Четверг, 28.03.2024, 18:12
Приветствую Вас Гость RSS
Esprit rebelle
ГлавнаяГолос - ФорумРегистрацияВход
[ Список всех тем · Список пользователей · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Разделы для v.I.p. .::. 50 messages on forum » Fan-fiction .::. Фан-фики » Голос (by Луисанка)
Голос
katya_shev@Дата: Суббота, 07.05.2011, 23:01 | Сообщение # 1
We love you!
Группа: v.I.p.
Сообщений: 516
Репутация: 6
Статус: Offline
Автор: Луисанка
Название: Голос
Статус: завершен
Размер: 6 страниц
Бета: нету такой
Размещение: на ТопКино
Персонажи/Пары (Пайринг): Лухан и Блас
Жанр: Н/с
Рейтинг: PG
Дисклеймер: Крис Морена
Содержание (Саммари): узнаете..
Предупреждения: никаких
От автора: ОТЗЫВЫ НА МЫЛО
E-mail: Erreway3000@yandex.ru

Она снова перевоплотилась в тело мертвого опекуна и брата. Ему тогда исполнилось восемь лет. Он был высок для своего возраста, тонкий в кости и с тонкими же чертами лица.
Он вспомнил, как пахло в комнате, аромат гардении, которому мама отдавала предпочтение, словно бы витал в воздухе до сих пор.
А в зеркале, при мягком свете лампы, он мог видеть овал лица, такого хорошенького, – задумчивые глаза и гладкая нежная кожа. Лицо, полное жизни.
Звали его Блас.
Окна и французские двери были закрыты, потому что стояло знойное лето. Жара давила своими влажными пальцами на стекла, однако в доме было прохладно, и накрахмаленная рубашка шуршала при каждом движении. А ему хотелось окунуться в жару, хотелось приключений, но он таил эти желания в себе и поцеловал маму, пожелав ей спокойной ночи. Легонько клюнул в душистую щеку.
Мама распорядилась снять дорожки с пола и отнести их на чердак, как это делали всегда в июне. Мальчик босыми подошвами чувствовал, как гладки сосновые навощенные половицы, когда осторожно прошел через холл с панелями из кипариса и картинами в потускневших золотых рамах. Он поднялся по витой лестнице в кабинет отца.
Здесь привычно пахло табачным дымом, кожей кресел и виски «Бурбон». Мальчику нравился кабинет с его закругленными стенами, тяжелыми, массивными стульями, обитыми кожей цвета портвейна, который папа пил иногда после ужина. Закруглявшиеся вдоль стен полки были забиты книгами и разными ценными диковинками. Он любила человека, сидевшего за огромным столом с сигарой во рту, со стаканом в руке, склонившегося над счетами. У него был раскатистый голос, сильные руки и мускулистая грудь. И объятие его было совсем иное, чем нежный и сдержанный мамин поцелуй.
Мальчик подошел к отцу, и его голова на плече отца задержалась дольше, чем обычно. Неужели он предчувствовал, что больше никогда не будет вот так, в безопасности, сидеть на его коленях? А потом он спустился по лестнице и прошел мимо комнаты брата. Брат еще не спит. Ему еще не время ложиться, потому что он на четыре года старше его, поэтому долго не спит летними вечерами и смотрит телевизор или читает, сколько ему заблагорассудится Однажды он станет хозяином усадьбы «Прекрасные грезы» и займет место отца в круглом кабинете за большим столом. Он займется повседневными делами и будет следить за полевыми работами, ждать урожая и жаловаться на правительство и низкие цены на хлопок. Потому что он – старший сын.
Сегодня Бласа ожидали приключения. Он все давно спланировал и, очутившись в своей комнате, занялся приготовлениями к ним. Он погасила свет и стал переодеваться в темноте, посеребренной луной, едва сдерживая возбуждение. Вместо рубашки он надел шорты и футболку. Сердце часто билось в груди, пока он укладывал подушки так, чтобы они напоминали спящую фигуру. Потом достал из-под кровати свои припасы. В плетеной корзине для пикников лежала бутылка с тепловатой кока-колой, пакетик печенья, которое он утащил из кухни, небольшой перочинный ножик, спички, компас, водяной, полностью заряженный пистолет и красный пластмассовый карманный фонарик.
Он посидела немного на полу, словно бы собираясь с духом. До него едва слышно доносились звуки музыки из маминой гостиной. Поднимая оконную раму, Блас улыбнулся. Юный, ловкий, полный предвкушений, он перекинул ногу через подоконник и нащупал большим пальцем опору в буйных зарослях плюща. Влажный, сладкий от аромата цветов воздух наполнил легкие, пока он спускался вниз. Ветка впилась в подошву, и он зашипел от боли, но продолжал спускаться, напряженно глядя на освещенные окна первого этажа. «Я промелькну, словно тень, – подумал Блас, – и никто меня не увидит».
