Отмучились? Не верю! Но я так счастлив...

Фелиситас сидела во всей своей красе на диване, обложившись чемоданами.
-Ты быстро пакуешь вещи, не хочешь принять участие в конкурсе? – устало поинтересовался Пабло, кидая ключи на столик. Жалобно звякнув, они описали дугу и упали на пол. Промахнулся. Ничего не изменится.
Он каждый день промахивался, с какого бы расстояния не кидал. Однажды он загадал, что в тот день, когда он сможет все изменить, ключи упадут точно на столик. И тогда он все изменит. А пока промах обозначал только одно...
-Я остаюсь! – заявила Фели. – Я не хочу, чтобы общество обсуждало, как ты меня бросил и как наставлял рога с этой Колуччи
-Хорошо, дорогая, я очень рад, что ты все-таки решила остаться. – Ключи не обманули. Жаль.
-Я видела такое симпатичное платье в новом бутике, - затараторила она без перехода, и Пабло отключился от разговора, размышляя о своем. Нет, так дальше нельзя.
-Я подаю на развод, - вдруг заявил он.
-Что?
Ключи ошиблись.

Сегодня он снова смотрел вниз из окна своего кабинета, но мысли были уже о другом. Ему не терпелось завершить все это побыстрей, покончить с затянувшимися ошибками.
-Привет! – Мия опять заглянула под вечер, когда все пациенты спокойно разошлись по домам. Она выглядела не лучшим образом, но все же улыбалась.
-Привет, - Пабло отошел от окна и сел в кресло. – Что вас беспокоит, уважаемая?
Мия рассмеялась.
-Тебе только очков не хватает, а так настоящий идиот.
-Ну спасибо тебе, - Пабло сделал вид, что смертельно обиделся.
-Хватит тебе! – Мия села напротив, бросив сумку на пол около кресла. – Я развожусь.
-Поздравляю. Я тоже.
-По крайней мере, я думала, что развожусь, - грустно добавила она.
-Что такое? - спросил обеспокоено Пабло.
-Габриель не дает мне развод. Он сказал, что я не дождусь.
Они замолчали. В тишине мягко бились о стекло посторонние, уже не различимые звуки. Часовая и секундная стрелка на миг коснулись друг друга, и время словно замерло. До следующего касания.
-Что ты будешь делать?
-Не знаю, наверное, просто убью его.
Молчание. Туго натянутые струнки нервов зазвенели.
-А почему он не хочет давать развод?
-Не имею ни малейшего представления. Он чуть не убил Ману вчера.
-Мы что-нибудь придумаем.
-Надеюсь. А ты разводишься с Фелиситас?
-Да, я с утра подал заявление. Вот разведусь и уеду куда-нибудь. Кстати, я сегодня перечитал ворох газет, только хвалебные статьи.
-Я знаю, - ровно ответила Мия. – Но мне почему-то уже все равно.
-Все будет хорошо.
-Нет, не будет, Пабло. Я чувствую, что уже никогда ничего не будет хорошо. В воздухе пахнет гарью. Мы умираем.
Он испугался ее слов, испугался выражения лица. Испугался того, что она права. Лучше уже не будет, как бы они не пытались все исправить. Зато хуже – возможно.

-По-моему, она ободрала тебя до нитки! – недовольно заметил Серхио, когда счастливый Пабло снова стал холостым.
-Хватит тебе, пап, это лишь малая толика того, что она могла урвать.
Бракоразводный процесс состоялся через неделю после подачи заявления. Серхио использовал все свои связи, чтобы его сына развели как можно быстрее.
-Ну что, теперь будешь шляться по барам и кабакам? – спросил довольный Томас, который был его адвокатом на этом процессе.
Пабло с удивлением посмотрел на него.
-Только если с тобой, Эскурра.
-Моя Фернанда меня не поймет.
-Придется брать Лассена, - притворно огорчился Пабло, - а то и Агилара.
-Маркуса Луна не отпустит, - возразил Томас.
Они засмеялись. Томас закурил, красиво выпуская дым колечками. Все трое были счастливы, даже Серхио чувствовал себя лет на пять-десять моложе.
-Неужели, чтобы почувствовать себя счастливым, надо развестись? – задумчиво спросил Пабло.
-Я не слишком хочу пробовать, - испуганно заявил Томас.
-Ну да, это как в том анекдоте про козу, - произнес Серхио. – Чтобы почувствовать себя псевдо-счастливым, надо завести козу, помучится с ней. А чтобы счастливым, нужно просто избавиться от нее.
-То есть, Митре отведена роль козы? – откровенно заржал Томас. Пабло не улыбнулся. Он с испугом смотрел в холодные глаза отца и видел в них того самого человека, что и много лет назад. Холодного циничного подонка. Пабло понял, на кого он намекал. Нет, не на Фелиситас, на Мариссу.
-Ты не прав, - тихо шепнул он.
Серхио не ответил. Его ничто не могло переубедить.
-Кстати, а что было в том конверте? – он попытался разрядить обстановку.
-В каком конверте? – удивился Пабло. Томас отошел позвонить своей обожаемой Фернанде. Пабло с ехидной усмешкой наблюдал за ним.
-На прошлой неделе на старый адрес приходил конверт с твоим именем. Я его передал тебе. В день премьеры фильма, помнишь?
Пабло напрягся. Почему-то этот момент выпал из головы.
-Кажется, припоминаю, - наконец, сказал он. – Я оставил его в машине и не посмотрел, что внутри. А почему ты спрашиваешь?
-Конверт был из Америки...
-Ты подумал, что это от мамы?
Серхио промолчал.
-Я посмотрю и скажу тебе.

Глава пятая. Предложение

-От какого предложения ты не сможешь отказаться?
-Прострелить тебе голову, если только...

На этот раз, ключи, печально звякнув, приземлились на гладкую полированную поверхность столика, оставив на нем длинную царапину. Но ему было все равно. Все это было к переменам. Да выбросит он этот чертов столик к чертям собачьим! Все теперь будет иначе.
Он прошел в кухню и заварил кофе.
Затем вскрыл конверт, провалявшийся неделю в машине. Нет, это не письмо от матери. Это вообще не письмо. Это рекламный буклет, приглашающий психологов работать в наркологической клинике где-то в Калифорнии. К нему прилагался отпечатанный на лазерном принтере лист. Все-таки, было письмо.
Это было приглашение. Нет, это было предложение, от которого было глупо отказываться. Поработать психологом в этой самой клинике. Размер зарплаты заставил его глаза пробираться мелкими шажками ко лбу.
Письмо было на его имя, хоть и сделанное под шаблон.
" Уважаемый Пабло Бустаманте,
мы имеем честь пригласить вас к сотрудничеству с нашей клиникой на должности...
В ваши обязанности входит....
О вас мы узнали из всемирного большого справочника докторов.
С уважением"
-Какой-какой справочник? - Пабло задал самый тупой на свете вопрос. И задал его листку бумаги, смятому в руке.
Он пересмотрел буклет с ног до головы и нашел телефон этой лечебницы.
-Здравствуйте, - начал он, когда на том конце трубки вежливый женский голос отозвался стандартным: "Клиника "Reality". Слушаю вас"
-Здравствуйте, - Пабло с трудом вспоминал крошки английского языка, осевшие в его голове. – Мне пришло письмо о должности психолога. Я Пабло Бустаманте.
-Подождите секунду, я переключу вас на отдел кадров, вам все объяснят.
Заунывная музыка полилась в ухо. Раздражающе слащавая мелодия не прекращалась очень долго, но трубку наконец сняли.
-Здравствуйте, мистер Бустаманте.
Пабло потерял дар речи. Быстрая и оперативная работа.
-Здравствуйте. Мне пришло письмо...
-Да, - это был мужчина, с сочным басом, очевидно сангвиник, говоривший излишне радостным тоном. – Мы бы хотели принять Вас на работу.
-А откуда вы узнали обо мне?
-Слухами земля полнится, - как-то загадочно ответил мужчина. – Вы согласны у нас работать? Оплата, конечно, невысокая. Но вы сможете сдать экзамены в соседний университет и поднять уровень знаний, и повысить квалификацию. А проживание в клинике. Контракт заключаем на пять лет. Я вам рассказываю, чтобы вы знали, что летите не незнамо куда, а в определенное место на определенную должность.
-В Америке не хватает психологов? – только и успел вставить Пабло.
-Большинство наших пациентов из Южной Америки, в основном, из Аргентины. Клинику пять лет назад организовал один аргентинец. Вы можете подумать...
-Нет, я согласен.
Пабло не ожидал, что произнесет это.

-Ты переезжаешь в Америку? – Мия упала в кресло, чуть не вылив на себя чашку горячего кофе.
-Да, это очень выгодное предложение, очень выгодная работа.
-Пабло, ты меня бросаешь? – истерично выкрикнула подруга. – Как ты можешь?! Я же не смогу тут одна.
-Ты сильная, ты сможешь, - уверено ответил Пабло.
-Ой, прости, - она смахнула слезы. – Я эгоистка, думаю только о себе. Я ведь и правда понимаю, что для тебя так намного лучше, сама же советовала. Это идеальный выход. К тому же, может, ты еще и вернешься, - неуверенно добавила она.
-Обязательно. А когда будет отпуск, я навещу тебя, солнце, и мы вместе поедем в Лондон. Может, папу возьмем, или ...
-...или Соню?
Они рассмеялись.
-Сестренка, я тебе обещаю, все будет хорошо.
-Я знаю, - она подняла на него глаза. – Я верю тебе. Но я буду скучать, Пабло. К тому же, Ману уезжает...
-Как уезжает?
-Ну, он же не навсегда приехал, только на премьеру. А пообщавшись с моим мужем, вообще испугался и решил убежать раньше срока. Знаешь, он не предложил мне работать с его кинокомпанией. Он вообще мне ничего не предлагал.
Пабло задумался. Что-то здесь не так.
-А какого черта он вообще приезжал в Аргентину?
Мия растерянно пожала плечами.
-Мне кажется, не ради меня. За эту неделю мы почти не встречались. Мне кажется, он так и не простил меня.
-Ты опять начинаешь! Я миллион раз говорил, что тебе не за что просить прощения. Ты не виновата.
-Я знаю, но он-то об этом не догадывается!
-Давай ты просто не будешь об этом думать, - попросил Пабло. – Тебе следует решить, что же делать с Гарсией.
-Не знаю, Пабло, не знаю. Я пришла к выводу, что не хочу что-либо менять. Тем более сейчас, после такого успеха фильма. Мне уже принесли столько сценариев!.. А продюсер предлагает начать съемки еще одного фильма. Про наркотики. Только на первом плане будет уже не любовь, а... Ну, ты понимаешь... – она оглядела комнату. – А кто будет следить за твоей квартирой?
-Я не думал об этом. Давай я оставлю ключи тебе. Может, пригодятся комнаты.
-Мне будет тебя очень не хватать.
Они обнялись. Мия изо всех сил старалась не разрыдаться.

-Так зачем ты все-таки приезжал? – Пабло вертел в руках бокал с соком, пристально глядя на Мануэля.
-На премьеру, - равнодушно отвечал тот. – Неужели ты думал, что я приехал лишь ради Мии?
Пабло промолчал. Сейчас, глядя на этого холодного человека, он даже мысли такой не могу допустить. Жизнь меняет людей.
-Я уезжаю.
-Мия говорила. Будешь работать в наркологической клинике? – глаза Ману как-то странно блеснули.
-Да.
-А тебя ничего не смущает? – как ни в чем ни бывало продолжил Агирре. – То, что ты, возможно, не сможешь помочь наркоманам. Ведь ты же...
-Замолчи.
Пабло со стуком поставил стакан на столик.
-Это моя жизнь, я буду заниматься тем, чем хочу.
-Чтобы забыть?
Мануэль пристально смотрел на него. Пабло стало холодно.
Да, чтобы забыть. Я делаю это, чтобы забыть. Чтобы забыть ее глаза. Чтобы перестать чувствовать ее боль.
Но я не забуду. Просто не смогу. Это невозможно. Это будет лишь очередная жалкая попытка вырваться из крепких уз памяти. Уз, которые никто не может разорвать.
-Ладно, - Ману встал. – Я позвоню тебе. Может, встретимся как-нибудь. Там, в Америке.
Пабло растеряно смотрел ему вслед. Что-то не так, что-то сломалось и изменилось. Ману знает что-то. Но что?

Глава шестая. Отъезд

Мы не прощаемся навсегда. Мы никогда не прощаемся.
Но я знаю, что больше никогда тебя не увижу, братик... Так что... Все-таки...
Прощай?

Вещи собраны. Строчки зачеркнуты. Улыбки раздарены. Слезы высушены.
Перед глазами новая жизнь. Она уже манит, танцуя в ярких отблесках горящих мостов прошлой жизни. А та сгорела, сгорела дотла, извиваясь и корчась. Он просто облил ее бензином и ненароком чиркнул зажигалкой. А потом зажал уши, чтобы не слышать ее истошных воплей.
Интересно, а гореть больно?
Мия рыдала, изредка улыбаясь и показывая, что она очень за него радуется.
А он... Он не мог понять, радоваться ему или плакать. Все менялось, все теперь становилось иным. Он знал, что никогда не вернется.
Потому что через пять лет человек, сейчас стоящий среди провожающих его друзей, исчезнет. Его место займет другой, на пять лет старше, с другими принципами и приоритетами. Жизнь меняет людей, вырезая их судьбы по своему собственному оригинальному шаблону. А может, и не такому уж оригинальному.
Объятия, бесконечные объятия и поцелуи... От запаха чужих духов уже кружилась голова. А он понимал, что это в последний раз. Когда он вернется, все будет иначе.
Поэтому ему приходилось наслаждаться каждым мгновением, запоминать каждую секунду. И держать на лице широкую яркую улыбку, чтобы напоминать всем окружающим, что он в порядке, следуйте его примеру.
-Друг, мы будем без тебя скучать, - угрюмый Лассен под руку со своей любимой Вико смахивал несуществующие слезы платочком и тряс Пабло руку.
-Я тоже, Гидо, я тоже буду скучать.
-Смотри, - тем временем шептал Томас, - там в Лос-Анджелесе по улицам бродят толпами голливудские знаменитости. Возьми пару автографов.
-Я же буду не в самом городе. Клиника где-то в пригороде, в частном секторе.
-Ну ничего, выходные-то у тебя будут. Смотри, не заразись каким-нибудь сифилисом или триппером, - посоветовал Томми, за что немедленно получил по шее от Фернанды.
Пришла даже Лухан, прокуренным голосом сообщившая, что скоро переедет в Америку, следить за алкоголиком Паблито. Пабло улыбнулся и обнял ее. Она очень изменилась за время, прошедшее с окончания колледжа, стала взрослее, мудрее. И больше не тешила себя надеждами о будущем. Его для Лухан просто не существовало. Была работа и общество. Ничтожные мелочи, типа друзей и отношений ее не интересовали, поэтому Пабло был так рад ее видеть.
Пришли многие его сослуживцы, спешившие уже поделить его пациентов, пришел Ману, стоявший во всей этой разномастной толпе особняком.
Отца не было. Они попрощались вчера. Серхио огорчился, расстроился и заболел. Но даже он понимал, что в сложившейся ситуации так для всех будет лучше, намного. Он одобрил сына и... попросил прощения. За все. Словно навсегда расставался.
Это пугало Пабло. Все прощались с ним навсегда, словно и не надеялись, что когда-нибудь он постучится к ним в дверь и скажет, что вернулся. Только одна Мия верила...
Она стояла и глотала слезы.
-Мы не прощаемся, - тихо сказала она. – Никогда, Пабло. Я знаю, что ты вернешься. Ты просто обязан вернуться, потому что здесь остаюсь я. Потому что ты будешь помнить обо всех нас. Потому что я буду тебя ждать.
Они обнялись. Он гладил ее по голове, а она рыдала. Рыдала и вздрагивала от неподдельной боли.
И Пабло осознавал, что не должен ее бросать. К тому же, в такой сложный момент ее жизни. Она ведь видит, как вокруг нее рушатся стены, по кусочкам рассыпается привычная жизнь. Бесконечные ссоры с мужем, Ману, новый фильм. Отъезд Пабло.
Она выдержит.
-Ты выдержишь, - шепнул он ей. – Ты должна выдержать, сестренка. Ты сильная. Ты справишься. Ради меня. Ради своих фильмов. Ради своей свободы.
Она улыбалась, словно понимала, что не сможет, но не хотела лишать его надежды.
Просто не хотела.
-Все будет хорошо. Так надо.
Они махали ему вслед, кричали что-то, а он не слышал. В расплывавшемся перед глазами тумане он видел только лицо Мии, его лучшей подруги.
А потом и это пропало, прошлое на некоторое время отступило, чтобы он смог заглянуть в будущее.
Что он увидит?

