе что, парапет надоел?
- Нет, просто я решился наконец-то сделать кое-что очень правильное, и чем раньше, тем лучше. Не подозревал, что Блас способен идею подкинуть, правда-правда. Не хочу, чтобы она ещё больше себя мучила.
- У меня такое чувство, что ты говоришь не о Лоле.
- Послушай, Ману, я не знаю, что у тебя с Мией произошло, и, если честно, знать не желаю. Я бы хотел тебе помочь, но ко мне с такими вопросами можно обращаться только в последнюю очередь.
- Ладно, извини.
- Ты тоже. И не стоит начинать курить. Мия умеет прощать. Ты только сам научись, давно пора.
Ману так и остался на этом парапете, пока солнце медленно садилось, окрашивая левую щеку кроваво-красным. Сумерки сменили гамму почти индейского окраса на серо-фиолетовую, ну а темноту подчеркнул неприятный голубоватый фонарь. Он так и держал в руке полупустую пачку сигарет, не достав ни одной, и пытался постепенно, методично возродить, пережить заново это чувство, которое к нему когда-то приходило, но которое он успешно похоронил. Это ощущение, что тебя на полной скорости переезжает грузовик и размазывает по асфальту, от которого открываются глаза. Жизнь такова, - только промахнувшись понимаешь, как же ты на самом деле попал…

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг

Стоило лишь Лауре прикрыть за собою дверь, как Марисса опустилась, скрестив ноги, на пол перед зеркалом. Оно ответило унылым взглядом: «сама выбрала меня в факин собеседники, на себя и пеняй». Пиа Спирито и пеняла. То есть пинала, активно себя пинала, мысленно конечно, под зад. Следовало подняться, одеться, привести с помощью косметики в некоторое человеческое подобие то, что стало с её лицом и отправляться веселить её новую близкую родственницу из тех сил, которые должны бы были остаться в неприкосновенном резерве. Но она соединила свои подушечки пальцев с такими же свой собеседницы из зазеркалья, затем уперлась лбом в её холодный, успокаивающий лоб и спросила:
- Зачем ты так со мной, а? Неужели там у тебя, за зеркалом, так холодно, что и ты стала льдинкой? Хотя нет, и у тебя под мерзлой коркой что-то осталось. Посмотри на себя, ты же тоже не можешь прожить без него. Я же вижу голубые прожилки на коже, и эти жуткие синяки под глазами тоже вижу. Новый тюбик тонального на себя извела, не так ли? А результат нулевой. Ну а фигура? Сколько ты уже гребанных килограмм потеряла, не помнишь? И не надо мне говорить, что это из-за больниц, которых ты так боишься. Не ври мне, я же сквозь твои глаза вижу. Скажи, что же тогда плохого в моих играх с огнем было? Это ты боялась, что он растопит тебя своими руками и губами, да?
Но зеркало молчало… да Мари и не ожидала ответа, иначе просто набрала бы без лишних сомнений телефон ближайшей психиатрической клиники и добровольно сдалась бы на милость санитаров и в приятные объятия сильных антидепрессантов.
- Не гляди так на меня, ты же знаешь, ничего я не сделаю. Абсолютно ничего, факин шит. Знаешь, я слишком горда, чтобы упасть сейчас очередным штабелем под его ноги. Но не надо отнекиваться, я догадываюсь, что в душе ты была бы этому рада. Жалеешь, что недостаточно глупа для этого, замерзшая девочка… Фак, я тоже страдаю от этой конченой гордости.
Марисса закрыла глаза, но ощущала холодные пальцы и лоб, ласки, в которых так нуждалась.
- Да, да, помню, отстань. Я просто хочу несколько минут себя пожалеть, неужто не понимаешь? Только несколько минут слабости, а потом напьюсь и буду буянить. В поддержание имиджа. Да, да, с танцами на столах и очередным траханным скандалом. С кем, спрашиваешь? Найду, какая в сущности разница.
Но стоило отражению согласиться, оставив её наедине с регенерацией, как в комнату постучали.
- Марисса, ты готова?
Хавьер.
- Нет, ты что! Мне ещё как минимум полчаса надо.
- Котенок, поторопись. Ты такая копуша стала! Если через 25 минут ты не будешь готова, я сам отнесу тебя в комнату отдыха.