Он – Блас, мальчик-шпион, и у него назначена встреча с его связной ровно в десять тридцать пять.
Блас подавил смешок, едва не задохнувшись от переполнявшего его веселья, и в тот же момент коснулся ногой земли.
Его волнение еще больше возросло, когда он отпрыгнул в сторону и быстро спрятался за мощные стволы величественных старых деревьев, осенявших тенью дом, а затем, осторожно выглянув, посмотрел на слабый голубой отсвет, пульсировавший в окне у брата, сидящего перед телевизором. А потом Блас взглянул наверх – в комнатах отца и матери окна мягко светились. Родители проводили вечер порознь.
«Если меня сейчас увидят, то задание окончится провалом», – подумал мальчик и согнулся в три погибели, пробегая через сад. Любой ценой он должен добраться до места встречи, потому что сейчас судьба всего мира зависит от него.
Он выкатил из зарослей камелий свой велосипед, положил корзинку в багажник и повел велосипед по густой траве, окаймляющей длинную подъездную дорожку, усыпанную гравием. Дом и огни постепенно отдалились и потускнели.
И тогда он понесся как ветер, воображая, что его маленький велосипед – мощный мотоцикл, оснащенный баллоном с нервно-паралитическим газом и скользким от смазки автоматом. Он летел, разрезая густой воздух, а лягушачий хор и стрекот цикад казались ей грозным рыком воображаемого мощного мотоцикла.
На перекрестке Блас свернул налево, затем легко спрыгнул на землю и направился по узкой дорожке к зарослям кустарника, где легко можно было спрятать велосипед. Хотя луна светила довольно ярко, он вынул из корзинки фонарик. Улыбающаяся с циферблата часов физиономия дала ему знать, что он приехал на пятнадцать минут раньше срока. Бесстрашно, бездумно Блас свернул на тропинку, ведущую к болоту, и пошел навстречу концу лета, детства. Жизни.
Мир здесь был полон звуков: шумела вода ручьев, стрекотали насекомые. Свет фонарика терялся в чаще шелковичных деревьев и кипарисов, с которых клочьями свисал мох. Цветы магнолии источали пряный, сладкий аромат. Путь к тайному месту их встреч был хорошо знаком, и он уверенно двигался по просеке вперед.
Он пришел первым и поэтому, взяв сухих веточек и прутиков из заранее приготовленной кучки, принялся разжигать огонь. Дым отогнал комаров, и он стал ждать с бутылкой колы и печеньем.
Шло время, и глаза у него стали слипаться под убаюкивающую музыку болот. Огонь проглотил прутья и угомонился, тихонько шипя. Поддаваясь дремоте, он положил голову на колени, подтянутые к подбородку.
Сначала какие-то неясные звуки были частью сна, а снилось ему, как он петляет по улицам Парижа, чтобы избежать встречи с коварным русским шпионом, но, когда под чьей-то ногой хрустнул сучок, он рывком поднял голову, и сон отлетел, словно его и не бывало.
– Пароль!
На болоте воцарилось молчание, если не считать монотонного жужжания насекомых и слабого потрескивания умирающего огня.
Блас поднялся на ноги и нацелился на кусты фонариком, словно револьвером.
– Пароль! – крикнул он снова.
Но теперь шорох раздался сзади. Мальчик круто обернулся, сердце у нее подпрыгнуло, и лучик фонарика нервно заплясал на кустах. Страх, который так редко ему приходилось чувствовать за короткие восемь лет, обжег горло.
– Выходи, перестань прятаться. Ты меня не испугаешь.
Теперь раздался звук слева, словно кто-то насмешливо хмыкнул. В животе мальчика змеиным клубком шевельнулся страх, и он отступил назад. И услышал совсем рядом смех, тихий, хриплый.
Он бросился бежать сквозь тени, а зловещий фонарик прыгал в руке. Ужас душил крики в горле. Кто-то, шумно дыша, бежал за ним. Быстро, очень быстро и уже очень близко. Потом его что-то ударило сзади. Боль пронзила спину, и мальчик упал. Рыдание вырвалось из его груди. Тяжесть тела пригвоздила его к земле. Он почувствовала запах пота и виски.
Теперь Блас закричала, долгим отчаянным криком:
– Лухи! Лухан, на помощь!

Очнувшись, Лухан увидела, что лежит на вымощенном каменной плиткой полу внутреннего дворика, а на ней лишь ночная рубашка, уже промокшая под весенним дождем. Лицо у нее тоже было мокрым от слез. Крики отдавались эхом у нее в голове, и она никак не могла понять, кто кричит – она сама или испуганный мальчик, которого она не может забыть.