-Клиника "Reality" слушает. Здравствуйте.
-Соедини меня с отделом кадров, с Брауном.
-Сию секунду.
-Да, здравствуйте, рад вас слышать, - раздался в трубке сочный бас.
-Ну как все прошло?
-Вроде он вылетает.
-А что с ней?
-Есть некоторые проблемы, но об этом лучше справиться у ее лечащего врача.
-Ладно. Ты очень помог мне, Браун.
-Для вас что угодно.
-Буду ждать дальнейших результатов.
Он положил трубку. Ну что ж, попробуем поиграть чужими жизнями. Первый ход сделан.

Часть вторая. Ее жизнь

I think I'm paranoid
And complicated
(Garbage, "I think I'm paranoid")

Глава первая. День

Чтобы выжить в этом фашистском мире, надо всегда знать фамилию, свою фамилию. При любых обстоятельствах. Первый признак, по которому они судят, что ты наширялся, - если не можешь сообразить, кто ты, черт подери, такой!
(Филип К. Дик, "Помутнение")

-О, великие боги! Я не могу больше так! Выпустите меня! Отпустите меня на волю!
-Закрой пасть, Джеферсон, боги глухи, - буркнула я и накрылась одеялом с головой.
Опять. Который день подряд начинался именно так, я просыпалась от диких стонов и визгов Элис. Она снова царапала стену и выла.
Я вздохнула и перевернулась на другой бок, уставившись широко раскрытыми глазами в стену. Я знала, что заснуть уже не выйдет. Сцепив зубы, я ждала, когда же откроется дверь.
Каждый день, каждый божий день на протяжении уже черт знает скольких лет начинался именно так. Исключение составляли лишь те счастливые деньки, когда или меня или Джеферсон сажали в аквариум.
Например, четыре дня назад Элис раздобыла где-то дозу и напала на медсестру. Она попыталась ее задушить. А что можно поделать с психопаткой да и наркоманкой в придачу? Судить невозможно – наркологическая клиника и так уже последняя стадия.
Аквариум и ударная доза успокоительного. И перед глазами туман и мутные тени прошлого.
Джеферсон относилась к тем счастливым неврастеничкам, которые на почве наркотиков сошли с ума. Она и без дозы могла напасть, ее приступы были неконтролируемы.
А в палатах обычно лежали люди с одинаковыми диагнозами...
Дверь с легким скрипом распахнулась. Когда же ее смажут? Это издевательство! Последние три месяца скрипит верхняя петля. Это же жутко действует на нервы, черт вас всех побери.
-Вон! – заорала я. – Выйдите вон!
Сквозь шум в ушах я расслышала тоненькие завывания Элис.
-Я ненавижу, ненавижу вас! Сволочи! Уйдите от меня, дайте мне умереть!!!
Начинался обычный день... Очередной день в наркологической клинике "Reality"
Они снова крутили ей руки.
-Отпустите! Ей же больно! – я орала, срывая голос. Я снова ничего не видела. Меня словно ослепляло от ярости, я раз за разом сходила с ума, скатывалась, скатывалась...
-Отпустите меня!!!
Элис выдыхалась. Спокойные санитары сжимали ее хрупкие запястья. Когда-нибудь послышится хруст, я уверена, и Элис не станет, они уничтожат ее, разотрут в пыль, раскрошат на мелкие-мелкие осколки.
Как же я их ненавижу.
-Где она брала вчерашнюю дозу, Спирито?
К кому они обращаются? Что им опять надо?
Я крепко зажмурилась, стараясь не глядеть на яркие пятна света, расплывавшиеся на белой стене. Я ненавидела свет. Я многое ненавидела, но яркие капельки света всегда вызывали тоску и старались о чем-то напомнить.
-Так, эта тоже не в себе. Может, их обеих перевести в аквариум? - ехидный голос одного из санитаров резал по ушам.
Что происходит? Меня резко выдернули из кровати. Я не открывала глаз. Нет, я проиграю, если открою... Я сгорю! Я ненавижу свет!
-Очнись, Спирито! Ты тоже ширялась вместе с этой?
Один швырнул меня на руки другому. Они очень долго играли мной, как волейбольным мячом. А я не могла открыть глаз.
Спирито... Это же я! Черт, я схожу с ума. Это же я!
-Я не... не знаю... – я с трудом говорила, терзая потрескавшиеся губы.
-Надо же, сообразила, что к ней обращаются, - умилился один из санитаров. Я никогда не могла запомнить их имен, они сменялись каждый день. Никто не возвращался снова. Никогда. А может, в бесконечном хороводе лиц и воспоминаний они просто смазывались и уходили из моей памяти?
Она, память, многого не выдерживала. Одно я должна была помнить всегда. Кто я такая. Иначе они поймут, что я снова сломалась, что я снова не выдержала, что я снова проиграла...
Ненавижу!!!
Ключевое слово моей жизни.
Горько кривлю губы. Один из них замахивается и бьет по лицу. По подбородку быстрым ручейком бежит кровь. Я не ощущаю боли, только яркий свет ослепительно бьет в плотно прикрытые веки, обжигает глаза. Я не посмотрю на вас. Нет... Нет!!!
-Где вы брали дозу?
-Не было ничего! – вдруг неожиданно спокойно отвечает Элис. – Ее со мной не было. Отпустите Спирито.
Я чувствую, как разжались железные объятия и я медленно оседаю на пол. Я не открою глаза, нет, не хочу...
-Где ты брала дозу?
-У Жаклин, - мрачно отвечает Элис. Дура, лучше бы ты прикинулась невменяемой, аквариум не так уж и страшен. А признаться, что купила у Жаклин, значит сдохнуть добровольно и в адских муках.
-Хорошо, - спокойно отвечают санитары. Я наконец-то приоткрываю глаза и вижу, как они выводят Элис. Сначала к главврачу, потом в карцер. Они не будут давать ей неделю лекарства, ее будет ломать. Она будет кричать. Но ее никто не услышит.
Как же я их ненавижу! Я сверлила взглядом их ровные спины. Я убью их, обязательно. Уничтожу.

Столовая. Ненавижу столовую. Здесь все как в колонии строгого режима. Все одеты одинаково, сидят за одинаково длинными и ровными столами. Улыбаются одинаково. Ложки даже одинаково держат.
Не могу.
Это видимость. Здесь мы стараемся быть серым монолитом, толпой. Массой. Никем
Кстати, у большинства это довольно хорошо выходит. Мы уже отвыкли от потасовок и пьяных танцев на столах. Даже прошли те времена, когда Элис выпрыгивала в центр и призывала своих могущественных богов. Каким богам она поклоняется, никто из нас так и не узнал.
Здесь мы старались молчать.
Нацепив на лицо напряженную широкую улыбку, я села на свое место. Напротив обычно сидела Элис, но теперь она не скоро появится.
-Где Джеферсон? – Майк спросил приглушенно, не отрываясь от тарелки с кашей.
-Ее загребли в карцер.
-Она опять кололась и не поделилась? – удивился он.
Я внимательно посмотрела на него. Он был дружком Элис, они вечно вытворяли что-то вместе. Когда я старалась держаться незаметно, эти двое наоборот с удовольствием привлекали к себе внимание и развлекались как могли. Я тоже так вела себя первый год. А потом надоело. Здоровье-то не железное. Лучше лишний раз купить дозу и сдохнуть от нее, чем от воспаления легких, подхваченного в карцере.
-Она сказала, что купила у Жаклин.
-Но Жаклин же не было вчера, - удивился Майк.
-Наверное, ты ей надоел, и она решила перебраться в карцер.
-Ладно, забыли про это. У меня другой вопрос. Ты будешь у Джека брать, он сегодня принесет ЛСД?
-Я не ем пластинки, придурок.
-Ах, да, мы же кушаем только аргентинский героин. Очнись, Спирито, здесь нет выбора.
-Знаешь, за пять лет я успела это понять.
Я встала и взяла поднос. Следовало убрать за собой со стола. Хорошо хоть, что в столовой больше не заставляют дежурить, а то раньше и такие воспитательные меры были.
У выхода меня остановила одна из медсестричек.
-У вас сегодня занятия с психологом, мисс Спирито.
Чем дальше от палат, тем вежливее они становились. Лицемеры в гадюшнике. Я скривилась.
-Опять новый психолог?
Они не выдерживали меня, они сходили с ума. А я с удовольствием наблюдала за распадом личности. Я уже давно просекла, как надо отвечать на все их тесты, чтобы выбить нужный мне результат. Это же до противного примитивно.
-Да, ее зовут мисс Джонс, прошу вас, будьте с ней повежливей, она новенькая.
Я хмыкнула. Будьте уверены, через неделю вам придется искать нового психолога.

А ведь мне и правда было плохо.
Плохо от зависимости. Но я никогда не ощущала своей ущербности. Может, лишь однажды, восемь лет назад, в колледже... А потом он не захотел мне помочь и остаться рядом. Теперь он словно разбитое световое пятно в моей памяти. Он не нужен мне.
А между тем, я наркоманка. Наркоманка со стажем. Восемь лет, не малый срок, а? Я знаю, что скоро сдохну. Я молюсь об этом каждый божий день.

Воздух больше не пах весной. Мучительно потянуло принять дозу препарата С.
(Филип К. Дик, "Помутнение")

Я решила слегка опоздать на консультацию к этой мисс Джонс. Мне не нравилась ее фамилия, мне определенно не понравятся тесты, которые она изобретет, чтобы объяснить потом мне, насколько я больна.
Черт, а что я могу поделать? Сказать, что я здорова? Не смешите меня. У меня явно не в порядке с головой, я явно ненормальная. А будет ли нормальный человек принимать наркотики? Да никогда.
На улице была нежная весна. Я вышла во двор и поплелась к беседке. Мне хотелось немного побыть одной, чтобы не ощущать постоянно взгляды. Это становилось маниакальным. Взгляды... разговоры... Раньше мне казалось, что они говорят обо мне, а потом поняла, что это каждый так думает. Все мы параноики и сумасшедшие.
Здесь не было ни одного хоть сколько-нибудь адекватного человека.
Все мы ненавидели и опасались друг друга, но крепко цеплялись за последние шансы получить дозу, ширнуться еще раз, сдохнуть от кайфа.
Мы боялись себя даже больше, чем других. По крайней мере, я.
Иногда я смотрелась в зеркало и не видела там ничего. Просто какое-то размытое пятно, бывшее некогда мной. И тогда я начинала кричать. Паника захлестывала, волны накатывали одна за одной. Я понимала, что не могу ничего изменить. И визг становился пронзительней. Если Элис успевала, она успокаивала меня, если же нет, то – аквариум.
Я тоже была подвержена неконтролируемым приступам. Это со мной сделали наркотики.
На ближайшем к моей любимой беседке дереве распускались нежные хрупкие почки. Я улыбнулась. Раньше я очень любила весну, яркую, зеленую, мягкую. Сейчас все стало одной сплошной полосой. Словно кто-то, не пожалев серой краски и хорошей широкой кисти, замазал и перечеркнул меня и мою жизнь.
Я не пыталась что-либо изменить. Да и не больно-то и хотелось. Вся моя жизнь превратилась в какое-то серое марево, заслоняющее глаза. Я перестала обращать внимания на такие вещи, как эти тонкие почки.
Недавно шел дождь. Все еще пахло сырой землей и свежестью. Клиника находилась около леса, и ветер доносил шум шелестящих листьев. Хотелось бы попасть когда-нибудь туда. Хотелось бы освободиться и послать к чертям эту больницу.
Интересно, смогу ли я?
Я слабая. Я не смогла забыть. Я не смогу изменить.
Я слабая. Я наркоманка. Мне больше ничего не известно про себя.
Вдруг я почувствовал присутствие другого человека. Невысокая тоненькая девушка в прямоугольных очках и строгом деловом костюме смотрела на меня довольно доброжелательно.
-Вы решили перенести наши занятия на воздух, Марисса? – она обаятельно улыбнулась. – Я буду только рада.
Хорошая мина при плохой игре. Она ни сказала ни слова по поводу моего прогула занятия, это был всего лишь "перенос его на воздух". Она определенно мне нравилась. Смешная, самоуверенная. Моя сестренка была такая же. Она тоже слепо верила в этот мир и в людей, его населяющих. И чем это закончилось?
-Я Амалия Джонс. Я в этой клинике новенькая, надеюсь, мне понравится работать... и с тобой тоже.
Она так беззащитно улыбалась, что я не заподозрила ничего плохого.
Какая к черту разница. В конце концов, когда-нибудь стоит выговориться.
-О чем будем говорить?
-О тебе, и... наверное, о прошлом.
Я сморщилась. Самое больное слово в моей жизни. Прошлое. Я так хотела, чтобы оно стало просто словом, а не частью меня. Но исправить это, к сожалению, уже не в моих силах. Да и никто не сможет.
-О чем будем говорить? – я выгнула бровь и посмотрела на нее долгим взглядом.
-Давай о школе.
-Ничего не могу об этом рассказать, не помню.
Я перевела взгляд на прозрачно-голубое небо. Меня не волновало прошлое, оно не должно меня волновать. Я просто обязана освободиться.
-Марисса, я надеялась, что мы сможем поговорить по-человечески.
-А как мы разговариваем, как звери? – резонно возразила я, обхватив колени руками. А перед глазами уже настойчиво мелькали образы...
Глаза, его глаза... В ушах зазвучали его мягкие правдивые слова. Он всегда умел красиво обманывать, ловко и оригинально. Я почти всегда попадалась на его уловки.
-Что заставило тебя принимать наркотики?
Я рассмеялась. Другие психологи были более изобретательны. Нет, после пяти лет в этой клинике, задавать мне такой оригинальный вопрос.
-Жизнь, - просто ответила я. По тому, как блеснули за стеклами очков ее глаза, я великолепно поняла, что она подумала. Очередная избалованная девица, попробовавшая из интереса. Заигралась и подсела.
В душе я была с ней согласна. Но сама предпочитала другую версию.
Испуг.
Страх.
Паника.
Я боялась. Боялась жизни, боялась огромного мира, который ждет меня за воротами колледжа, боялась, что меня снова обманут, боялась, что я не смогу... не смогу...
А я ведь и правда не смогла. Сломалась.
Я была слишком самоуверенна, слишком хороша и горяча для этой жизни. Слишком жива. И жизнь отомстила мне. Отомстила его ложью и изменами, отомстила предательством самой близкой подруги. Отомстила тем, что вовремя подсунула мне драгдиллера.
Я начинала с травки, как многие. Но очень скоро мне это надоело. И пошли таблетки, кокс, героин.
Когда он вернулся, чтобы попросить прощения, меня уже не было. Моя личность оказалась стертой, смазанной, словно кто-то поработал надо мной гигантским ластиком. Он испугался и убежал. Я понимала его. Даже в этом бреду я продолжала любить его. Но это казалось не таким уж и важным.
Потом я попыталась вспомнить, кто же я. Это оказалось настолько сложно, что я испугалась.
Тогда я встала и пошла. Поступила в университет и сдерживалась почти три года. Я только курила. Курила и пила кофе, не обращая внимания на ломку, на изматывающую тело боль.
Я кричала по ночам и бросалась на знакомых, я готова была сделать все, что угодно, лишь бы не чувствовать этого. Никогда.
И тогда вновь что-то хрустнуло. И замотать эту трещину изолентой я уже не смогла.
Я попала сюда. С хорошим красивым диагнозом и съехавшей набок крышей.
Вот и все. Это моя жизнь.
Я просто испугалась жить. И придумала себе яркий красивый мир. Мир, в котором нет лжи и предательства, в котором все играют по моим правилам. Мир, вызванный наркотическими иллюзиями. Мне хватало его.
Очень долго хватало.
Психолог молчала. Я так и не сказала ей ни слова. Думаю, ей не удастся прижиться здесь. Первое занятие – и полный провал. Я улыбнулась. Она ноль. Я тоже. Какая разница, какими путями мы к этому пришли?
Наконец, она прекратила расспросы, так и не вытянув из меня ничего существенного.
Она ушла, а я осталась в беседке, запрокинув голову и глядя в яркое голубое небо. Хотелось курить.
Рядом плюхнулся Майк. Странно, не думала, что его выпускают без сопровождения во двор.
-Ну как дела?
-Когда приходит Джек? – спросила я.
Весна теряла все свои яркие краски, и передо мной вновь встала вся моя жизнь. Срочно захотелось убежать в мой собственный мир. Мир, где все иначе.
Хотелось принять ударную дозу и больше никогда не открывать глаза.