Она скривилась, то же сделало отражение. Скорее всё же обезьяна, а не принцесса. Пришлось подниматься и натягивать на себя выбранный Мией ансамбль, настойчиво рекомендуемый последним глянцевым номером.
Она красила глаза, выискивая в отраженном взгляде тонкий намек. Ей всё же верилось, что она, эта странная, безумная девочка из зеркала подскажет ей ответ. Стоит ли продолжать врать Хавьеру? Конечно, она уже решила не селиться на коврике у кровати своего the other man, но абстрактно, независимо от него – должна ли она лгать своему парню? С ним было, вопреки всем её ожиданиям, не проще, а сложнее забыть то, что снилось по ночам. И если бы только это были кошмары… Она сравнивала их поцелуи, она сравнивала их прикосновения, их голоса, и сравнение было не в пользу её решения. Это были те самые пеленки, из которых они с Мией упорно пытались вырасти.
Кто-то из двоих должен быть жестоким. Но почему именно ей приходится тащить на себе ещё и этот крест? Вина была сделана из свинца и гранита.
Она тихо притворила за собою дверь и прошлась по коридорам, физически ощущая усталость от этих стен, от самого воздуха этой школы, которая так упорно пыталась ей сломать и перекроить. Она даже не боролась с нею, уже нет. Она, тупо сжав зубы, игнорировала её. Шутила, да, бесилась, придумывала сумасшедшие планы, но не отвечала атакой на атаку. Ей надоела ломиться сквозь каменные стены, надоело носить каменные кресты, прятаться от слов и огня за зеркалом… она же умела когда-то жить иначе?!
Мари собралась, вопреки своим же словам, за 10 минут. Казалось, что провела она за зеркалом вечность, возможно, время там останавливается. У входа в комнату отдыха она замерла. У неё было время подышать, какое-то жалкое мгновение, но ведь она его выторговала. Она, развернувшись, тихо отошла в сторону и залезла в каморку под лестницей. Один из так терзающих её сознание мужчин увлеченно целовал девушку, устроившуюся на полу.
На Лухан уже не было футболки, и его руки активно пытались избавить её от прочих деталей туалета.
- Наверное, мне следовало постучать, - она откашлялась, - Я не стану вас отвлекать. Хавьер, а я и не знала, что ты со стороны так хорошо смотришься.
Она хлопнула дверью каморки. Куда бежать? - билось в её голове – он же сейчас выйдет, начнет говорить какие-то глупости своими умершими словами... хотя стоп. Этот ублюдок изменяет ей с лучшей подругой? Так она и сама не промах, если вспомнить. Марисса Пиа Спирито ни от кого бежать не собиралась.
А то, что на вечеринке полно людей и выпивки, никак не значит, что она ищет в них укрытия.

- Лолита, что ты делаешь?
- Напиваюсь, не видишь? – она взяла второй бокал вина.
- Малыш, зачем? – Пабло вытащил его из её послушных пальцев, - Ты что, хочешь мне что-то доказать?
- Твоя обожаемая Марисса пьет…
- И что ты всё время её моей называешь? Какая тебе вообще разница, пьет она или нет?
- Ты же хочешь меня бросить, что я, не чувствую? Из-за неё. Только боишься, что у вас опять не выйдет.
Вот так, все его терзания, несколько недель болезненной рефлексии были изложены в двух простых предложениях. Он закашлялся. А Лола ещё называла себя глупой…
- Я только…
- Не держи меня за маленькую девочку.
- Я и не держу. Поставь бокал и пошли танцевать, я знаю, тебе хочется. И выбрось из головы лишние мысли.
Хавьер схватил Мариссу за локоть у барной стойки. Какая жалость, она не успела напиться!
- Нам нужно поговорить.
- Да пошел ты на хуй, гребанный мазафакер, - она отвернулась и допила текилу.
- Марисса, прошу тебя, серьезно.
- Как инфаркт?
- Ещё серьезней.
- Хочешь поговорить?
- Да!
- Ну вот и катись к Дунофу, в самый раз такому уебку собеседник.
- Я знаю, ты очень злишься...
- С чего бы это? – перебила его Мари.
- Да дай же мне объяснить!
- А хули мне это надо? Что я с твоим объяснением делать буду?
Хавьер догадался, что каши с такой Спирито не сваришь, и почти повторил – бессознательно – подвиг Пабло, крепко сжав её руку и просто потащив к выходу, к многострадальному парапету – зрительному залу слов.
- Садись, и помолчи, пожалуйста.