Лухан перекатилась на спину, подставив дождю лицо, чтобы он охладил пылающие щеки и смыл слезы. Такие видения лишали ее сил, оставляли с ощущением, что ее сейчас стошнит. Раньше она умела преодолевать наваждения, иначе приходилось испытывать жгучую боль от ударов отцовского ремня.
– Я из тебя изгоню дьявола, девчонка!
Ему дьявол чудился повсюду. В каждом поступке и соблазне он видел руку сатаны. И старался изо всех сил, чтобы изгнать эту дьявольскую скверну из своего единственного ребенка.
Чувствуя боль в животе и тошноту, Лухан почти пожалела, что ему это не удалось. Ее удивляло, что в течение нескольких лет она словно лелеяла в себе эту странность, пыталась уяснить, что это такое, даже радовалась ей.
Но еще был Блас. И чем дальше, тем он вспоминался все чаще, и эти воспоминания о нем в детстве жгли сердце. И пугали. То, что случилось с ним, постоянно преследовало ее. И она давала себе обещание, что не допустит вновь этих перевоплощений, которые изнуряли ее, лишали сил. Однако вот она лежит распростертая на каменном полу патио, под дождем, не имея ни малейшего представления, как очутилась тут. Она была в кухне, где горел свет и играла музыка, заваривала чай и одновременно читала письмо. Оно и подействовало как спусковой крючок, поняла Лухан, медленно поднимаясь на ноги. Лухан закрыла дверь во внутренний дворик. В воплощенные боль, страх и кошмар той ужасной ночи. И до сих пор она не знала, кто это сделал и почему.
Все еще дрожа, Лухи вошла в ванную, разделась, включила горячий душ и стала под струю.
– Я не могу помочь тебе, – прошептала она, закрывая глаза, – не смогла тогда, не могу помочь и теперь.
– Я не могу ничем тебе помочь, – повторила Лухан. – Но никогда тебя не забуду.
Воспоминания нахлынули на нее, унесли в то лето. В то давнее знойное лето, которое, казалось, никогда не кончится. То было беззаботное лето невинных забав и дружбы – сочетание, которое накидывает на мир вокруг розовый покров. Но однажды ночью все изменилось.
Лухан перенеслась на много лет назад, почувствовала себя маленькой девочкой.

В тот вечер на ужин у нас был цыпленок с рисом. Несмотря на вентиляторы под потолком, в доме стояла такая жара, что кусок не лез в горло. Однако отец желал, чтобы я благодарила за ниспосланную свыше еду, даже если бы на тарелке лежала одна рисинка.
Он был большой, мой отец, с мощной грудью и сильными руками. Я слышала, что когда-то он считался красивым. Годы по-разному отражаются на внешности человека, на моем отце они сказались скверно. Они принесли с собой горечь и жестокость, под которыми скрывалась низость. Он гладко зачесывал назад черные волосы, открывая лицо, состоящее из острых углов и словно бы высеченное из скальных пород. Глаза были темные, и в них горел огонь, который я иногда замечала во взгляде некоторых проповедников, выступающих по телевидению или глаголющих на улице.
Мать боялась его. Я старалась простить ее за это, потому что из-за своего страха перед ним она никогда не приходила мне на помощь во время его попыток вбить в меня ремнем такой же страх перед его мстительным богом.
В тот вечер за ужином я сидела очень тихо, надеясь, что, может быть, он не обратит на меня внимания. В душе у меня разгоралось радостное предвкушение ночной вылазки. Я смотрела в тарелку и старалась есть не медленно, не быстро, а так, чтобы он не мог обвинить меня ни в пренебрежении к еде, ни в прожорливости. Я помню жужжание вентиляторов и позвякивание вилок. Помню молчание, молчание испуганных душ, живущих в вечном страхе.
Когда мать предложила отцу еще кусочек цыпленка, он вежливо поблагодарил ее и взял добавку. И мы вздохнули с некоторым облегчением. Это был хороший признак. Ободренная этим, мать осмелилась заговорить о томатах и кукурузе, которые так славно уродились. Скоро надо будет закручивать консервы. В «Прекрасных грезах» тоже займутся заготовками, и, если они попросят помочь, ей, наверное, стоит согласиться? Мать, конечно, и словом не обмолвилась о деньгах, которые заработает. Это отец был кормильцем семьи, и никому из нас не позволялось забывать об этом обстоятельстве.
Мама опять затаила дыхание. Иногда одно упоминание о Лэвеллах заставляло наливаться кровью темные глаза отца. Однако сегодня вечером он милостиво согласился позволить помочь при условии, что она не пренебрежет ни одной своей обязанностью под кровом, который он ей дал. Лицо матери смягчилось и стало опять почти хорошеньким. Я и теперь время от времени, если как следует напрягу память, могу вспомнить время, когда мама была хорошенькой.