Глава третья. Реальность

А вы никогда не задумывались над тем, что реальностей много? Что у каждого она своя, по большей части и не связанная со всем остальным миром? Может, они переплетаются и образуют реальность? Нет, мир огромный и состоит из множества мирков, придуманных людьми? Снова нет. Мир един. Это одна большая свалка интеллектуальных отходов. А реальность... В мире нет ничего реальней жизни. Простой и обычной, банальной и затертой. Жизни.

Я прикрыла глаза и досчитала до сорока. Я всегда считала до сорока перед уколом. Впрыском, как до сих пор называл дозу Майк.
Нам повезло, Джек принес не только розовое, но и кокс, на любителя, конечно, и травку, и немного героина. Я не знаю, откуда у меня были деньги, но под матрасом было удручающе пусто, зато в подкладках туфель нашлись доллары, и немало. Если честно, я плохо помню, по чьей воле я оказалась и кто меня здесь содержит. Не думаю, что этот человек был бы рад моим постоянным впрыскам.
Мне хватало двух раз в неделю. Хватало для того, чтобы перестать пить лекарства и почувствовать себя здоровым человеком. Все-таки, я была не привередлива. Хоть Майк и считал, что кроме героина я ничего не употребляю. Но курить травку пошло и некрасиво, таблетки... После них меня всегда тошнит... Кокс... А если насморк? Оставался героин и морфий. Кстати, морфий тоже вставлял. Иногда.
Половина больницы жрала пластинки. Не знаю, как они сюда вообще попали, с пластинками-то. Не люблю я этих идиотов, кайфующих при одном только виде крошечного розового прямоугольничка. Они тратят свое время зря, не попробовав в жизни ничего крепче.
Я почувствовала, что кто-то толкает меня. Открыла глаза. Передо мной стояла Дженни.
-Что такое? – недовольно спросила я.
-Мари, уматывай, сейчас санитары выйдут на проверку, мы тут уже все забалдели, а ты пока нет. Сматывайся.
Я оглядела палату Дженни, в которой мы обычно собирались. Такое ощущение, что это подвал-приют юных токсикоманов. Сузив глаза, я презрительно изучала лица приятелей. Майк вытаращил глаза и застывшим взглядом изучал подоконник. Просто он сидел именно на подоконнике, свесив голову на грудь.
Его приятель, Тайлер, не мог попасть в вену. Его точно вытурят из клиники, он всех задолбал, даже ширнуться нормально не может, перепахал все руку и плечо. Может, оказать ему помощь в счет нашей старой дружбы? Я хмыкнула, ага, бегу, роняя тапки.
Сара мирно посапывала на кровати Дженнифер. Ненавижу тех, кто засыпает после дозы. Ну и как они ловят цветы? В смысле, глюки? Я понимаю, это не грибы, а всего лишь пластинки, от которых у всех окружающих начинают расти безобидные рога. Я много таких идиотов видела раньше в ночных клубах.
Вытаращив глаза и растопырив руки, они отмахиваются от невидимых слономух или крокодилов, полчищами наводнивших помещение. Я их презираю. Может, это и ханжество, но ЛСД – привилегия богатеньких глупеньких мальчиков и девочек, "золотой молодежи". Я никогда их не пробовала. Странно, но само название меня отпугивает. Или выворачивает наизнанку?
Дженнифер едва стояла на ногах.
-Марисса, уходи, прошу тебя, - надрывалась она.
Да уж, обкидался народ по полной. Я спрятала дозу во внутренний карман формы, которую нам выдавали каждое утро, и подошла к Майку. Щелкнула по носу. Ноль реакции. Тогда я банальнейшим образом спихнула его с подоконника. Он грузно обрушился на пол.
-Вставай, - я пнула его. Он что-то невнятно пробурчал. – Хочешь в карцер к Джеферсон? Быстро встал. – Я знала, что они побаиваются меня. Все же, диагноз у меня был посерьезней, чем у большинства здесь присутствующих. Он поднялся, не соображая ничего и глядя на весь мир осоловевшими глазами.
Я молча указала на дверь. Он так же молча вышел. Надеюсь, он сообразит, куда ему надо. Я принялась за Тайлера...

В общем, когда я попала к себе, обход уже начался. Я судорожно размышляла, куда же спрятать дозу. Уколоться сейчас было равносильно самоубийству. А как хотелось...
Я посмотрела на шприц и вздохнула. Хочу... Хочу... Хочу...
Начинало звенеть в ушах, потом скрутило так, что я вскрикнула и выронила драгоценную ношу.
Это не ломка. Когда реально ломает, то пересыхает во рту, перед глазами прыгают мушки, в голове начинается кавардак, и над всеми этими развалинами пульсирует мысль "Дозу... дозу..." А потом начинаются адские муки. Желудок выворачивает наизнанку. Чувствуешь себя оригинальной картиной Пикассо, когда глаза в зубах, а ноги на спине. Все перемешивается, переплетается... И кончаются силы, и ты кричишь... А потом кровь от прокушенной губы и судорожно стиснутые зубы. А потом боль и слезы. А потом... Пустота...
Так вот, до такой стадии я еще не дошла, но начинала.
Я встала с пола. И когда я успела упасть?.. Шприц с лекарством можно спрятать под подоконником, там есть место. Хотя сегодня будут тщательно обыскивать, Элис же вчера учудила...
Чтобы отвлечься от ноющей боли, я начала перебирать в памяти сегодняшнее утро. Да уж, я и не представляла, что Элис вчера кололась. Она, как и я, предпочитала героин. Или винт. Но винт и отвертку ей здесь никто варить не будет. К тому же, самопал – это всегда самопал. И реальная возможность очутиться на кладбище.
Сволочь, и даже не сказала, что Жаклин приходила.
Жаклин, медсестра, работающая в карцере, обеспечивала большую часть клиники хорошей наркотой. Вторую часть обеспечивал Джек, самый старый здешний психолог. Я его не любила, но вот сегодня заплатила ему, у Жаклин выходные. Черт, ну как же Элис могла брать у Жаклин, если той не было? Может, она где-то встречалась с ней? Не знаю... Это не так уж и важно... А что если Элис знает, как отсюда выбраться? Было бы здорово.
Я чутко прислушивалась к шагам в коридоре и ждала, когда же настанет моя очередь. В глазах уже потемнело, я боялась, что не доживу до приема лекарств.
-О, Спирито! Как ты себя чувствуешь? – заботливо, излишне заботливо.
-Воды... – я захрипела. Черт, не надо, приди в себя, еще слово, и ты мертва. Ну же...
-Так, по-моему, нас ломает? – я не видела говорящего, зато чувствовала ненависть, разлитую в воздухе. Отчетливо, слишком отчетливо. Уж не знаю, чья это была ненависть, моя или его. И к кому, тоже не знаю.
-Знаешь, Спирито, - я почувствовала, как плечо растирают перед уколом. Резко запахло спиртом. – Завтра у тебя встреча с твоим врачом. Когда же ты научишься сдерживаться? Ты хочешь сдохнуть? Ты же сдохнешь с этой наркотой. Хочешь?
-Не... хочу... – иголка укусила за предплечье, я почувствовала, как лекарство быстрой горячей струей побежало вместе с кровью. Все, дозы сегодня не будет. Смешивать нельзя, иначе сдохну.
-Так вот, завтра будешь как новенькая. Это последнее предупреждение, милая. Ты же не хочешь, чтобы мы пожаловались твоему благодетелю?
-Что?.. – я ничего не соображала. Вдруг резко охватило такое отчаяние и чувство полной безнадежности, что я в один момент перестала верить. А ведь верила раньше, что хоть что-то можно исправить. Хоть не надолго, на минутку стать той прежней. Так не бывает. Я даже в своем мире не могу быть прежней. Просто не помню, как.
-Понимаешь, - кровать прогнулась под чьим-то весом. Я крепко зажмурилась и не открывала глаза. – Если такое повторится, если мы узнаем, что ты продолжаешь принимать наркотики, мы запрем тебя на третьем этаже, будем делать психотропные и успокаивающие несколько раз в день. И ты все равно сдохнешь. Ты при любом раскладе сдохнешь, - вдруг удивленно добавил он. – Жаль, а ты мне даже нравишься.
Дверь открылась и закрылась. Скрип.
-Смажьте дверь! – заорала я. – Я же сойду с ума от этого скрипа... Я сойду с ума...
Тихие всхлипы начали перемешиваться с завываниями.
А может, я уже сошла?..
Вот так всегда. Вот она, реальность. Не моя, мой мир другой, но попасть туда сегодня я уже не смогу.
С тоской подумала о шприце под подоконником. Плевать.
Встала и пошатываясь побрела к окну. Упала и разбила губу, ударившись о коленку. Больно. Горячая кровь из давно уже разбитой губы потекла по подбородку. Второй раз за день. Дважды в день.
Доползла до подоконника.
Шприца не было, санитар забрал его. Нет дозы... Нет дозы!
Я же сдохну! Черт!
Нет дозы!
Меня затошнило. Я не смогу добраться до туалета. Интересно, что же он мне вколол?
Нет, не снотворное. Может, то самое нужное, что я никогда не пью? Наверное...
В голове словно разорвалась граната. Психотропное? Возможно.
Перед глазами запрыгали осколки из прошлого, из той жизни, в которую я до безумия хочу вернуться.
Не в этом мире, не в этой реальности.
Очнулась я уже в медпункте, в клинике. Над головой был белый потолок, банальный белый потолок. В руке торчала какая-то гадость, проводки, проводки...
Да уж, в рай я не попала. Повернув голову, я увидела Элис. И очень удивилась.
Ну что ж, главное, что это не морг. Это реальность?
Моя жизнь вообще реальна или ее нет, а я давно сошла с ума и сижу в какой-нибудь палате в дальнем углу, мучаясь воспоминаниями?
Черт знает... Уже не важно...

Глава четвертая. Воспоминания

В хороводе пасмурных дней я пыталась забыть,
В хороводе тихих ночей я хотела простить.
Я кричала и выла, тонула во лжи,
Умирала и пела, помня только, что жизнь
Нам одна на двоих подарена
Буду помнить и ждать всегда.
И пускай наши битвы проиграны
Воспоминания через года
Пронесем. И останемся пешкам
На заросшей тропинке судьбы
Слезы... Слезы... Мы безутешные
Эхом голос из темноты...
(из недосказанного, "Воспоминания", отрывок)