Но стоило тому отпустить руку, как Марисса заехала ему коленом между ног. Он согнулся вдвое в попытках словить немного воздуха губами.
- Ты мне условий не ставь, сукин сын.
Она могла бы уйти, но села на перила, сложив руки в замок и давая ему время прийти в себя.
- Вот теперь я готова тебя выслушать. Говори и катись.
- Дрянь. Понимаешь, это как-то само собой произошло.
- С Лухан? Смеешься? Я знаю её, как облупленную, с ней просто невозможно случайно переспать, она не из тех девушек.
Он поморщился.
- Я не о том. Просто случайно мы поняли, что любим друг друга.
- И решили, что уведомите меня долбанным заказным письмом?
- Ей было так плохо сразу после расставания с Маркусом, и я не мог не видеть...
В мозгу Мариссы словно что-то щелкнуло. Лухан и Маркус разошлись за несколько недель до поездки. Как раз тогда, когда она узнала правду о...
- …смотреть, как она плачет. Она не такая, как ты, она бывает слабой, и ей нужна была поддержка.
- И ты её с радостью предоставил в своей кровати?
- И... мы не думали, что такое может повториться. А потом, ты стала такой странной. Агрессивной, и...
- Я никогда не была божьим одуванчиком, факин шит, ты об этом знаешь.
- Да-да, но и злой и жестокой ты никогда не становилась. А потом просто уехала, исчезла на две недели... Что я должен был делать? Это как какое-то наваждение…
Марисса просидела, молча и не двигаясь, ещё не одну минуту, выслушивая его импровизированное полуоправдание-полуобвинение. Да, она уехала с Пабло Бустаманте, вот спасибо, что сказал, да, она понимает, что любовь невозможно контролировать, да, она проводила все дни с Колуччи, да, она сама виновата, что толкнула его опять к другой...
- Чего ты хочешь? – оборвала она его монолог, наслушавшись вдоволь.
- Что?
- Я что, невнятно спросила? Чего ты хочешь? Вот сейчас, после того, что наговорил мне.
Хавьер опешил и заткнулся.
- Э...э. Не знаю.
- Вот именно. Ты, я надеюсь, несешь эту пургу не для того, чтобы меня вернуть?
- Ээ... ну...
- Боже, ты держишь меня за такую дуру! Ты правда надеялся? – Марисса вдруг расхохоталась, - Уйди, Хави. Этот разговор окончен. Как и всё, что между нами было. Хорошо, когда на истории ставится жирная черная точка.
Она знала, что не должна разыгрывать оскорбленное достоинство. Просто не имеет права, после того, что сама делала. Но в самой ситуации была такая вкусная ирония, что ей хотелось сидеть и резать тишину смехом всю ночь напролет. Лухи, которая наверняка сейчас мучится угрызениями совести, Хавьер, который неизвестно что думает, и Пабло, который…ну, как обычно, Пабло, – все они так старательно закружили её в какой-то извращенной карусели событий, что Марисса и думать забыла о том, что доводило её до слез и истерик. О том, что случайно, из неуемного своего любопытства, услышала, от чего сердце медленно кровило, что, собственно, и привело её в результате в постель к мальчику с солнечными глазами…
Она схватилась и побежала назад в школу, чувствуя себя почти невесомой, притворяясь, что мира не существует, или её в нем нет.

Вечеринка, по-видимому, удалась.
Мия провела весь день с подругами, и в конце концов даже увлеклась процессом переодевания, закрашивания синяков и создания образа хрупкой фарфоровой красоты. Гламур и глянец, как раз как рекомендовал ей последний Вог. Она смеялась, пила шампанское и танцевала с Франциско, вдруг обнаружив, что и этот мальчик ей довольно симпатичен. Ману пытался с ней поговорить, но Марисса остановила его на полпути к заветной цели.
- Ээй, ты куда?
- Хочу поговорить с Мией.
- Ты что, хочешь облегчить свою совесть?
- Марисса, ты не понимаешь…
- Это ты не понимаешь. Из-за тебя эта девочка чуть не умерла. Она только-только начала возвращаться к жизни. Видишь румянец? Он от шампанского, но и он лучше, чем ничего. А тебя по ночам совесть грызет, и ты думаешь, ты вправе опять толкать её в пропасть?
- Но…
- Только попробуй! Я не посмотрю, что мы были друзьями, и просто задушу тебя.