– Я завтра пойду к миссис Лайле и договорюсь обо всем, – сказала она. – Ягоды поспевают, и я тоже заготовлю желе. У меня где-то есть воск, чтобы закрывать банки, но не помню точно, где он.
Наверное, мой самоконтроль ослаб во время этого миролюбивого разговора, я больше думала о предстоящем приключении и поэтому, не подумав о возможных последствиях, сказала то, что навлекло на меня родительский гнев. «Коробка с воском стоит на верхней полке шкафчика, который висит над печкой, за патокой и кукурузным крахмалом», – подумала я и машинально сказала об этом вслух и протянула руку к кружке с остывшим сладким чаем, чтобы запить липкий рис. Не успела я сделать первый глоток, как воцарилась напряженная тишина, заглушившая даже однообразно-монотонный шум вентиляторов. Я до того испугалась, что мое сердце начало стучать, словно молоток, а в ушах зазвенело от прилива крови к голове.
Отец заговорил тихо, мягко, как всегда, прежде чем впасть в ярость:
– А ты как узнала о том, где находится воск, Виктория?
Я соврала. Глупо было врать, потому что уже все погибло, но слова вырвались сами собой в отчаянной попытке защититься. Я сказала, что видела, как мама туда убрала коробку. Просто запомнила это, вот и все.
Но он без труда опроверг мою ложь. У отца было чутье на ложь, и он не оставлял от нее камня на камне. А когда я это видела? И почему я так неважно учусь, если у меня настолько острая память? И откуда мне известно, что коробка стоит за патокой и крахмалом, а не впереди них?
Мама молчала, пока тихим мягким голосом он бомбардировал меня своими вопросами, словно кулаками, обернутыми шелком. Она сцепила дрожащие руки, но не посмела возразить, встать на мою защиту. Она молчала, а отец говорил все громче и вскочил из-за стола. Она молчала, когда у меня из руки выскользнул стакан, упал на пол и разбился. Осколок задел мне щиколотку, и сквозь нарастающий ужас я почувствовала легкую боль.
Сначала отец, конечно, проверил. Когда он открыл шкафчик, отодвинул бутылки, медленно вынул квадратную коробку с воском из-за кувшинов с черной патокой, я заплакала. Тогда еще я могла плакать. И надеяться. Даже когда он рывком выдернул меня из-за стола, я еще надеялась, что наказанием будут молитвы, многочасовые молитвы, от которых онемеют коленки. Иногда – во всяком случае, тем летом – этого наказания оказывалось достаточно.
Я умоляла его о прощении, а он громовым голосом, цитируя Библию и упрекая в том, что я сею зло в его доме, тащил меня в мою комнату. Я не сопротивлялась. Не пыталась вырваться. От этого было бы только хуже. Четвертая заповедь была священна, и надо было почитать отца своего, даже если он избивает тебя до крови.
От сознания своей праведности он раскраснелся, он весь сиял от нее, как солнце. Он только ударил меня по лицу, но этого оказалось достаточно, чтобы я перестала его умолять и просить прощения. Я уже не надеялась.
Я лежала на постели ничком, покорная, как жертвенный агнец. Звук выдергиваемого из брюк ремня был зловещим, словно шипение змеи.
Он бил меня, а сам проповедовал, и голос его поднимался до оглушительного рева. В этом реве слышится отвратительное возбуждение, какое-то зловещее удовольствие, непонятное мне, но которое я слышу каждый раз во время истязаний.
Он оставил меня, рыдающую, и запер дверь снаружи. Через некоторое время, наплакавшись вволю, я заснула.
Когда я проснулась, было темно. Мне показалось, что я горю огнем. Я стала молиться, чтобы гнездящееся во мне нечто наконец покинуло меня. Впервые это странное состояние нашло на меня, и я решила, что заболела лихорадкой.
А потом я увидела Бласа, увидела так ясно, словно сидела с ним на просеке у болота. Я ощущала ночные запахи, слышала плеск воды, комариный писк, жужжание насекомых. И, как Блас, я услышала шорох в кустах. Как и Блас, я испугалась. На меня нахлынула жаркая волна страха. Когда он побежал, я тоже пустилась бежать, воздух с рыданиями вырывался у меня из груди, так что стало больно. Я увидела, как он упал, подмятый тяжестью тела настигшего его человека.
Мелькнула какая-то тень, неясные очертания чьей-то фигуры, хотя Бласа я видела ясно.
Он звал меня, просил помочь.
А затем я погрузилась в кромешную тьму. Когда я проснулась, уже встало солнце. Я лежала на полу. А Блас исчез…


 
Форум » Разделы для v.I.p. .::. 50 messages on forum » Fan-fiction .::. Фан-фики » Голос (by Луисанка)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024
Сайт управляется системой uCoz