Этот кошмар продолжался уже несколько дней. Уколы, капельницы, таблетки... Словно кто-то наконец взялся за меня всерьез.
Ломка прошла быстро. Как только я перестала замыкать мозг на дозе, боль прошла. Я и раньше так делала. Когда пыталась жить без наркотиков.
А ведь три года держалась, с гордостью думала я, целых три года я загоняла боль в угол. А потом надоело. Я ведь тогда не растеряла еще остатки доверия и уважения к людям, я тогда была сильной и верила в себя. А сейчас...
Потолок назойливо лез в глаза. Оказаться в реанимации не так уж и приятно. Особенно если рядом лежит полумертвая Элис. Мне сказали, что она упала с лестницы, когда ее вели вниз. У меня есть немного другая версия, своя версия произошедшего. Думаю, большинство моих знакомых ее поддержит. И Элис скажет то же самое, когда наконец отклеит язык от нёба. Пока у нее хреново выходит. Только что-то невнятно мычит и шугается при виде людей в белых халатах. Крепко же они ее приложили. Лестницей, очевидно.
Мой лечащий врач пару раз навещал меня и укоризненно качал головой. Но ни он, ни я ничего не могли, и не хотели, поделать. А что тут еще нужно предпринимать. Я попалась на героине, в весьма больших количествах обнаруженном в моей крови. Мне погрозили пальцем. Но я смешала, как выясняется, героин с лекарствами, а за это уже могут и выставить из больницы. Они же блюдут марку и моральный облик. Главврач напоминает мне директора нашего колледжа, даже уже не помню, как его звали. Такой же бюрократ и подпевала, стелется перед начальством так упорно, что зла не хватает.
А мне плевать... Зачем забивать голову всякой ерундой, типа этого? У меня появилась новая идея... Идея-фикс, я бы сказала...
Но сейчас я чувствовала себя слишком слабой, незащищенной, сломанной. И как всегда в таких случаях, меня затянуло в прошлое.
Я вспоминала. Воспоминания легкими тенями проносились перед глазами, а я ничего не могла поделать. Я не хотела... Но так получалось. Я знала, что не смогу забыть. Для того, чтобы забыть, надо быть бесчувственной, бесчеловечной. А какие-то задатки человека у меня все же остались. Хотя их становилось все меньше и меньше. Это жутко пугало. Я в панике ждала своего нового облика.
Наверное, это странно, проснуться однажды утром и понять, что ты другая, что ты не такая, как была вчера. Что на мир смотришь с подозрением, а он отвечает тебе тем же, платит той же монетой. Я знала, что такой день когда-нибудь наступит. Я не увижу себя в зеркале, а кого увижу там вместо моего отражения, не знаю... Со мной такое уже случилось... И я стала вот этим. А теперь изменюсь в еще более худшую сторону. Нет предела регрессу.
Раньше все было иначе. Раньше мир был ярче.
Я помнила все. Ни одна деталь не хотела уходить из моей памяти. Иногда мне казалось, что я забыла, растерла в пыль и больше не обращаю внимания. Но не тут-то было. Все проходило снова и снова. Мне раз за разом приходилось переживать мою жизнь. А может, я из-за этого сорвалась пять лет назад? Из-за воспоминаний? Обкидалась по полной, упала где-то на улице. Забыла свою фамилию. Я даже не помню, кто забирал меня из полицейского участка, очнулась я уже здесь. Черт, похоже, я даже не помню, какой тогда был день и чем я в жизни занималась.
Хотя нет, что-то смутно припоминается.
Я училась на третьем курсе Массачусетского Технологического Университета, точно. И мне нравилось. Потому что я таким образом забывала его. Копаясь в электросхемах и разъемах, настраивая приборы и изобретая что-то новое, я забывала.
А мне очень нужно было забыть, необходимо было забыть. Иначе бы я сошла с ума.
Черт, после первой в моей жизни дозы, мне было так легко и хорошо... Я помню, как вернулась в колледж и наткнулась на него. Мы были в ссоре. Я застала его с Соль. Я великолепно знала, что ничего не было, но его нежелание оправдываться вывело меня из себя. Поэтому я и смоталась в клуб. Поэтому мне и было так хреново. Поэтому я и попробовала марихуану впервые.
Я встретила его в холле. Он сидел на ступеньках и ждал. Наверное, меня. Он был такой потерянный, такой испуганный, робкий. Совсем еще ребенок. А мне было плевать. Через край лилось наркотическое веселье, состояние транса... От меня невозможно было добиться чего-то вразумительного, кроме невнятного мычания. Но он не был специалистом по коровам, поэтому молча встал и ушел, так и не посмотрев мне в глаза.
Вот и все...
А дальше я делала все ему назло. Курила, курила... Начала колоться. Это было весело. Прикольно, забавно. И совсем не страшно. Я, как многие, не догадывалась, что зависима. Мне было так легко. Я постоянно улыбалась, абсолютно не замечая, что деградирую. Когда я перестала посещать мою любимую физику, директор испугался и попросил мать провести со мной разговор.
Она не знала, что я подсела. Она очень долго не могла этого понять. Она свято и наивно верила в меня, верила в то, что я сильная и никогда не попробую.
Тогда я уже не могла без дозы.
Он решил простить меня в самый неподходящий момент.
Я как раз сходила с ума, пытаясь попасть в вену. Никого не было, на выходных народ разбрелся по своим углам, Блас взял отгул, поэтому я не закрывала дверь. Я сидела на кровати, старательно затягивая жгут, когда открылась дверь и вошел Пабло.
Не знаю, чего он испугался больше – ситуации, в которой меня застал, или моего горящего в наркотической лихорадке взгляда. Я спросила, какого черта ему здесь надо, пусть выходит вон и не ломает мне кайф. Он вышел. Я презрительно скривилась. Слабак.
Но через секунду дверь раскрылась вновь, и он снова стоял на пороге.
-Какого черта?..
-Нам надо поговорить.
-Разговаривай со своим отражением, Бустаманте.
Ему было страшно, я видела. Буквально колени от страха подкашивались, но он упорно держался. Я со вздохом отложила шприц и в упор глянула на него.
-Ну?..
А дальше последовала беседа в духе дедушки Фрейда. Разбор моих поступков на молекулы и атомы. Он мог бы стать неплохим психологом, с такими-то познаниями в области убеждения.
Но я сказала, чтобы он шел к черту. Он был не нужен мне. У меня была Она, Доза...
Он сдался.
Последний раз, когда мы виделись, на встрече выпускников, через год после окончания колледжа. Мы довольно мило улыбнулись друг другу, а потом переспали в прачечной. И все, дальше наши тропинки разошлись под разными градусами. В одно прекрасное утро я проснулась здесь...
Я могу только перебирать те минуты, когда мы ругались. Те минуты, когда мы были счастливы, напрочь исчезли из моей памяти. Словно и не было почти трех лет наших встреч, нашей любви. Иногда проскальзывало что-то теплое, от чего становилось радостно на душе, но это бывало очень редко. Я замерзала, пытаясь укутаться в прошлое. А в прошлом было еще холоднее, чем в настоящем.
Я не знаю, что с моей матерью, куда она исчезла, ради чего живет сейчас. Я не знаю, что с моей сестрой, хрупкой, запуганной девушкой, мечтающей снять свой собственный фильм. Я не знаю, что с моим лучшим другом, который не бросил меня, но потом внезапно исчез.
У меня не осталось никого, только холодные воспоминания, только холодная избирательная память. Только режущее на куски прошлое. И пустота...
Я закусила губу, глядя в ослепительно белый потолок. Слезы подкатывали к горлу. Я очень давно не плакала. Лет восемь, наверное. Глубоко вздохнув, я расслабилась. Солоноватые потоки заструились по щекам.
-Спирито, что с тобой? – Элис хрипела, еле выговаривая слова. Я оценила ее жертву.
-Не твое дело, Джеферсон. Спи дальше.
Я попробую забыть. В очередной раз попробую, но вместе с этим холодом я боюсь похоронить то тепло, которое изредка проскальзывало в моей жизни.
Я знаю, что никогда не смогу забыть, это всего лишь фикция, видимость...
Воспоминания... Мой усталый, почти убитый наркотиками мозг насмешливо проигрывает кусками мою прошлую жизнь, словно диафильм или пародию на комикс.
-Элис...
-Да?
-К кому ты ходила?
-К Жаклин домой.
-Ты знаешь как можно выбраться отсюда?! – меня словно ошпарило, и я в упор глянула на нее. Она слабо кивнула.
Я откинулась на подушку. Ну что ж, а это может стать неплохим выходом из этой ситуации.
Сбежать.

Глава пятая. Пауки

Интересно, что видят в своих смелых фантазиях наркоманы? Не знаю, да и не хочу. Наверное, что-то светлое и радостное. Наверное, им всегда легко и хорошо...

Это не жизнь... Здесь не жизнь, а существование.
И я, и Элис великолепно понимали, что что-то происходит. Какой-то обруч затягивается на наших шеях, а причину "затягивания" мы найти не можем.
-Верь не верь, я не кололась, - я теребила капельницу.
-Верю, - хмыкнула Джеферсон. – А я не с лестницы упала.
-За что они тебя так? – с сочувствием спросила я, не испытывая, впрочем, ничего.
-Не знаю. У меня такое чувство, что это как-то связано с тобой.
Я вскинула глаза и с удивлением посмотрела на нее.
-Понимаешь, - как ни в чем ни бывало продолжила Элис, - в тот вечер, когда ты попала сюда, обход делала новая медсестричка, а ты говоришь, что к тебе заходил санитар.
-Откуда ты знаешь, что медсестра? – охрипшим голосом спросила я.
-Я слышала, как обсуждалось ее первое дежурство. Первый блин комом, точнее, ты в реанимации.
Я сузила глаза.
-То есть, кто-то слишком захотел, чтобы я оказалась здесь, предварительно...
-...избавившись от меня.
В палате повисла гнетущая тишина. Каждая из нас думала о своем, но мысли были мрачные.
-Элис, мне надо уходить отсюда. Сматываться.
-Я тоже так думаю, - она облизнула пересохшие губы. По ее пожелтевшему лицу скользнула улыбка. – Пока можешь.
-Думаешь, потом не смогу? – она молчала. – Может, пойдешь со мной?
Джеферсон равнодушно пожала плечами.
-Мои родители меня не поймут. Это тебе все равно.
-Тебя волнует чье-то мнение? – я заливисто расхохоталась. – Элис, приди в себя. Здесь никому ни до кого нет дела.
-Знаешь что, милая, - она взмахнула рукой. – Я не хочу быть рядом с человеком, которого собираются убить.
-Что? – мои глаза увеличились в размере раза в три.
Элис покраснела, заткнулась. Потом отвернулась к стене и демонстративно захрапела. Я несколько минут таращилась на нее, потом тоже отвернулась и задумалась. Эта дура что-то явно знает. Но что? Что за чертовщина? Кому нужно убивать меня? Я сжала кулаки, иголка в вене зашевелилась. Я поморщилась от легкой боли. Противно.
Сбежать. Я могу сбежать. Я должна сбежать. Тем более, если я кому-то так надоела.

Через три дня меня выписали. Элис вышла из больницы днем ранее. Я искала ее, хотела поговорить по душам, но она словно пряталась.
Я чувствовала, что задыхаюсь. Мне внезапно стало тесно в клинике, паршиво и гадко.
Я не верила словам Джеферсон.
Да я ничему не верила! Что я могла разглядеть за этими лживыми взглядами? А увидеть сквозь стены, у которых, как известно, имеются уши?
За мной следили. Либо это были признаки паранойи, либо кому-то я пришлась не по душе.
Почему-то, сейчас мне очень хотелось остановиться на первом варианте. Я не верила, что моя жизнь под угрозой.
-Джеферсон! – мои глубокие размышление прервало появление ее хрупкой фигурки в палате. Она словно истаяла, утончилась, уменьшилась в несколько раз за время, проведенное в медпункте. И без того желтое от постоянного курения лицо осунулось, под глазами залегли тени.
Она кинула на меня злобный испепеляющий взгляд и ничего не ответила.
-Не хочешь поговорить? – настаивала я, чувствуя, как ноют мышцы. Перед глазами замелькало. Что-то рано меня выписали.
-Нет, - она отвернулась к стене, с увлечением изучая паутину. Да уж, светлые стены, а паутину никто не смахивает. Жалеют пауков, они же такие беспомощные, беззащитные...
Словно прочитав мои мысли, Элис завизжала.
-Пауки! Там пауки!
Она вскочила с кровати и отбежала к окну. Ее плечи вздрагивали от ужаса.
Я перевела взгляд на стену.
-Там нет ничего, не переводи стрелки, Элис.
Но она стояла, глядя на стену расширенными от ужаса глазами. В зрачках плескался такой животный страх, что мне стало холодно. Не каждый день у тебя на глазах сходят с ума.
Что было дальше, я затрудняюсь описать... Она упала на пол, выла, кусала руки... По ее лицу потекла кровь. Выгибаясь дугой, она рассекла бровь и прокусила губу.
-Они на мне! Они ползут по мне! Неужели ты их не видишь?! Спаси меня!!!
Вскоре в палате появились санитары. Они с трудом оторвали ее от пола, и поставили на ноги.
-Внизу... – хрипела, задыхаясь она, - внизу выход... Карцер... Ты должна... Они следят... Пауки следят...
Ее с трудом увели. Она обмякла на руках санитаров, уже не сопротивляясь, лишь изредка всхлипывая.
Я смотрела им вслед. Она словно дала мне намек. Выход где-то в карцере. Что ж, я вполне могу туда попасть. Стоит только постараться.
Жаль Джеферсон, она была не самой худшей соседкой.

Ночью я не могла заснуть. Перед глазами стояло обезображенное лицо Элис. Она сошла с ума, точно, она словно сошла с ума. Пауки... Неужели она не притворялась? Я не могу в это поверить... Я не могу поверить, что она сломалась... Это ужасно.
Дверь скрипнула, и я едва удержала злобный крик. В палату проскользнула темная фигура. Я притаилась. Сначала человек подошел к кровати Джеферсон и что-то вытащил из-под одеяла. По комнате тут же поплыл удушливый запах. Черт, это же какое-то лекарство. Приступ Элис был спровоцирован?!
Затем он подошел ко мне. Я старательно засопела. Решительно не понимаю преступников, любующихся на свои жертвы.
Он тихо рассмеялся и так же тихо вышел из палаты.
Я села и долго таращилась на дверь, надеясь, что мне это лишь привиделось. Мне стало не по себе.
Надо бежать. Надо срочно загреметь в карцер, каким угодно путем.
Я что-нибудь придумаю.
Я провалилась в сон. Всю ночь мне снились кошмары. Я сходила с ума.

Lost in a dying world I reach for something more...
(Away From Me, Evanescence)