- У меня есть право…
- Да нет у тебя больше никаких прав, факин шит! Это не ты держал её за руку в больнице, я делала это за тебя. Это не ты ходил с ней к гинекологу, это тоже делала я. Это не ты утешал её, когда ей снились кошмары – это делали я и Соня. А права, дорогой мой, они корреспондируют обязанностям.
Ману угрюмо побрел к столу с напитками, не отказываясь признавать за ней правоту.
- Да, послушай. Это её праздник, и мне бы не хотелось, чтобы ты портил ей настроение своим присутствием. Тебя не затруднит просто испариться отсюда нафиг?
- Ты стала такой жестокой. Настоящей стервой, Спирито. Это не комплимент.
- А мне всё же приятно. До завтра.
Она начинала понимать куриное щебетание Сони и её неуемное стремление оберегать и опекать всех, кто в этом нуждался, всех, кто был слабее. Она посмотрела на улыбающуюся Мию. Улыбка была фальшивой насквозь. Устроить ей, что ли, небольшое шоу?
Мари направилась к напиткам. Жутко хотелось чего-то убийственного, и она выпила подряд два двойных виски. Очертания комнаты на мгновение потерялись, но скоро вернулись в норму, и она прошлась до стола с закусками, сглатывая неизвестно откуда взявшуюся слюну. Съесть она, правда, смогла только несколько оливок. Её тело начало медленно гореть, прикосновение воздуха ощущалось уже по-новому. Мозг сменил ракурс, фокус и предназначение, Спирито вдруг стала легкой, почти пустой.
Ноги сами понесли её танцевать. Она зажигала так музыкально, так сумасшедшее и так по-заводному, что вскорости к ней присоединилась целая толпа. В голове помутнело и просветлело одновременно, мир словно бы на самую малость сменил перспективу. И в этой перспективе слова танцевали рядом, а сердце, утомившись, перестало болеть.
Пабло наблюдал за ней со стороны, стараясь, чтобы она этого не заметила. Это дежа вю выводило его из себя. Казалось – вот сейчас сюда подсядет «китайская мадам», потом он найдет её, испуганную, плачущую, на улице, и всё начнется заново… А потом они опять решат, что это неправильно, и разбегутся по разным углам концлагеря. Неужели они обречены на 52 круга по этой трассе? Пока альма-матер не отпустит из своих цепких объятий. Лола, едва завидев танцы Спирито, рванулась с ней соревноваться, а Пабло ругал себя последними словами за то, что когда-то, испугавшись слов в большой комнате, подошел к Мариссе слишком близко, и за то, что потом не удержал её возле себя, и за то, что привык к ней, за всё, что сделал. Хотя Пабло каждый раз думал, что поступает правильно, он продолжал себя за это материть, причем - и сам этого не заметил – вслух.
- С чего ты взял, что знаешь, что для кого лучше?
- Я… не знаю.
Мия была зла.
- Вы оба считали меня идиоткой, но я то видела, что происходило.
- Что ж виду не подавала?
- А зачем? Не моё дело, чем вы занимаетесь. Я очень повзрослела, Пабло. И ты, и Марисса, мы все выросли. И я очень ей обязана, она знает множество моих секретов – но при этом боится поделиться со мной.
- К чему ты ведешь?
- К тому, что вы – два сапога пара. Ты свои секреты оберегаешь пуще, чем Пентагон – красную кнопку. У вас даже истерики почти одновременно случаются. И то, что ты её отпустил от себя – ярчайшее доказательство твоего идиотизма, а её – в том, что она ушла.
- Откуда ты знаешь, кто ушел, а кто – отпустил?
Мия только плечами пожала.
- Я только делаю ей больно. А она – мне.
- Это не так. В промежутках между вашими приступами идиотизма вы делаете друг друга счастливыми. До такой степени, что на вас смотреть и завидно, и больно.
- Это всё пустая болтовня.
- Наверное, - сказала устало Мия, - но всё равно я считаю, что вы не сможете стать счастливыми порознь. Эта твоя Лола… ты же даже сейчас её не замечаешь.
Пабло подумывал возмутиться, но действительно не мог в толпе заметить свою девушку. Он вообще ничего, кроме Мариссы, не видел.
- Я же говорила, - она отошла от своего друга и вернулась к веселью. Слез о факин прошлом она пролила достаточно.