Последующие несколько дней я шарахалась от малейшего движения. Я избегала всех и вся. Черт знает, кто и с какими намерениями хочет со мной поговорить.
Я зарабатывала себе стопроцентную паранойю, люди, окружающие меня, были словно ненастоящими, фальшивыми, вырезанными из картона.
Я больше в них не верила. Я больше не верила себе, я чувствовала, что стала призраком. Вот, восемь лет спустя ты, наконец, окончательно сошла с ума, Спирито.
Я нацепила на лицо кривую усмешку, сузила глаза и распугивала своим видом несчастных пациентов.
Некоторое время мне дико хотелось ширнуться, уколоться, забыть... Нет, я не смогла. Страх не отпускал. Я боялась, что очередное происшествие полностью перечеркнет мою и без того держащуюся на волоске жизнь.
Я решила вести себя как патентованная сумасшедшая. Кричала в столовой, била стекла, окна, ударила медсестру. Это доставляло мне какое-то садистское наслаждение. Я издевалась над ними, не понимая, что в первую очередь издеваюсь над собой.
Через несколько дней моего безобразного поведения, карающие руки дежурного врача добрались и до меня. Я оказалась в карцере.
У меня не было какого-то четкого плана действий. У меня вообще ничего не было, кроме нездорового энтузиазма вкупе с диким желанием жить.
Там было холодно... Мне по-детски захотелось свернуться в клубочек и попроситься на руки к мамочке. Но я не знала, кто моя мамочка, помнит ли она меня, а может, как я, забыла?
Где искать, я не знала. Но безумно хотела. Мне казалось, что так я решу все свои проблемы.
По разговорам охранников, то есть, санитаров, я узнала, что в одной из камер сделан запасной выход на случай пожара. Мало ли, если что-то вдруг случилось, пациентов не успели бы вывести наверх. Санитары разговаривали об этом спокойно, переругиваясь по поводу того, кто будет оттирать дверь и коридор, ведущий на улицу. Ох, не любили они друг друга. Как впрочем, и все здесь. Каждый ненавидел соседа и думал лишь о том, как бы побыстрее утопить и уничтожить. Правило джунглей в этом заведении срабатывало по полной.
Сначала я была спокойна. Я твердо знала, зачем пришла сюда. Я очень хотела выйти на волю, вздохнуть свободно, почувствовать, что больше не принадлежу этому миру, не завишу от наркотиков...
Я просто не понимала, насколько все мои мечты смешны и иллюзорны.
Потом я начала беспокоиться. Я не могла найти способа осмотреть все. Мне перестали давать лекарства, а наркотиков не было вообще. Они пытались уничтожить меня, я мешала им. Я не хочу, чтобы меня убили, не хочу!!!
Ломало... По-настоящему. После того, как меня пару раз вывернуло на пол камеры, охранники набили мне морду лица, приговаривая, что убирать за мной не будут. Сил на сопротивление не хватало. Я ломалась, вся моя жизнь в очередной раз хрустела под чьими-то ногами.
Не хочу... Нет, я не хочу, чтобы было так!..
Забившись в угол, я закусила губу и молила неизвестных мне богов Джеферсон о помощи.
-Заберите меня, заберите отсюда... Не хочу, я не хочу так жить, убейте меня... Прошу, освободите...
Иногда я кричала. Кричала так, что закладывало в ушах, так, что на глазах выступали слезы, а голова раскалывалась. Но они не слышали меня, боги не хотели помочь.
Я уже не в силах выносить боль, нет, прошу вас, не делайте так...
Они снова избили меня. Из-за того, что я кричала. А мне ведь больно. Я бы не кричала, если бы мне не было больно. Прошу... Нет...
Забывалась изредка тревожным сном, а потом резко открывала глаза, выныривая из страшных сновидений, снова молила богов о пощаде. Но они не отвечали мне...
В мутной пелене перед глазами я, наконец, разглядела чье-то лицо.
-Вы смогли... Вы смилостивились!.. – не поверив своему счастью, задыхаясь, прошептала я.
-Марисса... Спирито... Что с тобой? Спирито, ты в своем уме?!
Обеспокоенный голос Жаклин вывел меня из состояния транса.
Жаклин... В мозгу вспыхнуло. Она даст то, что тебе нужно! Жаклин!
-Ты принесла?! – я вцепилась в ее руку, сжимая до боли. – Дай! Дай! Жаклин, дай, я прошу тебя!
-Марисса, о чем ты? Ты давно тут? Я пришла проверить твое состояние, я дежурю...
-Жаклин! – я зарыдала, стоя перед ней на коленях. – Я умру! Они ищут меня, они придут за мной! Жаклин, дай! Спаси меня!
Она поглаживала меня по голове одной рукой, другой что-то доставая из нагрудного кармана.
-У тебя есть! – заорала я, не веря своему счастью.
Она приложила палец к губам, покачав головой. Я послушно замолчала. Я не могла привлечь внимание сейчас.
-Сделай мне укол, - попросила я, глядя на шприц, как завороженная. Она снова покачала головой.
-Деньги! – сообразила я. – Деньги в моей комнате, в подушке... нет, не в подушке, в плеере, под диском. Там есть. Пожалуйста, сделай, прошу.
Иголка легонько ущипнула меня. Героин быстро понесся по крови, пробираясь к мозгу. Я впала в легкое оцепенение. Сейчас будет... Сейчас случится...
Но ничего не произошло. Облизнув пересохшие губы, я вопросительно посмотрела на медсестру. Она выгнула бровь. И тут на меня накатило...
Такого ужаса и страха я не испытывала никогда. Крепко зажмурившись, я завизжала, что было сил. Они хотели убить меня! Я им нужна! Они все еще здесь!
Я каталась по полу и выла, заламывая руки. Жаклин равнодушно наблюдала за мной, но не уходила.
Отдышавшись, я вскочила на ноги.
-Жаклин, они убьют меня... Скажи, как отсюда можно выбраться! Скажи! Ну пожалуйста!
Я зарыдала, слизывая соленые капельки с губ. Она молчала.
Упав на колени, я уткнулась в ее живот.
-Помоги мне... Они охотятся за мной...
-Мари, ты в своем уме? – равнодушно спросила, холодно. Да и зачем я ей теперь, она же знает, где деньги.
-Я прошу, помоги!
Она отстранилась и вышла из камеры. Я снова завыла, на этот раз от тоски. И жгучей боли.
А потом наконец осознала, что мне нужна еще одна доза, немедленно.
Жаклин вернулась через десять минут. Швырнув передо мной пакет, она что-то бросила мне. Хлопнув ладонями, я поймала предмет. Ключ.
-Дверь в последней камере. В пакете одежда. Ночью, когда все будут спать, уйдешь. Переоденься, не забудь. Ключ оставишь в двери, камера будет открыта.
Она вышла.
А я сидела и не могла поверить своему счастью. Что? Я смогу сбежать?

...Тишина.
Шмотки Жаклин были мне откровенно велики, но выбирать не приходилось. Я чувствовала легкий озноб, по телу пробегала дрожь. Осторожно выбравшись из камеры, я прокралась по коридору и...
-Что ты тут делаешь, Спирито?
Подпрыгнув на месте от неожиданности, я обернулась. Один из санитаров нехорошо ухмылялся, изучая меня.
-Куда намылилась?
-К бабушке на день рождения, - огрызнулась я, прикидывая, что можно предпринять.
В камере, около которой мы стояли, был свален строительный мусор. Кирпич и все прочее. В одном из корпусов шел ремонт, а мусор сбрасывали сюда, поэтому и приходилось так часто убираться.
Как бы туда добраться?
Отступив на шаг, я внимательно следила за ним. Он ухмылялся. Присев на корточки, я схватила первое, что попалось мне под руку. Кирпич. Так же резко и быстро встав, я огрела этим кирпичом его по голове.
Санитар странно закатил глаза и бухнулся на пол. Времени его осматривать уже не было. Добежав до заветной двери, я вставила ключ в замок и оказалась на улице.
На меня сразу же набросился легкий весенний ветерок. В воздухе отчетливо запахло Свободой. Покружившись на месте, я побежала по двору клиники, зная, что смогу миновать охрану, это просто. Наверняка они спят. Я перелезу через ограду с помощью вон того дерева. И буду свободна.
Не могу поверить. Наконец-то.

Часть третья. Их жизнь

-О чем ты хотел поговорить? – высокий мужчина вытянул ноги и выпустил кудрявое облако дыма.
-О том, что происходит в моей клинике.
Второй, довольно молодой, нервно теребил рукав свитера, разминая в пальцах тонкую сигарету. Курить он не собирался, но руки же надо было чем-то занять.
-А что там происходит? – невинный взгляд из-за очередного клуба дыма. Молодой поморщился и отвел глаза. Он не знал, как с ним разговаривать, не мог делать ему замечания.
-Ты же знаешь, что я имею в виду. Зачем тебе Марисса Спирито?
-Она в твоей клинике? Всегда говорил, что хорошо она не кончит. Наркоманка, стерва, сволочь.
-Зачем ты так?
-Это неправда? – выгнул бровь и снова затянулся. Оппонент рассматривал его с ненавистью и злостью, покусывая губу.
-Ты преследуешь ее, ты хочешь ее убить. Я не могу позволить...
-Почему?
-Я люблю ее, очень.
-Странно, ее все так любят. Да ты просто рассмотри ее поближе. И тебе станет страшно.
-Она вылечится, - с уверенностью.
Раскатистый смех зазвенел в небольшой прокуренной комнатке.
Так же резко человек замолчал. Глаза стали холодными и злыми.
-Я буду делать то, что считаю нужным. И ты не сможешь мне помешать, сопляк. Аудиенция закончена.

Холодное звездное небо ехидно щурилось и кричало "Неудачник!" Грубо выругавшись, он понуро зашагал по улице, размышляя об этом разговоре. В конце концов, это его клиника, его подопечная! Но противостоять ему... Не слишком хочется. Черт.
Опять она, Марисса, маячит в его жизни и пытается разрушить все. А ведь он ни разу не был у нее. Что там вообще творится в клинике?
-Клиника "Reality" слушает.
-Привет, соедини меня с главврачом.
-Секунду.
-Ой, сеньор...
Главврач долго рассыпался в комплиментах и пытался его умаслить. Он сразу же заподозрил неладное.
-Мне нужна Спирито, ее история болезни.
-У нас... эээ... проблемка, - замялся врач.
-Да? И какая же?
-Спирито вчера сбежала, убив охранника.
Черт.

Глава первая. Касательная

Прямая, проходящая через точку окружности перпендикулярно к радиусу, проведенному в эту точку, называется касательной
(А. В. Погорелов, Геометрия 7-11)

Лос-Анджелес встретил его рядом штормовых предупреждений и проливным дождем. Широко улыбаясь, Пабло получил багаж и осмотрелся. Кто-то должен был ждать его.
Ничто не могло испортить его радужного настроения. Все казалось другим, словно воздух пах иначе, словно он иначе смотрел на жизнь. Обломки прошлого уже не хрустели под ботинками, теперь он шел по ровной вымощенной дорожке новой жизни. Он так хотел этого, он так рад этому...
Люди казались ему иными, более веселыми, более спокойными и открытыми. Он не мог стряхнуть розовую пелену, вставшую перед глазами, да и не хотелось... Сейчас он не желал размышлять на тему того, что правильно, а что нет.
Невысокая темноглазая девушка держала табличку с его именем.
"PABLO BUSTAMANTE"
Пабло, не скидывая улыбку с лица, подошел к ней.
-Привет, я Бустаманте.
-Амалия Джонс, - подслеповато сощурилась девушка и протянула ему узкую ладонь. – Я тоже психолог в этой клинике, новенькая, но у меня очень плохо пока идут дела.
-Может, расскажешь по дороге? – ослепительно улыбнулся Пабло. Амалия порозовела и согласно кивнула. На ее лице крупными буквами было написано, что она уже влюблена в Бустаманте по уши.
Такси ждало их у выхода. Зашвырнув сумку в багажник и вежливо отобрав у Амалии табличку с его именем, Пабло придержал для нее дверь и сам опустился на заднее сидение.
-Сначала вы должны будете неделю пожить в клинике, осмотреться, - торопливо заговорила Амалия. – Познакомиться с нашими пациентами и персоналом. А потом вы получите личную нагрузку, то есть, личных пациентов.
Пабло кивал, рассеяно глядя в окно. Мимо плыли витрины огромных магазинов, люди, многоэтажные здания. Этот город был так непохож на его родной Буэнос-Айрес и в то же время словно являлся его братом-близнецом. Улицы, высокие стройные башни многоэтажек, легко касающиеся неба, мрачно-серого, как и в его родном городе. Сияющие витрины, залитые неоновым неверным светом и потеками прозрачного весеннего дождя, люди, смешно обходящие лужи, улыбающиеся, счастливые. Видимость. Интересно, а внутри этот город настолько же фальшив и лицемерен? Лучше не знать об этом, себе дороже.
-Так, а снять квартиру в городе мне не требуется? – спросил Пабло.
-Конечно, клиника уже предоставила тебе квартиру, сейчас мы заедем туда, ты сбросишь ненужные вещи и налегке вернешься в клинику.
Пабло согласно кивнул.
-Ты тоже недавно в клинике?
-Пару недель, - кивнула Амалия. – Но мне там не очень нравится, или я там не к месту.
-Почему?
Первая же моя пациентка послала меня на занятиях, а потом сбежала, - она горько вздохнула. – Да еще и убив по пути охранника.
Пабло удивленно оглянулся на нее.
-Наркологическая клиника? И такие страсти?
-Там психушка, самая натуральная, да ты и сам скоро все поймешь.
-А как тебя нашли и пригласили на работу? По справочнику?
-Нет, - удивилась Джонс. – У них все места расписаны на несколько лет вперед, огромная зарплата и на вакантные должности обычно берут только своих. Меня тетя посоветовала. Так что, я по блату. – Она покраснела.
Пабло задумался. Справочник, места горячие... А ему пришло письмо, позвонили по телефону. Что-то здесь не так... Он потер подбородок и закусил губу. Он разберется, обязательно.
-Выходим. Сейчас мы найдем твою квартиру, - с напускным воодушевлением произнесла Амалия.
Они выпали из машины на пропахшую бензином улицу. Запах большого города, улыбнулся Пабло.
Было подозрительно тихо, отсутствие людей настораживало. Амалия выглядела бодро, и Пабло приободрился.
Навстречу им из переулка вышла хрупкая девушка, в широких джинсах и с короткой стрижкой. Пабло невольно задержал на ней взгляд, не обращая внимания на то, что Джонс ушла вперед.
Придерживая широкий пояс брюк и путаясь в длинных рукавах футболки, она проскользнула мимо, окатив его волной всяческих запахов – крови, смерти, боли...
Наркоманка... Определенно не здорова. Больна, практически мертва. Одна из последних стадий стирания личности. Скулы свело от горечи. Ему всегда жалко было таких людей, а вдруг она сейчас точно такая же... Вдруг...
Девушка вдруг неожиданно застыла, а потом медленно-медленно обернулась. Он прочел ужас и панику в ее огромных карих глазах, горящих на прозрачно-бледном лице. Секунду они смотрели друг на друга, испуганно втягивая густой раскаленный воздух, а затем она, словно очнувшись, пошла дальше и растворилась в серых городских сумерках...
Не может быть, это же не...

-Марисса! Я Марисса Пиа Спирито!
Я танцевала, открывшись дождю. Я касалась губами мягких капель, а дождь гладил меня по щекам. В прозрачно-зеленом воздухе был разлит целый букет ароматов. Боли, счастья... Свободы!
Я свободна!
Я свободна?
Я свободна...
Словно сломавшись, оседаю на землю. В голове лишь гулкая пустота, а на лице противные горько-соленые дорожки. Обхватив голову руками, закусываю губу. Дождь смывает кровь с испачканных ладошек.
Дыхание со свистом вырывается сквозь плотно сжатые зубы. Боль разрывает на мелкие части грудную клетку. Упираюсь в пропитанную весенним дождем землю, подношу ладонь к губам.
Кровь...
Горячей струйкой по подбородку. Всхлипываю. Длинная челка лезет в глаза. Громкие противные всхлипы срываются с губ.
А зачем? За каким чертом мне нужна такая свобода?! Почему я должна радоваться счастью, замешанному на чужой крови?! Тот санитар...
С визгом пытаюсь оттереть руки от проступающих на коже бурых пятен крови.
Нет... Нет!
Впиваюсь зубами в запястье. Боль и горячие густые капли. Что происходит? Какого черта?! Что со мной?.. Что?..

Я добралась до шоссе через пару часов. Дождь закончился внезапно, оставив после себя радужные, с бензиновой пленкой, лужи на асфальте, мокрую траву и чисто вымытое пронзительно-голубое небо.
Я попыталась кое-как отмыться и оттереть грязь с джинсов и кроссовок в первой попавшейся луже. Зря я ползала по лесу, собирая грязь и шишки... Вид у меня теперь самый непотребный. Не думаю, что кто-то посадит меня к себе.
Мои намокшие под дождем волосы торчали под самыми необычными углами к горизонту, рубашка, слишком широкая в области груди, доходила почти до колен и придавала мне сходство с пугалом. Широченные джинсы упорно сползали на бедра, а грязные пятна на коленях свидетельствовали о том, что через лес я пробиралась ползком. Прибавить к этому поразительную, вампирью, бледность лица и лихорадочный блеск глаз... Редкие водители при виде меня просто прибавляли скорость.
Порывшись в карманах, я нащупала пару долларов. Будет на что пообедать. Но лишь в том случае, если я доберусь до города...
Я вздохнула, плюнув на тщетные попытки проголосовать, обняла себя за плечи и побрела в неизвестном направлении. Надеюсь, город в той стороне...

Полностью я пришла в себя уже утром. Робкие розоватые лучи ласкали землю, успокаивая ее, уставшую от бесконечных ласк дождя. Поудобнее устроившись на коробках с шоколадом, я приподняла брезент, подставляя лицо резкому ветру.
На какой-то заправке я залезла в кузов грузовика, не думая, в какую сторону поеду, просто жгуче устав...
Широко улыбаясь, я запустила руку в короб с орешками. Мне сказочно повезло. Шоколад, сушеные фрукты, орехи... Бедный водитель обнаружит пару коробок вскрытыми...

...Деньги кончались... То, что утром заработала, улетело на бутерброды и кофе. Я никак не куплю одежду...
Черт, меня шатает... Подходит время... скоро...
По виску потекла тонкая струйка пота. Стало жарко, несмотря на ледяной ветер. Почему-то в этой части города сквозило сильнее...
Всхлипнув, я уперлась в стену. Как я вообще здесь очутилась?
Джонни предлагал клеить марки, повертел ампулой героина перед носом... Сказал – заработай. Уже три дня там ошиваюсь, а на дозу не заработаю. Надо распространять. Но я не хочу становиться дилером.
Но без героина я сдохну.
Что лучше?
А разве есть выбор?
Внутренности скрутило. Я уткнулась лбом в кирпичную кладку. Больно-то как, Господи...
Шаг, еще один... Ну и куда я иду? Я же не знаю этот чокнутый город, я же не знаю...
Голоса... В выходе из переулочка стояла машина. Двое – парень и девушка – что-то обсуждали. Потом она двинулась ко мне.
Психолог! Амалия Джонс!
Нырнув в тень, я прижалась к стене. Она промелькнула мимо. Я попыталась выбраться на улицу. Молодой человек у машины мазнул по мне взглядом холодных голубых глаз. Я еле переставляла ноги, было тяжело идти.
Я почувствовала на себе его пристальный взгляд. Стараясь идти быстрее, я обернулась. Он внимательно смотрел мне в след. Да, я наркоманка! Чего уставился?
И вдруг... Это же...
Сморгнув, я поспешила скрыться в ближайшем подъезде.
Этого не может быть...

-Существует прореха, - говорит Билл. – Где-то в нашем измерении – прореха. Какие-то ублюдки проделали дыру.
(Пол Ди Филиппо, "Потерянные страницы")

Клиника не понравилась ему сразу же. Он не поверил в напускные и неискренние улыбки врачей и медсестер, не смог оценить решетки на некоторых помещениях, а после осмотра карцера ему совсем поплохело. Наркологическая клиника не должна быть такой. Нет, не должна. Он помнил свою практику на последнем курсе. Она проходила именно в наркологии в задрипанной аргентинской больничке. Но там все было иначе. Там наркоманов считали людьми. Хотя они давно уже ими не являлись... А может... Может, так и надо?
Ответить никто не мог. Да и спрашивать вслух он бы не стал. Это уже проблема его сугубо-личностного восприятия. Ничего не изменишь и не переделаешь. Контракт заключен.
Как странно, теперь он знает, что в этом страшном месте ему придется проработать пять лет. И это его все-таки пугает. Странно.
Он пытался не возвращаться мыслями к тому самому первому вечеру, старался не вспоминать хрупкую фигурку в переулке. Слишком страшно. Такого не могло произойти. Хотя он порывался позвонить Соне, узнать, в какой же клинике содержат Мариссу, но так этого и не сделал. Боялся. Боялся, что именно она и есть та самая пациентка бедняжки Амалии.
Неделя пролетела в вихре суеты и забот. Он иногда выныривал и пытался осмотреться и понять, что же происходит, но так и не мог. Работа полностью утягивала его на дно, забирая драгоценное внимание и заставляя сосредоточиться на одном. Иногда они с Амалией ходили поужинать, нет, даже не поужинать, а перекусить в какой-нибудь забегаловке в городе. Но обычно он оставался ночевать в клинике.
Он настолько погряз в работе, что встреча с наркоманкой стерлась из его памяти, оставив после себя ноющее чувство чего-то незавершенного и след от ластика в памяти.
Скоро у него появились пациенты. Непроизвольные, как он их называл. То есть, своих ему еще не назначили, но люди, которым понравилось общаться именно с ним и рассказывать о своих проблемах ему, уже появились. Он всегда знал, что люди к нему благосклонны. Может быть, этому способствовала внешность, может, манера разговора, речь или что там еще, но ему доверяли. Просили совета. Наверное, именно поэтому он стал психологом. И это качество помогало им оставаться.
Между тем он продолжал замечать, что в клинике происходит что-то странное. Не проходило и дня без того, чтобы кого-то не засадили в аквариум или в подвал. Конечно, это можно было объяснить, ничего противоестественного в этом нет. Но Пабло все равно что-то терзало и настораживало. Странное, поведение медперсонала только усиливало эту подозрительность. Он видел, как медсестры подолгу беседуют с пациентами, что-то передают. Иногда ему это казалось смешным и нелепым. Мало ли, попросили лишний бублик в городе купить, а иногда... Иногда это наводило на размышления. Особенно если после таких разговоров пациенты попадали в аквариум.
Он знал, что врачи ему не доверяют, присматриваются так, словно хотят поделиться большой и страшной тайной. Ему не хотелось знать эту тайну. Потому что ничего хорошего из этого выйти определенно не могло.
Первой его основной пациенткой оказалась девушка по имени Элис Джеферсон. По ее внешнему виду можно было определить только количество месяцев, оставшихся до кремирования. Два, максимум три. Запавшие глаза, впалые щеки, кожа, превратившаяся в пергамент. Она выглядела так, будто каждый день или по крайней мере через день употребляла наркотики. Но этого же не могло случиться в наркологической клинике. Или могло?
Она молчала. Пабло знал, что она должна заговорить первой. Если он попытается ее разговорить – будет только хуже. Она изучала потолок, стены, окна... Что угодно, лишь бы не смотреть ему в глаза. Обычно психологов в клинике не меняли, это наносило удар по чувствам пациентов. Но не ему управлять этим заведением.
И слава Богу...
Они сидели в большой, сейчас пустой общей комнате. Единственное помещение, где было относительно уютно. Мягкий диван, пуфики, кресла, цветы на подоконниках и столиках. И пронзительно белые стены, как напоминание "не забывай, где ты". Он знал, как больные ненавидят белые стены. В его практике было несколько случаев, когда после клиник люди просто боялись белого цвета.
Наконец, она облизнула потрескавшиеся губы и представилась:
-Джеферсон.
-Бустаманте, - в тон ей, слегка насмешливо.
-Ну ладно, Элис, - она махнула рукой, показывая, что он отыграл первую позицию.
-Тогда Пабло, - подмигнул ей и тепло улыбнулся.
Она не улыбнулась в ответ, но расслабилась. Хоть чуть-чуть.
Говорила она немного, в основном общую информацию. Рассказывать, как попала сюда из Флориды, не стала. Все время натягивала рукава свитера, пытаясь спрятать руки. А Пабло утверждался в безумной мысли, что на руках должны быть следы от уколов.
"Откуда, черт возьми, откуда в наркологической клинике могут взяться наркотики? Не лекарства, которыми лечат этих несчастных, а наркотики, настоящие? Неужели медперсонал приторговывает? Черт, во что же я вляпался?"
Она рассказывала как раз о медсестре, Жаклин, кажется. Рассказывала напряженно, словно боялась ляпнуть лишнее.
-Когда ты в последний раз кололась? – перебил Пабло.
Она настороженно замолчала.
-Жаклин не при...
-Когда?
Зрачки расширились, язык скользнул по пересохшим губам, и она нервно сглотнула. Зрелище было не из приятных.
-Давно.
Слово прозвучало неестественно тихо, прошелестело и осыпалось миллионом пылинок над полом. А потом стало медленно оседать, оставаясь на ворсинках толстого ковра, на отворотах его пиджака, на рукавах ее свитера. Сколько пыли от одного крошечного слова.
-Уточни.
-Как ты думаешь, - вдруг сорвалась она, - если бы я вчера или сегодня приняла на вену, выглядела бы я как ссохшаяся мумия?! А?! Как ты своими умными мозгами думаешь?!
-Замолчи, нас могут услышать.
Не просил – приказывал.
-Рассказывай.
-Что рассказывать? О том, как я стала наркоманкой и дошла до жизни такой?
-Нет, откуда берешь или брала наркотики.
На этот раз она молчала еще дольше. Упрямо сжав губы, глядя на кактусы на светлом подоконнике. Иголочки не острые, скорее напоминали пушок. Он попытался вспомнить название. Маммилярии или что-то вроде. Пушистые кактусы. Смешно.
-Жаклин. Я покупаю у Жаклин. Иногда приходит Джек, но у него цены выше, правда безопаснее. А откуда берут они – понятия не имею.
Ну вот, она выдала. Высказалась, потому что начала доверять ему. А может, из-за того, что не усматривала в этом ничего зазорного.
А он вдруг понял, что ничего не понимает в жизни. Что живет в каком-то своем мире. В мире, где врачи не продают пациентам наркотики. В мире, где все относительно честно. Хотя и честность – понятие относительное. А вот эта наркоманка со стажем, конченый человек, рассказала такое, от чего волосы встали дыбом. Мир, в котором он жил, загораживаясь своей оболочкой, дал течь. Кто-то пробил дыру, заставляя его насильно рассмотреть другую реальность. И не под микроскопом издалека, а на местности, прямо перед ним.
-Дай мне денег, - Элис вдруг оказалась совсем рядом, вцепилась в рукав и жарко зашептала на ухо. – Дай мне на укольчик, на один маленький укольчик. А я расскажу про Спирито.
Знакомое до боли имя миллионом разноцветных бумажек-конфетти взорвалось в голове. Нет, не может... не может быть. Он пытался удержать лицо, но наверное не удалось. Потому что Джеферсон почуяла слабину.
-Она убила охранника, сбежала потому, что и ее хотели убить почему-то. Большего не скажу. Денег.
Говорила требовательно, командным тоном. Почувствовала, что в выигрышном положении.
Он не знал, что делать дальше. Если он даст ей денег, то окажется в крайне невыгодной ситуации. А если не даст, то не узнает... Не узнает того, что случилось с Мари. С его Мари.
Марисса...
-Сколько?
Джеферсон повеселела.
Его мир пошел зигзагообразными трещинами и распался. От маленькой пробитой дыры разошлись паучьи лапки, и он оказался на свободе. Но нужна ли она ему? Нужен такой мир?
Марисса. Он найдет. Найдет ее. Это главное. Надо думать об этом.
И все будет хорошо.
Должно быть.

-Хотелось бы увидеть ее. Я приезжаю на следующей неделе.
-Не думаю, что это возможно.
-Милый мой, возможно все.
-Ты не платишь за нее, Соня! Я содержу ее в своей клинике. И что хочу, то и делаю.
-Хм, а ты уверен?
-Ее нет. Она сбежала.
-Так найди ее. Я хочу ее видеть.
Откинулся в кресле и отбросил трубку. Марисса, черт тебя, нашла время. Пабло, а ты? Черт, Бустаманте, ты сейчас для меня более опасен. Кто дернул меня принять тебя на работу. Чтобы Мариссе стало лучше. Лучше ей, как же.
Как же он все ненавидит. Всех и все. Врачей своей клиники, конкурентов и партнеров по бизнесу. Всех-всех-всех. Как же ему хочется просто жить. Нормально жить.
Он снова разминал сигарету в пальцах, как пару недель назад. И снова не хотел курить, теребя длинные рукава. Он обязательно что-нибудь изобретет и придумывает. В конце концов, гений тут один.
В пепельнице и на полированной поверхности стола отобразилась его самодовольно-задумчивая физиономия.

Глава третья. Промежуток

I'm small and a world is big
(Avril Lavigne, How does it feel)

Было холодно. Мелкие дождинки неприятно разбивались, разбрасывая вокруг себя еще более мелкие частички. Лицо словно покрыто осколками этих дождинок, острые царапающие кусочки разодрали и располосовали кожу на лице. Губы саднило.
Хотелось завернуться в одеяло, обхватить колени руками и плакать, глядя на огонь в камине. Но этого ничего не существует: ни одеяла, ни камина. Даже руки, которыми можно обхватить коленки, не мне принадлежат. В этом мире не осталось ничего, чтобы принадлежало мне. Хотя нет, осталось. Он. Он принадлежит только мне. Я уверена. Я этого хочу. Я знаю, что он может помочь.
А мои руки... Перевожу взгляд на синяки на локтевых сгибах. Не принадлежат мне.
Наркотики, которыми я торгую, тоже не мои. Одежда, которую я купила на деньги Джонни, тоже не моя. Интересно, а есть в этом мире...
Есть, ты же знаешь. Ты мой. Я вернусь, и все будет, как прежде.
Только с хорошим концом.
-Мэри, как сегодня с выручкой?
-Все в норме, Ирма. А у тебя?
-А у меня никак, - она сокрушенно покачала головой. – Боюсь, Джонни задаст мне. Я уже который день не могу наскрести на нормальный откуп.
Ирма, как и я, работала за стол, жилье и дозу. В принципе, нам больше ничего и не требовалось. Самые неприхотливые сотрудники.
Я развела руками. Я могла бы ей помочь, но с моей стороны это было бы глупостью. В первую очередь спасать надо себя. И до того, как корабль потонул.
-Курить есть? – из шумной дискотеки выпал еще один наш коллега, или товарищ по несчастью, Эдди. Мы его недолюбливали, потому что он стучал. Докладывал Джонни о каждом нашем вздохе. А так как я была новенькой, то получала по мозгам в двойном количестве.
-Есть, - протянула Ирма. С ним надо вести себя спокойно и ровно. Не давать повода.
-Есть? – переспросила я. – А мне?
-А ты еще не доросла, - Эдди щелкнул меня по носу. Я сдержалась. Сегодня, на крайняк завтра, надо было уколоться, иначе засохну. А если я поругаюсь с Эдди, то укола мне не видать, как своих собственных аккуратных ушек.
Ирма швырнула мне пачку, и я выудила две сигареты. Такие мелочи, как бренд, давно уже никого не волновали, как ни странно. Главное, затянуться, перебить засушливый вкус во рту. Почувствовать себя лучше.
-Пойду, выпью чего-нибудь, - Ирма отлепилась от стенки, оставив нам пачку на растерзание.
Я проводила ее нехорошим взглядом. Оставила меня наедине с этим уродом. Хотя все мы тут эгоисты, что нам за дело до других?
Закурила, выпуская дым кольцами. Помолчала. Потом спросила стандартное:
-Как у тебя выручка?
Он не ответил. Усмехнулся, слегка ехидно и неприятно, но не ответил.
К горлу подобралась тошнота. Я вдруг подумала, что не понимаю происходящего, не могу осознать себя в этом мире. Не могу придумать повода, чтобы почувствовать себя. Да и не нужен повод. Потому что это всего лишь сон. Все происходящее лишь дурной кошмар. Я проснусь, ущипну себя за руку и проснусь. Открою глаза в колледже, уставлюсь в оранжевый потолок и широко улыбнусь. Кошмаров не надо бояться.
Зажмурилась. Появилась надежда, что смогу проснуться. Сжала кулаки, ногти больно расцарапали ладонь. Распахнула ресницы, увидела Эдди. Дико захотелось заплакать.
Я затянулась и сбросила пепел под ноги. Это не сон, Мариссита, это теперь твоя жизнь, ты сама ее такой сделала, не помнишь?
Я помнила. Черт возьми, я все помнила. От первого укола, до недавнего ширяния в туалете сомнительной чистоты. Лучше бы я умерла. Честное слово. Так всем бы было проще. Я уверена.
И опять я не смогла выдавить из себя хоть пару слезинок. Сил не было. Или разучилась.
-Ну так что? – Эдди повторил вопрос, очевидно, не в первый раз.
-Что "что"? – оторвалась от сигареты и подняла на него глаза.
-Ну ты чумная, Мэри. Ты в порядке?
Не-наркоманам наркоманов не понять. Никогда. Эдди не кололся. Поэтому меня не мог понять. Ему не доступно было жуткое ощущение конца. Когда ты понимаешь, что не живешь, а проживаешь жизнь кусками, перебежками от и до дозы. И все. А между дозами пустота. Пустота, в которой ничего нет. Кроме невероятной боли и паники. Можно сколько угодно кричать и кусать в кровь губы, срывать голос, царапать стены, но пользы не будет. От дозы до дозы. Промежуток.
Наркоманы тоже встречаются разные. Например, я великолепно осознаю, что больна. В те моменты, когда нахожусь в относительно нормальном состоянии и могу осознавать. Но уже ничего поделать нельзя. Знаю, что нельзя. А есть те малявки, которые уверены, что бросят, стоит им захотеть. Им-то и приходится хуже всех. Они-то и сходят с ума быстрее и все такое. Я тоже такой была. В самые первые годы. А сейчас нет. Я твердо знаю, что я - никто. Не личность, просто объект, который еще в состоянии совершать какие-то действия, но скоро сломается, как игрушечная машинка.
Меня это устраивает.
Устраивает осознание собственной никчемности, из которого я могу выбраться. Но не сама, а с чьей-то помощью. Кто бы помог мне, а?
-В порядке, - отрываюсь от деления нас, болезных, по группам и обращаю светлый взор на Эдди. – Так что ты хотел?
-Может, сходим куда-нибудь?
Я уставилась на него широко распахнутыми глазами. Интересное предложение. Молчали. Сигарета дотлела до фильтра. Отбросила окурок, обжегший пальцы, и посмотрела на него еще внимательней. Я удивилась, потому что ходили слухи о его голубизне. Не знаю, насколько правдивые, но я сама видела его с мальчиками пару раз. Они трахались с ним за дозу, укол, дорожку или-что-там-еще.
Абсолютно без перехода он прижал меня к стене и попытался поцеловать. Он оказался неожиданно сильным для своего тощего дистрофичного тельца. Я не могла вернуться в реальность и убедить себя в том, что это все-таки правда. Иногда слов ничтожно мало.
Он уже полез под тоненькую футболочку. Я изо всех сил двинула его в пах. С трудом вывернувшись из его рук, подхватила куртку и отскочила на безопасное расстояние.
-Ты... еще... об этом... пожалеешь... – он выплевывал слова, с трудом восстанавливая дыхание. Я и не сомневалась, что пожалею. И выход опять был всего лишь один – бежать.
Что я и сделала.
Правда, идти было некуда. Скоро начнется сушка, не знаю, что делать. Но я что-нибудь придумаю. Обязательно.
Смогу.