В этот самый момент Мариссе в голову пришла великолепная (особенно ей так казалось на пьяную голову) идея. И для развлечения подруги, и для мести Хавьеру, и просто для души. Она подошла к импровизированному ди-джею и о чем-то с ним пошушукалась. Чтобы лучше её видеть, Пабло немного сменил позицию и с бокалом кровавой Мэри в руках сел на кубы, заменявшие им кресла. Марисса оглянулась, ища что-то – кого-то – глазами, и остановила свой взгляд на нем. У парня в животе зашевелились странные предчувствия с крыльями бабочек от этого взгляда. Она подошла ближе изящным, неестественно плавным движением.
Следующий трек он узнал с первого звука. Чего-то в этом духе он от Спирито и ожидал, Сэм Браун начала издавать свои сексуальные хрипы, вздохи и всхлипы, Марисса одновременно начала рисовать в воздухе (других слов он подобрать не мог) свои сексапильные движения. Она начала с рук, но эти движения быстро передались её плечам, бедрам и скоро всё её тело уже выписывало историю горькой луны. Если это были её новые аргументы, подумалось Пабло, то весьма красноречивые и изощренные. Класс больше не танцевал, даже Лола – они не в силах были сдвинуться с места или отвести от неё взгляда. Самой Мари было уже пофиг, кто на неё смотрит, она закрыла глаза и позволила телу двигаться самому, без привычного амбивалентного контроля разума. Её губы были чуть влажными, волосы – лохматыми, как будто только секунду назад чья-то рука их растрепала. Смотреть на неё для Пабло было настоящей пыткой, но не смотреть – ещё мучительней.
Глаза его распахнулись в два раза шире обычного, хотя это и казалось невероятным, когда она, прокрутившись, очутилась у него на коленях, и просто сексуальный танец превратился в бесплатный полупрофессиональный private lap dance. Недопитая кровавая Мэри вывалилась из его рук и расплескалась по полу, он попытался обнять её, но она его оттолкнула и, расстегивая ужасающе медленно пуговицы блузки, прошептала на ухо «you can look but you can’t touch». Он не думал, что она решится-таки снять блузку, но та с легким шелестом отлетела в сторону, обнаружив нежно-розовое, персикового оттенка белье. Его ладони горели от желания прикоснуться к ней, и пока он раздумывал, не послать ли куда эти её шит-правила, Мари поднялась, потянула следом его и продолжила свой безумный танец, прижимаясь к нему всем телом и дразнящее медленно расстегивая юбку.
Пришедшие в себя одноклассники свистели и аплодировали, но в их головах стояла звенящая тишина, смесь алкоголя, желания и эмоциональной комы. Они не слышали ничего, кроме молчания, - но это молчание повисло вдруг вместе с концом трека. Онемевший ди-джей забыл, что не мешало бы ставить следующий. Спирито вдруг в один момент от этой тишины протрезвела. Она схватила свою блузку и, не оглядываясь, побежала прочь. Ей вслед неслось улюлюканье.

Именно этого он и боялся.
Её тонкой фигурки в скудном лунном свете, подобравшей под себя колени, спрятавшей за темнотой лицо и всматривающейся в небо. Он сглотнул и присел рядом, на остывающие ступеньки.
- Держи, - он протянул ей джин, - Та самая гадость, что ты любишь. Не представляю, за что.
- Спасибо. Уйди.
- Я знаю, я не лучший кандидат в утешители, но я правда хочу тебе помочь.
- Знаешь, сколько раз я слышала эту фразу в последнее время? Это не школа, а какой-то гребанный красный крест.
Он не знал, что ещё сделать, поэтому просто пригладил рукой её волосы.
- Какая же я дура. Сама не пойму, как я, факин шит, могла это сделать.
- Ничего ты такого не сделала…
- Выставила себя на посмешище…
- Я тебе обещаю, что ни один траханный ублюдок над тобой смеяться не будет.
Марисса вдруг прильнула к нему всем телом и спряталась на его груди, как ребенок. Он только крепче прижал её к себе, слушая тихие всхлипы.
- Хавьер спит с Лухан, - она открыла бутылку, сделав большой глоток, и протянула ему.
- И? – он тоже отхлебнул немного и вернул ей.
- И мне всё равно. Даже не жаль, и я не злюсь, что мне лгали… абсолютно ничего. Может быть, немного обидно за Лухан. Ещё я вдрызг рассорилась с Мануелем из-за Мии. Представляешь себе такое?