Завтра будет выходной. Он барабанил пальцами по рулю машины, внимательно наблюдая за светофором. Привыкнуть к здешнему движению не составило труда, Буэнос-Айрес в этом плане мало чем отличался.
Он решил переночевать в городе, потому что следовало многое обдумать, да и обжить, наконец, квартиру тоже было бы не лишним.
Он не мог понять, что происходит и во что он вляпался. Наверное, стоит добить эту мысль завтра, за чашкой утреннего кофе. Сейчас голова совсем не варит.
Поставив машину на парковку, он направился к подъезду. Район оставлял желать лучшего, да и квартира ничего особенного из себя не представляла, но выбирать не приходилось. Хорошо хоть парковка круглосуточная есть рядом.
Третий этаж. На подъездной двери не было кодового замка, поэтому он не удивился, увидев под своей дверью какое-то существо, оказавшееся при ближайшем рассмотрении человеком.
И не просто человеком.
-Марисса.
-Привет, - она попыталась улыбнуться, но не смогла. Хрупкое тело сотрясала дрожь. Он сел рядом и порывисто обнял ее.
-Все в порядке, Марисса, теперь все будет в порядке.
Она сжалась в комок, успокаиваясь.
-Спасибо... спасибо. Мне просто надо было... Промежуток, - хрипло проговорила она.
Он улыбнулся. Почему-то понял.

Глава четвертая. Параллельный перенос

But I'm not afraid of anything
(Avril Lavigne, How does it feel)

Из всей своей жизни до больницы я помнила только его. Но не таким, даже странно, что удалось узнать его в темноте спустя такую прорву времени.
Все потому, что я любила его. До сих пор любила, сходила с ума и теряла голову от одного взгляда и прикосновения.
Не столько любовь, сколько банальное сумасшествие.
Мы не могли существовать автономно, друг без друга. Слишком тесно сплетены наши судьбы. Наши имена в книге жизни вписаны в одной строке. Может, из-за неимения места, а может потому, что это судьба – быть вместе, держаться за руки, переплетаться подобно сигаретным клубам дыма.
Давно не кололась морфием. Очень давно. Вообще, этот переход смерти подобен. Да еще предложенной "лесенкой", то бишь, уменьшением кубиков.
Но я ему верила. Откуда у него был морфий, понятия не имею. Да и не хочу знать. Укол, душ и спать. А он рядом. Следит, заботится. Невероятно.

Пабло готов был сделать все, лишь бы помочь ей. Но она умирала. И осознавала это. Распад личности и бла-бла-бла. Она должна была вернуться в клинику, просто обязана. Так будет лучше. Ей помогут, обязательно помогут, вылечат. И все будет хорошо.
Не будет. Он сам все великолепно понимал. Тут работы – черт знает насколько. Правда, в отличие от Элис, до крематория ей оставалось месяцев шесть интенсивного приема наркотиков.
Он не мог видеть, как она страдает. Пару кубиков конфискованного сегодня у каких-то больных морфия не сделают ее жизнь лучше. Ей надо лечиться. Она сможет, она сильная. К тому же... К тому же, теперь он рядом. И он не исчезнет, не сдастся.
-Я тебя люблю. Я спасу тебя.
Прошептал тихо, лишь мазнув по воздуху прозрачными звуками. Слова вовлекли его в водоворот тщательно скрываемых и хранимых эмоций. Он и сам не знал, что чувства настолько сильны, что только сейчас в жизни проявляется что-то, похожее на цель или смысл. Она не слышала – спала. Но чуть раскраснелась и улыбнулась краешком губ. Почувствовала, наверное.
А на утро...

-Ты должна вернуться в клинику.
Кухня наполнилась ароматом превосходного крепкого кофе. Хотелось курить, но чашечки черной смерти вполне могло хватить. Я сидела на стуле, поджав ноги и упорно натягивая короткие рукава его футболки на исколотые руки. Все-таки от привычек сложно избавиться. В горле першило. Вчерашний укол не принес кайфа, зато тело больше не ныло. На первое время должно хватить.
Он стоял у подоконника, вертя в руках ключи.
-Что? – я выгнула бровь, и он повторил:
-Ты должна вернуться в клинику.
-Какую клинику? – потянула носом. Ах, какой запах... Он варил кофе, когда мы... в общем, ну... Покраснела. Это было... кхм, мило.
-"Reality", есть такая.
-Откуда ты знаешь? – сощурилась. Что-то не так. Откуда он знает?
-Я там работаю.
А вот это было настоящим шоком! Он. Работает. В. Этой. Гребанной. Наркологической. Психушке.
-И давно?
-Порядком. В тот день, когда мы увиделись, я прилетел из Аргентины.
Я отвернулась, с любопытством изучая светло-голубой холодильник. Красиво, правда, маленький.
-Я не могу.
-То, что ты убила охранника, вполне можно замять, - он говорил холодно, продуманно, четко.
-Я его убила?
-Не ты, мы скажем, что это не ты, а тот, кто... скажем, предложил тебе укол.
Руки задрожали. Я его убила. Господи, как я могла. Кирпичом... Ай. Щеки опалило волной стыда. Захотелось кричать так, чтобы звуковой волной сносило стекла, чтобы снесло и разбило на куски мою чертову жизнь.
Но я не могла. Слова застряли в горле. Смешавшись с криком, они бурлили в груди, неприятно щекоча изнутри.
-Пабло, замолчи... – я обхватила голову руками. Он послушно притих, ставя передо мной чашку. Запах уже не сводил с ума. – Пабло, пойми, - как непривычно было разговаривать на испанском, - я уже не вылечусь.
-Вылечишься, - с настойчиво-детской уверенностью произнес он. Я подняла руку, он замолчал снова.
-Мне осталось максимум полгода, я верно оцениваю время, так? – по его отведенному в сторону взгляду я поняла, что он тоже прикидывал мои последние дни. Вернее, их продолжительность. – Я не личность. Это сейчас я себя относительно нормально веду. Потому что больше не принимаю лекарства. А то в сочетании с герычем они такие глюки давали. Лучше я умру где-нибудь...
-Дура! - он заорал. А еще психолог. – Ты боишься возвращаться из-за этих параноидальных мыслей о преследовании и невидимых убийцах. Элис мне рассказала. Ты должна вернуться. Чтобы тебя выписали. А хочешь, я переведу тебя в Аргентину? Там тебе будет проще.
Я свесила голову. То, что он говорил, было правильно. Да и не хотелось мне крест на себе ставить. Но и в клинику возвращаться не хотелось.
-Кто за тебя платил?
-Не знаю, - я пожала плечами. – А кто мог?
-Мать.
-У меня есть мать?
Он не ответил. Я уткнулась носом в чашку. Я многое потеряла из-за наркотиков. Слишком многое. Даже частично память.
-Я позвоню ей, - он принял сложное решение. Эти слова дались ему тяжело. Очень даже.
Я не успела ответить, так как зазвонил его мобильный.
-Алло, Мия? Мия, что такое? Ты плачешь? Успокойся и расскажи по порядку.
Он отвернулся к окну, чуть понизив голос.
Мия, кто она? Мою сестру звали Мия. Может, у них роман? Ну и на что я... Да и зачем мне?..
Я встала, оставив недопитый кофе. Вышла из кухни, нашла свои шмотки, переоделась. А потом также спокойно и тихо покинула его квартиру. Ну к черту. Я ничего не боюсь.

Идет дождь. Слизываю языком капли с лица и рук. Не знаю, что делать дальше. Наверное, в первый раз у меня нет выбора. Точнее, вариантов настолько много, что выбрать что-то одно нереально и очень трудно.
Откуда-то сигареты в кармане. Пачка Ирмы. После двух сырых затяжек в голове проясняется. И идея вернуться в клинику уже не кажется такой бредовой.
Я просто обязана что-то делать. Параллельный перенос есть движение. А жизнь есть параллельный перенос. Из плоскости в плоскость без потерь геометрических данных.
Чувствую себя куском мыла, обмылком, который тает в воде. Таю под упругими злыми полосами дождя.
Последний раз оглядываюсь на окна его квартиры. Какого черта мне здесь нужно было? Сама себя не понимаю. Руки в карманы, окурок щелчком в лужу.
Только день типично не мой. Потому что на выходе из переулка натыкаюсь на эту трижды несчастную мисс Джонс. Смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в зрачках такая паника, что становится смешно. Может, и ее по дороге прикончить? Чтоб не совалась к моему Пабло?
Легок на помине. Как же для уха приятен испанский мат, даже забыла. Фак, а переулок узкий. Ну и как мне смыться от этих двоих блюстителей закона, черт возьми?!
Хотя, я же обмылок, выскользну... растаю...
Я умею не бояться. Это очень просто. Закрыть глаза, закусить губы и сжать кулаки. И знать, что тебе все равно. Даже если это не так...
Наверное, я просто слишком ослабла. Наверное, сигарета после пары глотков такого крепкого кофе вкупе со вчерашней дозой морфия, дала такой результат... Перед глазами поплыло. Мир закружился в причудливом вальсе, изредка проваливаясь в темноту. Изредка... А потом все чаще и чаще... А потом стал черным пятном.
Я не боюсь...

Он складывал из льдин целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, - слово "вечность".
(Г. К. Андерсен, Снежная королева)

Ну вот, доброе утро, родные стены родной "Реальности". Как же я рада вас чувствовать, ощущать и изрисовывать маркером, подобно первоклассникам.
Приоткрыла один глаз. Второй не могла. Заплыл. Ударилась, когда падала. Наверное, о железные мускулы Бустаманте.
Курить. Единственная четкая мысль в голове. Даже немножко погордилась ей. Потому что не "уколоться", а просто-напросто "курить"
Гордиться нечем. Черт возьми. Ох, голова раскалывается на сотни маленьких кусочков.
Какого черта, что же произошло? Упала в обморок... Или сердце? Ладонь поползла к груди, сердце билось глухо, изредка пропуская удары. Такое давно было. Ничего нового. И вообще, для больной моего плана, сердце у меня вполне приличное. Тахикардия или что-то в этом роде. Кардиолога мне!..
Во рту пересохло. Хотелось подать голос, попросить воды, но я была словно в вакууме. А потом постепенно начал возвращаться слух.
И первым, что я услышала, было:
-По-моему, если мы прикончим ее сейчас, ничего хорошего не выйдет.
Сквозь дымчатое стекло на двери палаты я различала смутные силуэты. Они явно не догадывались, что я пришла в себя. Поэтому продолжали разговор.
-Он сказал, что как только у нас появится этот новый психолог, она должна исчезнуть.
-Я же не знала, что он-то ее и вернет! – слегка истерично. Жаклин, дорогая...
Тварь.
Дверь отворилась, тихо скрипнув. Я моментально прикрыла глаза и придала лицу отсутствующее выражение. Негромкие, приглушающиеся покрытием, шаги отмерили расстояние от входа до моей кровати. Мои веки дрогнули, и я открыла глаза. Надо мной склонилась Жаклин.
-Привет, Спирито, - она говорила вполне доброжелательно. – С возвращением.
-Привет, милая. Как поживаешь?
Разговор вполне можно было перенести в разряд светских бесед на отвлеченные темы о погоде и работе, если бы не заданная ситуация. Я – с кучей закрученных вокруг пожелтевших рук проводов, она – с неестественной улыбкой на губах и подозрительно подергивающимся глазом.
-Ну рассказывай, - говорю спокойно и ровно, выкладывая мозаику из слов. – Кто меня заказал?
Она бледнеет, а я наслаждаюсь ее паникой. Потому что мне до такой степени все надоело, что я уже просто не могла... не могла сдерживаться, не могла играть в молчанку или догонялки и делать вид, что не понимаю происходящего. Она мнет в руках поясок халата и поднимает на меня глаза. Улыбаюсь. Грустно скалюсь, если быть достоверной. Мне все еще не страшно, я не умею находить почву под ногами и осознавать реальность. Наверное, я все-таки никто. Или кто-то, пытающийся быть никем, чтобы не дай бог не заметили и не заставили отвечать на вопросы.
-Спирито, черт тебя...
-...во все дыры? Так кто? Могу же я узнать, кому тааак мешаю.
-Нет, не можешь, - жесткий голос от дверей. Пабло. – Сестра, выйдите, пожалуйста, мне надо поговорить с пациенткой.
Жаклин вздыхает, облегченно, как мне кажется, и выскальзывает за дверь.
-Какого черта ты делаешь, дура? – его ровный голос врывается в мою изящную мозаику, параноидальную игру, которую я начала вести. Мне кажется, что я танцую. Закрываю глаза – я скольжу тенью по комнате, выстукивая ногами причудливые, незнакомые даже мне ритмы. И складываю... складываю бесконечную мозаику. Или просто из кусочков льда слово "вечность". Вечность, которой у меня нет. Сгореть, осыпаться пеплом и сажей в заботливо подставленные ладони и не думать о том, кто не хочет видеть меня на этом свете. Прятаться и танцевать... Танцевать на ровной мозаике слов и сочетаний и наряжаться в яркие цвета и чувствовать как из-под век выскальзывают ядовитые кусочки. То ли мозаики, то ли той самой вечности. Сложно. Не знаю.
Он повторяет свой вопрос: нервно, озабоченно, срываясь на визг, а потом просто обессилено, опуская голову на руки.
А я вдруг чувствую, что дышу ровно и глубоко, цепляюсь пальцами за спасительное одеяло и комкаю ткань в пальцах. Держу лицо и смотрю на дверь, в проеме которой появилась женщина, напоминающая живую рекламу косметики, алкоголя и жевательной резинки одновременно. Кто она?
Пабло знает ее, я вижу это по тому, как загорелось его лицо, выдавая стыд, по его горящим глазам, по нервной, теряющейся на лице улыбке. Кто?
-Соня... Соня, как хорошо, что ты приехала!..
-Бустаманте? – женщина выгибает бровь, и я вспоминаю ее, точнее, ее розовую кофточку и взгляд, который был обращен на Пабло, играющего то ли роль моего парня, то ли банального таракана. – Если ты здесь, я уверена, что все идет не просто плохо, а очень плохо.
Бустаманте молчит, цепляя губами воздух. Она словно ударила его наотмашь, впечатав в стену. Или прихлопнула тапочком. Как таракана.
-Соня, все дело в том, что...
-Не оправдывайся. И выйди из палаты. Я не хочу тратить драгоценные минуты посещения моей дочери на болтовню с тобой.
Пабло бледнеет, поджимает губы и выходит, осторожно закрывая за собой дверь.
"Моей дочери"? Она моя мать?
А теперь я знаю, что такое вечность. Это когда темнеет перед глазами, и ты уходишь. А сердце раз за разом пропускает удары, бухая в груди все тише и медленнее. И перепонки разрывает дикий вопль: "Врача!"
А я уже не в этом мире. Я сижу перед зажженным камином и пью какао, прихлебывая из большой чашки. А на полу передо мной разбросаны крошечные детальки детского конструктора, а в центре ковра гордо сложенная из разноцветных кусочков надпись. Вечность. Я проиграла вечность, я выиграла что-то? Я что-то опустила, я забыла о чем-то. Неважно, ведь впереди вечность. И все будет. Я успею все-все. Я сделаю то, что должна. У меня ведь есть вечность.