- Ты очень изменилась, это точно.
- Ты тоже. Это страшно, правда? – спросила она тихо-тихо.
- До колик в животе. Но мне кажется, так себя чувствуют все. Не переживай, если остальные пережили, то и мы справимся.
Он сам не заметил, что впервые ему далось это слово – мы. Не ты, не я. Но Марисса заметила. Слова закрутились вихрем вокруг неё. Она подняла голову, вглядываясь в его лицо.
- Скажи, как ты ухитряешься, будучи в принципе подонком, быть иногда таким милым и хорошим, что просто обнять и плакать? Перевязать ленточкой и под новогоднюю елку?
- Не знаю, конфетка, - он ухмыльнулся.
Вопреки его ожиданиям она улыбнулась в ответ.
- Да, натворила я дел в этой школе.
- Брось ты, всего лишь стриптиз.
- Ты думаешь? – она спросила иронично.
- Ну ладно, не просто, у тебя потрясно вышло.
- Только потрясно? Ты хочешь сказать, что видел лучше?
- Ладно, ладно, я в жизни ничего такого сексуального не видел. Только не надо прямо сейчас начинать надо мной прикалываться.
Они молчали, греясь в теплоте своих сплетенных тел.
- Почему у нас всё должно быть так факин шит неправильно?
Слова покрепче схватили свои пакеты с попкорном и с открытыми ртами ожидали его ответа. С этими замороченными детьми было так сложно. Чтобы привести их на эти ступеньки, они чуть ли через голову не прыгали да наизнанку не выворачивались.
- Я не знаю. Мы столько раз начинали заново, и всё время всё портили. Это я виновата, наверное…
- Фак, да ни в чем ты не виновата. Это я виноват.
- Сейчас поссоримся. Я не хочу больше с тобою ссориться.
- Я тоже, мне так надоело с тобой воевать. Только как?
Слова разделились на две группы поддержки и со смешными цветными помпонами прыгали, танцевали и аплодировали, скандируя «Ну скажи же ты ей!» и «Скажи ему правду!», но непослушные дети, которые так привыкли с собой бороться, а от слов – бегать, даже не трудились отмахиваться.
- Просто, - ответила Марисса.
Он только выжидательно на неё взглянул.
- Знаешь, я никогда не сдавалась, не бросала ничего на полпути…
- К чему ты ведешь?
- Я просто уйду.
Слова отчаянно застонали, часть начала свистеть и требовать набить морду сценаристу.
- Куда? – он ещё не понял, что именно она имеет в виду.
- Не знаю, куда-нибудь. Мало, что ли, школ в Буэнос-Айресе? Или вообще уеду из страны. Давно хотела пожить в Испании, да и Лука, мой дядя, сто лет меня приглашает…
Руки Пабло стали вдруг по плотности как металлические обручи.
- Ты уедешь навсегда? Зачем? – его голос вдруг стал выше.
- А зачем мне оставаться? – ответила она вопросом на вопрос.
- Ты мне нужна.
- Почему?
Слова обрадовано запрыгали, подсказывая на ухо правильный ответ. Но обрадовались они слишком рано. Пабло резко выдохнул и отпустил Мари из объятий, затем провел тыльной стороной ладони по её щеке, но сказал не то, что собирался.
- Тебя не уговорить остаться?
- У тебя, может, и получится. Только не стоит.
- Да, я понимаю. Жаль, что мы с тобой причинили друг другу столько боли.
- Мне тоже очень жаль. Ты простишь мне?
- Конечно. А ты?
- Я тоже.
Марисса поднялась, и он встал следом.
- Ты даже прощаться не будешь ни с кем?
- Нет. Не люблю плакать на людях.
Она привычным движением пригладила его волосы, и эта её рука задержалась у его лица. Он щекой прижался к её ладони, и они простояли так несколько минут. Пока школа праздновала, сама не понимая что, Марисса зашла внутрь, быстро собрала часть вещей – только самое необходимое, сказала она себе – и собралась выйти из комнаты. Девочка из зеркала тоскливо на неё посмотрела, затем подняла руку и вытерла беспрестанно льющиеся слезы. Хриплым голосом она ей – себе – пообещала.
- Может быть, когда-нибудь.

У любви есть зубы, и она кусается. Любовь наносит раны,
которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно
заставить эти раны затянуться.В этом противоречии и есть
истина - когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва.

Стивен Кинг