Он стоял под дверью реанимации уже несколько часов. Бледный, помятый, взъерошенный. Пару раз приходила медсестра и просила перейти к занятиям с больными. Он мотал головой и бурчал что-то невразумительное. У него не было сил. Он не мог поверить, что она скончается от сердечного приступа сразу после того, как он найдет ее. Черт, как же он боялся. Боялся, что провалит вступительные экзамены на аттестат зрелости и потеряет ее. Сейчас все снова зависело от него. Спустя чертовы восемь лет его допустили до пересдачи. Черт...
Соня была рядом, листала с каменным лицом толстую пачку фотографий, отбирая девушек для своего нового модельного агентства. Она ловко сминала изящной рукой чьи-то жизни, при этом уверенно давая шанс другим. На ее лице нельзя было читать и рассматривать эмоции, даже если прихватить лупу или подзорную трубу. Он хотел заговорить с ней, спросить о чем-то, но в данной ситуации с помощью его слов ничего нельзя было исправить. Но разговор начала она.
-Давно ты здесь? – слова выпорхнули из идеально накрашенного рта. Выражение лица осталось безучастным. Хорошо хоть она сумела скрыть свою ненависть к нему.
-Несколько недель, - он попытался ответить с готовностью и оживленно, но ничего не выходило. Слишком уставшим был голос, слишком быстро надежды разбивались вдребезги, целуясь с асфальтом.
-Отец не хотел... – она замялась, а потом продолжила предложение еще более неожиданно. – Мануэль сам пригласил тебя на работу, когда был в Аргентине?
В крови забурлили мелкие смешные пузырьки, краска прихлынула к лицу.
-Мануэль? – он растянул все гласные в этом слове, сжевав согласные на обед. – Причем тут Мануэль?
-Ну как же, - Соня выглядела немного изумленной. Немного. – Он же владелец этой клиники. И он содержит здесь Мариссу. Он убедил меня в том, что в Штатах ей будет лучше. Пабло, что такое? Ты не знал?
Он не знал. Он даже не догадывался. Даже и подумать не мог, что во всем происходящем с этими несчастными наркоманами виноват его хороший приятель. И Мариссу тоже он хочет убить?.. Черт возьми.
Он заперся в туалете и набрал его лос-анджелесский номер. Трубка разразилась серией странных гудков, а потом взорвалась голосом Агирре.
-Да, Агирре слушает.
-Привет, Мануэль. Я хотел бы с тобой встретиться.
Молчание. Потом неуверенное:
-Бустаманте, ты не сможешь мне пришить все, что происходит с Мией.
-Я хотел бы поговорить о твоей клинике, то есть моей работе.
-Через два часа в кафе у меня будет встреча. Ты можешь приехать после, и мы поговорим.
Он назвал адрес. Пабло повесил трубку, не прощаясь.
Коридор наполнился странными звуками. Звуками плача. Соня всхлипывала, обхватив голову руками. Он сразу почувствовал неладное. Губы дрогнули. Он не решался спросить.
Соня подняла на него полные влаги глаза и сказала тихо-тихо, так, что пришлось напрягать слух:
-Она умерла.
Вечности больше не будет. Даже жалких шести месяцев нет больше.
И ее нет.
И его надежд.
Из осколков льда нельзя собрать слово "вечность".

Глава шестая. The Drugs Don't Work

Now the drugs don't work
they just make you worse
but I know I'll see your face again
(The Verve, Drugs Don't Work)

Он приехал раньше. Просто сидел и смотрел в огромное витражное окно, поглаживая ободок чашки с кофе указательным пальцем. Он не мог абстрагироваться и вернуться к реальности. Отвешивая пощечину за пощечиной, жизнь загнала его черт знает куда и теперь требовала черт знает чего.
Она умерла.
Бледное лицо Сони с неестественно блестевшими глазами и пересохшими губами стояло перед ним, плавая в какой-то мутной дымке.
Она умерла.

-Черт возьми, доктор, вам стоит только выйти и громко заявить, что она мертва, иначе вы подвергнете ее жизнь опасности!
-Сеньора Рей, поймите, ее нельзя сейчас перевозить в Аргентину, она еще не пришла в себя после тяжелой операции.
-Я заплачу столько, сколько вы сочтете нужным. Я хочу, точнее, не хочу, чтобы моя дочь, даже в бессознательном состоянии, провела здесь хоть какое-то время!
-Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
А ей оставалось только сыграть согласно их с Мануэлем плану. Выйти в коридор и при появлении доктора с "плохими" известиями, залиться слезами. А потом осталось только заставить Пабло сыграть против папочки. Он сделает все. Потому что до сих пор любит. Любит Мариссу. Потому что верит, что все может быть иначе.
Она даже попросит дочь позвонить потом ему.

В помещении было темно. Это он понял, разливая кофе по гладкой поверхности. Руки тряслись и крошечная чашечка никак не хотела оставаться в близком соседстве с нервными пальцами.
Он хотел пройти в уборную, как вдруг заметил Мануэля, сидящего к нему спиной, и еще одного человека. Человека, бывшего его отцом. Глаза широко раскрылись, вмещая в себя половину Вселенной. Он незаметно устроился за соседним столиком, заказав еще кофе. Он мог и не напрягать слух, они говорили достаточно громко.
-Мальчик, ты просто не понимаешь, с кем связался. И твои жалкие попытки убедить меня в том, что клиника твоя, и наркотики, которые ты там продаешь, тоже твои, заранее обречены на неудачу.
-Но...
-Все будет по-прежнему, если ты еще не понял. Мои поставки – твой сбыт. И мне плевать, где ты будешь распространять. Понял?
-Вообще-то, я хотел поговорить о Мариссе.
-Да? – Серхио изобразил заинтересованность. – Мне только что звонили мои люди и сообщили, что она скончалась от сердечного приступа. Наверное, в твоей клинике медсестры плохо моют бутылки с физраствором. Что-то такое спровоцировало приступ.
Пабло сжал кулаки, расцарапав ладонь. Его отец, его собственный отец все это время пытался убить Мариссу. За что?
-За что? – словно подслушал его мысли Мануэль. – За что ты пытаешься убить ее?
-Она не должна встречаться с моим сыном. Эта наркоманка испортит ему всю жизнь. Он и так из-за нее многим поступился. Ты не должен был брать его на работу!
-Я хотел, чтобы ей стало лучше...
-А теперь она сдохла!
-Привет, папа.
Пабло и сам не мог понять, что подбросило его на стуле и заставило встать и поздороваться, обнаружить себя. Наверное, ненависть, прозвучавшая в голосе отца. Он и не мог представить, что его отец окажется такой сволочью. Ведь он вполне адекватно себя вел.
Пути Господни неисповедимы.
-Пабло, тебе лучше уйти. Мы обсуждаем дела, - холодно произнес Серхио.
-Да нет, зачем же? – Мануэль широко улыбнулся. – Ты ведь все слышал, так, Паблито?
Пабло кивнул, все еще стоя и не делая попыток сдвинуться с места.
Повисла гнетущая тишина. Он чувствовал, что распадается на атомы и кружится в немом водовороте жизни, что тает от малейших прикосновений, подобно снежинкам, которые он никогда не видел.
Все настолько хрупко и иллюзорно, что даже не хочется думать об этом. Надо бы жить. Только жить больше не чем и не за чем.
Горькие складки залегли в уголках губ. В глазах, ставших в момент темно-серыми, зажглись опасные огоньки.
-Я уйду, - прошипел Пабло. – Я уйду, вы не переживайте.
Он побрел к выходу, натыкаясь на столики и бросая извинения сквозь зубы.
А на улице набрал номер одного знакомого юриста.
-Томми, у меня тут такое дело...

Мир больше не играл в чехарду или прятки. Моя мозаика оказалась неверно собранной, но меня это больше нисколько не огорчало. Оказалось, что помимо глупой символики и рыдания над своей горькой судьбой, в жизни есть еще море всяких вещей.
Первым письмом, которое я получила, войдя в квартиру матери, было письмо от Элис. Рядом лежало извещение о ее смерти. Это ее родители дали телеграмму. Наверное, в ее жизни не оставалось никого, как бы это цинично не прозвучало, роднее меня. Я уже ничего не могла поделать. Слезать сложно. Элис никогда не была сильной, только циничной до невероятности.
Я надеюсь, что в моей жизни все будет хорошо. Пока я буду жить у матери, а потом придется пройти курс лечения заново.
Я хочу, жгуче хочу почувствовать то, что чувствовала раньше после приема наркотиков. Но этот яркий мир, который был когда-то моим благодаря героину, больше мне не принадлежит.
И я не хочу возвращаться к началу. Счетчик закручен на новую жизнь, я замкнута на новые фразы и видения.
И мне теперь снятся сны.
Иногда я плачу по утрам, просто потому что теперь умею делать это искренне. Я никогда не буду собой, буду разбивать зеркала в надежде прекратить мою дурацкую жизнь отражения. Но это будет как-то иначе. Потом, после того, как я смогу втянуть воздух полной грудью.
Люди умирают. Я твердо это знаю, чувствую это, когда смотрю на тонкую кожу на запястьях, на исколотые руки, на синяки на локтевых сгибах. Я и сама умерла, сгорела, рассыпалась миллионом снежинок, которые он так хочет увидеть. Теперь я другая.
Я точно знаю одну прописную истину. Наркотики не работают. Они не помогли мне стать лучше, чище, мудрее. Ну и черт с ним. Просто после того, как я удовлетворила свой детский интерес, я уже не смогла соскочить.
Я вспоминаю. Сестру, маму, колледж, подруг, разлинованные строчки и листы нотной бумаги.
И мне больше не нужно выкладывать из осколков льда слова и предложения. Я делаю это лепестками ярких солнечных цветов. Цветов, которые я никогда не увижу и о которых не сожалею.
Герои остались героями, а подлецы наказаны. Я твердо знаю, что буду бороться до последнего. И никогда не умру. Ни за что.
Пабло остался в Америке. У него там новый контракт. Он звонит каждый день и улыбается в трубку. Он очень мне помог. Он и мама заставили меня бороться. Доказали, что я не никто, а очень даже кто-то. У него там консультация. С наркоманами. Вытаскивает мне подобных из большой и глубокой задницы.
Мы будем вместе. Наверное.
Наши жизни причудливо переплетаются. Мы сталкиваемся тогда, когда кому-то из нас сложно и очень тяжело. Мы помогаем и вытаскиваем друг друга. Он мой спасательный круг.
Когда-то будет время, и у нас будет одна жизнь на двоих, а пока мы можем лишь переплетаться, как смешные фигурки, еще не в силах составить что-то целое, но уже очень близкие к этому.
Вот и все. Все кончилось. И солнце каждый день улыбается и раскрашивает жизнь в пронзительные цвета.
У меня есть вечность. Не изо льда, а просто... просто вечность...

Вместо эпилога. Его эмоции

Мир больше не принадлежит мне одному. Мы должны поделить его на двоих. Или стать единым целым и жить в ногу. Я хочу касаться губами ее губ и улыбаться от счастья, потому что жизнь не полосатая, а круглая.
Я хочу крикнуть на весь мир, проорать, доказать всем, что мы вместе, что все будет хорошо.
Мне не хватает отца. Он стал важной частью меня за эти годы. Я даже и не подозревал, что так бывает. Как в криминальном романе. Нет, наверное, в банальном любовно-дамском. Мы все играем, мы лишь марионетки, мы карточки в настольной игре. Но я рад, что расклад именно такой. Потому что я не смог бы без нее, это я теперь отчетливо осознаю.
Недосказанности, недоумение, прикосновения, слишком легкие... всего слишком много, чтобы собрать в один букет эмоций и рассыпать над миром. Но лучше рассыпать, чем сушить и копить в своей собственной копилке, становясь жадным магнатом, храня сухие лепестки.
Жаль Ми, она так и не смогла пережить ареста Мануэля, живет с мужем, снимает великолепные фильмы, но очень одинока.
А я знаю, чем должен заниматься. Должен помогать наркоманам. У них всегда остается надежда, какими бы конченными они не казались.
Главное, поверить в человека. А он постарается оправдать это доверие.
Мы вместе, мы вплетены в одно повествование умелыми пальцами судьбы.
Да, это судьба – быть вместе и касаться одного неба.
Так будет всегда.
Потому что у каждого из нас есть вечность...